Дымчатый налёт полумрака в странном коридоре светлел, девица уже могла хорошо различить свои руки и ноги, да и бугристый настил под ногами. Её длинная ночная рубашка белела, как молочный саван. Пройдя ещё, Ида обратила внимание, как впереди дребезжит свет, словно источник его вздыхает.

И как бывает в страшных историях: коридор внезапно оборвался, а она вышла в центр деревянной комнаты. Дерево было повсюду, даже на потолке. Приглушённый, мягкий свет, не изливаясь конкретно откуда-то, казалось, сочился из деревянной отделки.

На противоположной от входа стороне до самого потолка возвышалась печь, украшенная керамическими изразцами такой удивительной работы, что девушка невольно направилась к ней, не в силах противиться великолепию представшего мастерства. Ни одна плитка не повторялась, сюжеты рисунков носили до того замысловатый характер, что вгоняли в замешательство. Но краски, яркие и насыщенные, приковывали взор, настолько сильно, что на задворках разума Иды вспыхнула искорка беспокойства: а что, если это приманка для чего-то страшного?

Топочная дверца была прикрыта, да и печь не теплилась, холодная стояла, глубоко погружённая в свой собственный сон. И всё же, и всё же за дверкой раздался знакомый скребёж.

« Была, не была?», – колебалась Ида.

Руки устремились к круглому латунному набалдашнику дверцы прежде, чем Ида осознала сиё действие. Дверца легко поддалась её усилию и открылась. Внутри чернело нутро печи, обильно вымазанное сажей. Никого на первый взгляд не было, но вот царапание повторилось. Сомнений не осталось – внутри точно кто-то был.

Но как увидеть? Впопыхах Ида не прихватила фонарик, хотя приготовила его загодя. И тут снова внутри неё разразился громким хлопком пузырь мысли. Она села на корточки перед зияющим тьмой жерлом печи и преисполнившись решимости, дрожащим полушёпотом воззвала в самую глубь:

– Эй!

Ничего не произошло, но тишина стала какой-то уж слишком тихой, наигранной, как если бы кто-то старался не шуметь.

– Эй! – повторила Ида.

На этот раз ей в лицо выдуло несколько частичек угля. А когда она в третий раз громче прежнего призвала то, что пряталось от неё внутри печи, её «Эй!» поддержал чужой вскрик (больше походивший на пугливый писк), вторив ей.

– Эй, выходи, – позвала Ида дрожащим от волнения (и, несомненно, от страха) голосом. – Не бойся. Эй!

Забавно кого-то убеждать тебя не бояться, когда ты сама его опасаешься, подумала она.

Секунду её предложение обдумывалось. А затем со знакомым шуршанием прямо на неё выкатилось нечто круглое, чёрное, лохматое, когтистое. Упало ей прямёхонько на колени, эйкнуло с перепугу, скатилось на пол, совершив двойную прокрутку, и остановилось на месте.

Какой-то волосатый, чумазый колобок, оценила навскидку первое впечатление Ида. И не больше обычной кошки, если кошки, конечно, сворачиваются в колобки.

– Эй! – позвала она колобок. Тот не шелохнулся.

Тогда она (и куда только подевалась её осторожность?) медленно приблизилась к замершему существу и вытянула в его сторону руку. Но прежде, чем кончик пальца коснулся грязной, всклокоченной шёрстки, колобок раскрылся и вскочил на восемь не менее волосатых ножек. Именно ножек, а не лапок. Маленькие конечности до невероятности походили на человеческие ноги в миниатюре с той разницей, что целиком обросли густым мехом.

– Ой! – вырвалось у Иды. Она плюхнулась на пол, подобрав к себе ноги, и вообще сжавшись в ком.

– Эй! – сердито фыркнуло существо, уставившись на девицу крохотными чёрными пуговицами глаз, которых насчиталось четыре.

Иде почудилось, что это Нечто вздёрнуло вверх одну из ножек и помахало ею, как если бы грозило сжатой в кулак рукой. Оно сердилось, но на что?

– Ой! – снова повторилась Ида, но опомнившись, исправилась, – Эй! Извини, что потревожила. Я…

А дальше что сказать? Что не хотела? Но это же враки, конечно, хотела и ещё как. Другое дело, что когда мы гонимся за своими страхами, то до конца не осознаём, кого же в итоге выловим за хвост.

Впрочем, извинения оказалось достаточно. Фырканье утихло, а Нечто с интересом (но настороженным) изучало незваную гостью глазами, блестевшими агатовым блеском, из густоты шерсти. Головы у чудного создания не имелось, зато глаза, нос и пасть (или рот, как хотелось бы надеяться) прятались на теле, в чёрных колтунах шёрстки.

– Эй! – тявкнуло Нечто и сделало шажок волосатой ножкой в сторону Иды.

– Эй! – поддержала она слабым голосом.

– Эй! – Приблизилось Нечто ещё, каждый шаг отдавал клацающим звуком коготков.

– Эй! – Ида скорее шептала, чем говорила. Кто знает, каковы намерения этого лохмача.

– Эй! Эй! Эй! – протяжно поскуливая, однако с дружелюбными нотками, приблизился «Эй».

Иде подумалось, что если бы у Нечто был хвост, то оно бы непременно виляло бы.

Чёрные глазки с любопытством смотрели на неё.

Так странно, света здесь нет, но как бы и есть в самих стенах, полу и потолке, подумалось снова Иде. И грязно-чёрный «Эй» проглядывал в этом странном освещении отчётливо и во всех деталях.

Космач встал в шаге от сидящей на полу девицы, его всклокоченное тело вздрагивало.

И тут её осенило. Снова лопнул пузырь.

Она отлепила от себя руку и протянула её к восьминогому существу, «Эй» не отшатнулся, не сжался и не тявкнул возмущённо. Её пальцы коснулись шерсти, мягкой, как пух, и сильно спутанной. Только бы не укусил.

Повинуясь порыву, ладонь пригладила космы «Эя» и продолжила повторять поглаживания. «Эй» замурчал, как довольная кошка, его тельце дрожало уже не от страха, как догадалась Ида, а от удовольствия. Улыбка проступила на лице сновидицы.

С чумазым «Эем» стала происходить метаморфоза: его шёрстка светлела и выравнивалась, словно её расчёсывал невидимый гребень. Скоро «Эй» представлял собой милейшее существо с гладкой, блестящей шерстью молочного цвета. Только глаза остались чёрными и блестящими, как слюда.

– А ты ничего, Эй, – похвалила его вслух Ида.

– Эй! – отозвалось существо, что трактовалось, как «А то!».

Что же ты такое? Что за зверь или существо? И, главное, почему будил меня каждое утро? Вопросы роились в её голове, как надоедливая мошкара.

Ида обеими руками обхватила мягкие пушистые бока «Эя», осторожно, чтобы не напугать, и приподняла немного, забавные ножки повисли в воздухе, а затем принялись раскачиваться. «Эй» не проявлял беспокойства, а потому девушка подняла его ещё выше, ближе к лицу. Их глаза оказались совсем близко.

Чёрная глянцевая гладь странных глаз существа затянула взгляд Иды, она буквально провалилась в их непроглядную глубину, притом оставаясь на том же месте.

Лучше бы она не смотрела в эти глаза, безобидные с виду. Лучше бы не вставала с кровати в предрассветный час и не шла за «кроликом» в нору неизвестности.

Кошмары, сотни ужасов её детства и юности, таились под чёрным зеркалом этих глаз. Они, живые и осязаемые, то проносились мимо с неописуемыми воплями, леденящими сердце, то останавливались так близко от неё, что душа не то чтобы уходила в пятки, она рвалась прочь из тела. Они все, эти ужасы, придуманные её воображением и подсказанные фантазией других людей, копились все годы, и нашли пристанище в безобидном существе, исказив его до гадкой уродливости.

«Это я виновата, что «Эй» стал таким!» – истина ошеломила Иду. Ей стало неловко перед милым существом, которое доверяло ей. «Нужно что-то менять» – твердо решила Ида, когда вынырнула из мрачного омута чёрных глаз существа.

Она вернула «Эя» на пол, пригладив взъерошенную шёрстку на боках.

Теперь ей был известен секрет «Эя»: с раннего детства до юности Ида наращивала ком страхов, хранителем которого стал «Эй». Изначально он носил в себе радостные эмоции маленькой Иды, но ночные кошмары незаметно, год за годом, выпачкали его белоснежный мех в грязно-чёрный цвет, а шерсть, некогда шелковистая и опрятная, спуталась в неряшливые колтуны.

Хранитель снов – вот кто он.