– Что же ты дашь мне взамен на это зерно? – спросила мышка.

– У меня есть парочка сушёных сверчков, один чёрный камешек и ещё я могу соткать тебе паутину такой красоты, какой не видела кухня этого дома! – воодушевился Клай, его лапки обтирали брюшко.

– Зачем мне твои дохлые сверчки и камешек? Да и паутина мне ни к чему. Нет уж, это зерно останется здесь, – сказала Масс и закрыла дверку кладовой комнатки.

Расстроился Клай, вздохнул и ушёл в свою норку. Там он целый день думал о кофейном зёрнышке, так сильно напоминавшем ему сородича, и к вечеру паучок решился на кражу. Когда ночью Масс покинула норку, выскочив за плинтус с целью пополнения своей коллекции чем-нибудь новеньким, Клай тихонько пробрался в её норку и отворил кладовую. Впервые он отважился что-то стащить, и оттого ему было боязливо, а лапки так и тряслись, передавая дрожь круглому тельцу.

Паучок вытолкал кофейное зерно из кладовой мыши и вкатил в свою норку. Но поразмыслив хорошенько, Клай понял, что Масс догадается о краже и в первую очередь станет искать пропажу в его доме. Ссор с соседкой паучку не хотелось, ему и так было стыдно за свой поступок, но зерно было таким красивым, оно заворожило его. Клай вздохнув, покатил зёрнышко дальше из норы по длинному извилистому земляному ходу, через который он и другие обитатели, что жили за плинтусом, пробирались в Тихий Лес.

– Уж там-то я найду, где тебя спрятать, – размышлял Клай. – Ты не должно лежать у мыши в темной душной кладовой. Я для тебя сплету тёплую и мягкую шаль из паутины.

Ночь подходила к концу, когда паучок выкатил из-под земли кофейное зерно. Позади домик Орентия утопал в багрово-жёлтой листве опавшей с высоченных клёнов; из трубы тоненькой струйкой тянулся сизый дымок – Зоя приступала к своим обязанностям. Вот она удивится, когда не обнаружит паутины!

Клай пыхтел и выбился из сил, но упрямство впервые в жизни так сильно овладело им, он не собирался бросать начатое на полпути. В глубине Тихого Леса была одна небольшая полянка, на которой рос старый коренастый дуб-отец, лесные жители поговаривали, что именно он был родоначальником всех деревьев, с него начался Тихий Лес.

В корнях дуба-отца имелась запасная норка Клайя, там он хранил особо важные вещи, в том числе сверчков, гладкий камушек и длинную золотистую нить, оброненную кем-то из людей. Об этой нити Клай не говорил никому, даже Масс. Ни за какие сокровища мира он не обменял бы её, почитая самым прекрасным и изящным, что есть в лесу, даже лучшим, чем его собственная полупрозрачная нить.

Когда солнце поднялось над верхушками деревьев, паучок наконец-то добрался со своим новым сокровищем к дубу-отцу. На поляне царило оживление: птицы порхали над травами, в которых открывались после ночного сна шляпки цветов. Несмотря на осеннюю погоду, в лесу было еще полно лета, которое обещало припоздниться и подольше не впускать осень в Тихий Лес.

Лесные пчёлы дружно гудели, облетая цветы и собирая нектар с пыльцой, крупные шмели-увальни не отставали от них, грузно наваливаясь на хрупкие цветочные шапочки. Мошкара роями вилась в тени деревьев, громко обсуждая планы на день.

Клай окончательно устал, когда подкатил зёрнышко к вздыбленным корням дуба-отца. Под одним из этих корней, пробившихся из-под земли сотню лет назад, пряталась заветная норка паучка. Оставалось только закатить, да уложить кофейное зерно в особый уголок, запеленав в толстенный слой пушистой паутины.

– Что это ты там катишь, паук? – Раздалось сверху.

Клай испугано сжался и зыркнул вверх, к нему из гущи кроны дуба-отца по стволу продвигалась проворная белка Мира. Беличий народ очень докучливый и ужас, какой любопытный. Стоит белке чем-то заинтересоваться, и она не отстанет, пока всё не выведает. А уж Кара была самой любопытной белкой в Тихом Лесу.

Нерасторопный Клай только охнуть успел, как Мира ловко выхватила из его тонких лапок зёрнышко.

– Отдай! Верни его мне! Оно моё! Моё! – протестовал внизу возмущенный Клай, но белка уже взбиралась наверх по веткам, озорно хихикая.

– Прости, дружище, но я должна попробовать это зерно, а ты найди себе другое!

Паучьи возгласы стихли, когда густая жёсткая листва дуба отрезала нижний мир леса, загасив все звуки у земли. Белка довольная своей проделкой уселась на любимую ветку, здесь она каждый день любовалась срединным миром леса, общаясь с сородичами и лакомясь вкусными желудями.

– Итак, что же ты такое? – Мира тщательно обнюхала коричневый кругляш в лапках. – Нет, ты не просто зерно. Из-за простого зёрнышка паук не стал бы тащиться так далеко.

Белка уже вплотную поднесла зёрнышко лапками к своей пушистой мордочке, чтобы раскусить таинственный предмет, как вдруг за её спиной послушался еле уловимый шелест. Мира недоуменно повернулась в сторону шума, позади неё на ветку уселась сова, ростом не больше самой белки.

Сычик по имени Филипп был самой необычной совой в Тихом Лесу. Эта маленькая сова могла легко уместиться на ладони взрослого человека. То ли от того, что Филипп был настолько мал, то ли потому что он издавал забавные звуки, когда разговаривал, в лесу его все звали Фип-Фип. Обитал сычик в дупле старого, но ещё крепкого ясеня, росшего на окраине леса недалеко от домика Орентия.

Как и Мира, Фип-Фип не был обделён любопытством. Но в отличие от белки не проказничал, считая шкодливость ниже своего достоинства. Всё-таки совы весьма важные особы. А Филипп был о себе высокого мнения, которое размерами превышало его собственный росток.

– Что это ты там в лапках держишь, Мира, фип,фип? – круглые жёлто-зелёные глаза сычика сузились, с подозрительностью всматриваясь в белку.

– Ничего особенного, Фип-Фип, – невозмутимо фыркнула Мира. – А ты чего ещё не спишь? Ночь давно закончилась. Все твои сородичи давно дрыхнут в дуплах. А ты что? Как всегда выпендриваешься!

– Ничего подобного, Мира, – ответил сычик, продолжая сверлить её своими большими глазками. – Ночью я поздно проснулся, поэтому поздно и спать лягу. Всё просто, фип, фип.

– Сова проспала! Вот это да! – захихикала белка. Мира была самой весёлой белкой в Тихом Лесу, поэтому её задорный смех можно было уловить где угодно в дневную пору.

– Ничего смешного не вижу, фип,фип, – заметил Филипп, глаза сузились до щёлок. – Даже у сов бывают временные трудности. Я, между прочим, в курсе, что и белки порой страдают расстройствами. Не могут смеяться по нескольку дней.

– Да ладно тебе, Фип-Фип, – Мира перешла в заливистый потрескивающий смех. – Со мной такого не случалось ещё.

– Никогда не поздно произойти подобному, – раздражённо сказал сычик, его возмущало поведение нахальной белки, но воспитание не позволяло повысить голос и отругать Миру.

– Ты серьёзно? – удивилась Мира, её смех тут же стих. – Ты мне желаешь потерять мой смех?

– Тебе это пошло бы только на пользу, фип, – Филипп поднял голову вверх, так он демонстрировал своё крайнее возмущение.

– Вот уж не думала, что ты такой, Фип-Фип! – проверещала белка.

– Это какой же?

– Эгоистичный ты! Вот какой! – сказала Мира и показала язык.

– Что?! – Глаза сычика тут же округлились. – Это я-то эгоистичный?! Это я-то, фип?

– Ну не я же, – Кара повернулась спиной к сове. – И вообще, Фип-Фип, тебе пора спать, как и положено всем совам. Лети в своё дупло.

– Вот как?!

Такая сильная обида вспыхнула внутри Филиппа. Его постоянно дразнили и задевали большие совы, а звери в лесу и вовсе не воспринимали всерьёз из-за малого роста. Мира не была исключением. Сычик заметил тот круглый коричневый предмет, который белка собиралась употребить в пищу. План мести возник тут же.

Филипп сорвался с ветки и, сделав небольшой круг, спикировал, сильно ударив белку в спину лапками. Толчка этого Кара не ожидала и выронила кофейное зёрнышко, успев ухватиться за ветку, чтобы не полететь кубарем на землю.

– Ты что творишь, ненормальный?! – только и успела крикнуть разгневанная белка, а сычик, изловчившись, поймал лапками зерно и полетел восвояси, довольно ухнув.