– Вдобавок ни один яд не действует мгновенно. Период развития симптомов отравления даже в случаях самых быстродействующих ядов составляет минимум несколько минут. Моя же потеря сознания была практически мгновенной. – Я поджала губы, ощущая, как равнодушие потихоньку отступает, освобождая место прежнему беспокойству. Невозмутимость Мертвеца прекращала свое действие под натиском ноющей боли в затылке и странноватого обжигающего холода, покусывающего кожу живота. – Судя по тому, как печалится мой затылок, в тот момент, когда я занималась вашим злополучным колокольчиком, кто-то подкрался сзади и ударил меня по затылку. – Я подняла руку и ткнула себе пальцем чуть повыше виска. – Прямо по уязвимой точке головы – в задней части черепа в месте сочленения костей. При слабом ударе наступает потеря сознания. А сильный удар приводит к кровоизлиянию и смерти. Не стоит отрицать. Я видела мелькнувшую тень, но решила, что мне почудилось. А по вашей язвительной усмешке получается, – я скривилась, – что нападающим был никто иной как вы.

Горловина платья перестала душить. Джерар все-таки отпустил меня на волю. Я сделала пару шагов назад и, сглотнув, сказала:

– А еще эта прозрачная мазь на ранах. Мои ссадины не были такими уж серьезными, я вполне бы дожила до того момента, как вы стали бы выспрашивать нужную информацию. А если меня собирались лишить жизни, то тратить лекарственное средство на мое тело так же нецелесообразно, как пытаться доить корову в сухостойный период до отела.

Джерар непонимающе моргнул.

– Корову?

– Да! Корову!

Я нервно передернула плечами. Шутить про скот очень любила Руара. А громче всех над ее шутками всегда смеялся Сантьяго.

Может, возникновение таких мыслей… это и значит скучать по кому-то?

– Исходя из всех фактов, – я злобно посмотрела на Джерара, – мой вывод таков: все ваши угрозы про яд – один сплошной блеф.

Взгляд Джерара метнулся куда-то вверх по лестнице и задержался на какой-то точке. Я же не решилась посмотреть в ту же сторону, полностью сфокусировавшись на противнике передо мной. А мой «противник» внезапно разразился таким громким смехом, что, показалось, весь дом содрогнулся от этого оглушительного звука. Юноша согнулся, чуть ли не ударившись лбом о собственные колени, и, покачиваясь из стороны в стороны, помимо хохота, принялся издавать натужные храпы пополам с визгливыми смешками.

– Прелесть… прелесть! Прелесть! – сипел он, а я боязливо вжималась спиной в перила. – Вы слышали каждое слово? Только поглядите, какую диковинку нам доставил Продажный Лукка, мой Мастер!

Хранитель ядов. Он здесь!

Я инстинктивно отступила подальше от лестницы и остановилась только тогда, когда пятки коснулись края первой из ступеней, ведущих к выходу. Ждала ли я нападения? Мой разум утомился, но, как всегда, ожидал худшего.

На уровне второго этажа мелькнула тень. Фигуру человека на миг полностью окутал падающий сверху радужный свет, а затем мужчина шагнул к лестнице.

Вот и повстречались, разрушитель жизни моей семьи.

В глазах защипало, но я не моргала, чтобы раз и навсегда сохранить в памяти образ этого ненавистного человека.

Ступень скрипнула, и мужчина остановился – на срединном пролете лестницы – в идеальном ореоле мягкого света. Он был невероятно высок – я могла определить это даже на расстоянии, – строен и даже в некотором роде грациозен в своей скрупулезной подтянутости. Воротник белой рубашки осторожно выглядывал из-под краев темно-зеленого жилета с объемным орнаментом, поверх которого был надет сюртук аналогичного цвета, застегнутый на все пуговицы. Брюки, не отстающие в тоне остальному одеянию, визуально удлиняли ноги, отчего мужчина казался еще выше.

Аккуратен и собран с самого раннего утра, если я оценила правильно и снаружи и правда раннее утро. До мерзости явный перфекционизм.

Мой взгляд переместился на лицо мужчины. Я оттягивала этот миг, потому что точно знала, что наткнусь на его ответный взор.

Вытянутое бледное лицо с широким лбом обрамляли мелкие черные кудри, зачесанные назад и ниспадающие почти до самых плеч. На них было нанесено какое-то блестящее вещество. Свет проскакивал по поверхности кудрей снежно-белыми бликами и скользил по коже, оставляя за собой еле уловимое сияние. Забыть на мгновение об окнах под потолком и можно подумать, что источником освещения является именно этот человек, замерший на середине лестницы. Глубокие тени выделяли острые черты лица, впалые щеки и плавное закругление подбородка.

Резь в глазах стала нестерпимой, но я позволила себе лишь прищуриться. Что это – игры отраженного света, впитавшего густоту цвета его одеяния, странноватый любовный посыл дома к своему хозяину или знаки моего собственного разума, утомившегося от переживаний и постоянной сосредоточенности? А может, все сразу? Этот насыщенный зеленоватый ореол света за спиной мужчины превращал его в создание, в одно мгновение скользнувшее в нашу реальность из иного мира – мрачного, наполненного шуршащими шумами и надсадной стрекотней насекомых. Мира, где воздух пропитан влажностью, а тепло оседает на коже мириадами поблескивающих капель. Мира, опутанного крепкими лианами, скрытого от света дня гигантскими сочными листьями и защищенного густыми раскидистыми кустарниками с яркими цветами и острыми колючками. Властитель мира затаившихся тварей со скользкой чешуей и влажной ребристой кожей. Словно воплощение…Змея.

Змей, пригревающий у сердца гадов, отлученных от святого естества Матери Природы. О нем Джерар рассказывал Санни. Перед ним и только перед ним он готов бесконечно падать ниц.

Хранитель ядов.

– Мастер, вы слышали рассуждения этой прелести?! – Джерар с каким-то диковатым видом посмотрел на оставшуюся на его ладони пустую склянку из зеленого стекла и, выбросив руку вверх, потряс ею в воздухе, как ребенок, нашедший редкого жука и хвастающийся находкой перед отцом. – Мастер, я полностью сражен!

Хранитель ядов чуть повернул голову, чтобы бросить быстрый взгляд на Джерара. Тени на его лице сместились. Из-за расстояния я не смогла четко рассмотреть выражение, которое застыло на нем. Он раздражен или уже в гневе? Хотя к чему сомнения, он, должно быть, в ярости.

– Доброе утро, госпожа Сильва. Как вам спалось?

Мягкие глубокие интонации, пробирающие насквозь. По моей спине пробежал холодок. Сдержанный и одновременно легкий, касающийся слуха как кончик перышка кожи, голос между тем добирался до сводов дома, очерчивал каждое слово незримой ясностью и полностью лишал возможности спутать его с шуршащим эхом или шорохами самого особняка. Но главное, в его голосе не было ни капли злобы.

Поразившись тому, что мои ожидания не оправдались, я сохраняла молчание, отстраненно наблюдая, как Хранитель ядов преодолевает остаток пути по лестнице и ступает на исчерченный трещинами пол.

Снова это сияние. Дом, свет, тени – каждая мелочь подыгрывала ему. Потому что контраст с образом, который владел моим разумом с того момента, как отец сообщил, что Эстера купили, как красивую вещицу, с тем образом, что предстал перед моим взором сейчас, был ощутим сильнее, чем обжигающее касание студеной воды.

Спокойное лицо, ясные глаза оттенка цветущей зелени болотных глубин, уголки густых бровей у переносицы, тянущиеся вверх, отчего его взгляд казался жалостливым, мягким, каким-то теплым и даже понимающим, но в то же время ненавязчиво пронзительным и внимательным. Олицетворение умиротворенного величия и согревающей участливости.

Левый краешек его губ дернулся, когда он приблизился ко мне.

– Вы не ответили, госпожа Сильва. Как вы себя чувствуете?

– О, поверьте, Мастер. Чувствует она себя прекрасно. – Похоже, Джерар успел оправиться от потрясения. Его самоуверенность и нахальство вернулись. – Я проиграл ей. Непривычное чувство. Но такое манящее и до одури восхитительное.

Брови Хранителя ядов сместились к переносице.

– Прошу вести себя более учтиво в присутствии дамы, Джерар. Приношу извинения за поведение моего помощника, госпожа Сильва.