— О какой характеристике?

— В двух словах: парень сделал себе перевод на международные линии, и ты как бригадир даешь ему характеристику. Чего он так перетревожился, ума не приложу, — завершил Пеца, и только теперь для Ивана стало что-то проясняться.

— А остальные документы он собрал?

— До единого.

Палиев замолк надолго, так что Пеце пришел черед удивляться.

— Ну и?.. — выждав, спросил он, но Иван не торопился отвечать.

— Тут стоит пораскинуть умом.

— Да все яйца выеденного не стоит! Черкани пару строк, пускай ездит парнишка, и точка…

Но Палиев хранил молчание, и Пеца стал смотреть на него с недоумением.

— Ты что, поругался с ним?

— Нет.

— Номера он с тобой какие выкидывал? — не отставал Пеца.

— Нет.

— Чего ж ты тогда от него хочешь?

— Ничего, мне нужно подумать, — повторил Иван, а Пецу все крепче забирало подозрение:

— Ты что, вздумал правдолюбца из себя корчить?

— Никого я не корчу, подумать нужно, — в третий раз пояснил Палиев. — Как там звезды экрана? — попытался он сменить тему — безуспешно. Хлопнул он друга по плечу, но тут уж Пеца как воды в рот набрал.

— Испортил ты мне настроение, так и знай, — нервно отозвался наконец Пеца. — До того испортил, что дальше ехать некуда. Чего мудрить с этой характеристикой? Парень все обтяпал, а ты — бац… Хотя, раз решил подсунуть ему ложку дегтя, тогда другое дело. Да нет, не такой ты человек, ты человек свой, а, Ванька, да ни с того ни с сего начальника валяешь. Добро, если нужно, чтобы тебя лично он угостил, я передам, и он сей минут, как говорится… Да, заделался ты бригадиром и пошел в гору, — и поскольку Палиев не реагировал никак, Пеца поставил вопрос ребром: — Посылать мне его к тебе или не посылать?

— Давай не будем об этом больше.

— А о чем будем?

— О чем угодно, но не об этом, — взорвало Палиева. Оба надолго умолкли.

— Ага, — обронил Пеца. — Ну, коли постановил — дело хозяйское. Мне пора, — и он заторопился, — надо мяса домой купить. Рассчитай, Мича, — щелкнул он официантке заплетающимися пальцами, расплатился и ушел. А Иван посидел-посидел, повертел задумчиво бокал в ладонях, и ему сделалось не по себе: Пеца, давний знакомец, бросил его из-за какой-то характеристики. Палиев размышлял об этом и по дороге домой, и дома. До глубокой ночи не было ему покоя…

II

Соль была в том, что Палиев досконально изучил сменщика Пецы — Ицу Георгиева, скажем точнее, имел о нем устоявшееся мнение: Иван и Ица выросли на одной улице, все той же Барачной, и хоть парень был заметно моложе, четко врезался ему в память еще с детства. Супруги Георгиевы ходили в рьяных общественниках, выделялись на выборах, на популярных одно время вечеринках в рабочей столовой, что на первый взгляд не было предосудительным, наоборот. Загвоздка в том, что они были активны чересчур нарочито, даже агрессивно, если это слово применимо, в результате чего их единственный отпрыск — Ица — каждое лето отбывал в лагерь за школьный кошт, а другим детишкам и мест не всегда доставало. Больше того, этот парень неизменно находился под опекой учителей, ведь отец и мать были бессменными членами родительского комитета; на новогодние праздники, когда ученики разыгрывали пьески, изображал Деда Мороза монопольно Ица, о чем ребята постарше, как Ваня Палиев, могли лишь мечтать. По тому времени горные ботинки, «пионерки», считались, в общем, завидной роскошью, а Ица их менял пару за парой. Ему лыжи покупали в магазине, а все катались на самоделках из штакетин или «бочонках», как их прозвали, если доски выдирались из бросовой бочки. И вершина всего: Ица брал уроки английского где-то в центре Софии, выделяясь из массы детей, которые могли претендовать разве что на занятия аккордеоном в клубе. Дом их в пригороде был прочим не ровня, в два этажа, с просторной верандой, на входной двери — электрический звонок, высился как замок над лачугами, строенными сразу после войны, без фундамента и от сырости взявшихся плесенью. В доме — как божились — имелась ванная, с титаном! — ребята дивились магическому звучанию этого слова. Ица не походил на других и походить не стремился, держась холодно и надменно. Например, в свое время у него появился велосипед, позднее — карманные деньги на школьный лоток и — более того — на курево. В науках он не блистал, едва дотягивая до трояков, но Георгиеву — он-то другим не чета — в конце года выводили высокий балл и числили твердым хорошистом. Потом Ица взял да и занялся автосервисом, сменил две легковушки, причем западных марок, женился на красотке медсестре — она, спору нет, хороша, но как-то уж агрессивно, — и снова, получается, обскакал всех на две головы. Ивану Палиеву было не до того, его жизнь шла своим чередом. (А детство детством: романтический флер и нищета.) Палиев окончил с отличием столичный политехникум имени Вильгельма Пика, после армии двинул работать в таксопарк и заслужил доброе имя среди своих — сперва как рядовой таксист, а позднее — и по настоящее время — бригадир. Ну, слыхал он стороной, что Ица попался на горячем в мастерской, вывернулся — ушел по собственному желанию, так и это Ивана никоим образом не интересовало. Однако вслед за тем парень нежданно объявился таксистом в их гараже и — волей случая, естественно, — попал в бригаду Палиева. Но и это, в общем, для Ивана не значило ровным счетом ничего, одно слово — коллеги, да только и таксистом Ица держался не как все, и Палиев, хочешь не хочешь, начал посматривать на него недоверчиво. В «Волге»-такси у того была установлена стереосистема «Сони», чего ни один из шоферов не мог себе позволить. Он отроду не курил «БТ» или «Феникс», но неизменно «Ротманс» — и сколько душе угодно. Не было случая, чтоб он сел, например, отметиться со всеми в ресторанчике «Под козырьком», но околачивался в барах построенного японцами «Новотеля» или интуристовского «Хемуса», не было случая, чтобы он заказал себе водки, которая для обычного таксиста — дорогое удовольствие, но исключительно виски. Кроме того, Ица сплошь и рядом ловил клиентов-иностранцев, обычно турок или арабов, и платили они — Палиев голову бы дал на отсечение — стопроцентно валютой. А, вот еще что: Ица был накоротке с теми девицами, которые увивались вокруг отелей. И в гараже кое-кто величал его не иначе как Лорд, а это Ивана уже раздражало. Впрочем, нет, раздражало его множество вещей. Раздражали, скажем, опоздания таксистов к началу смены, их неаккуратность, да взять хотя бы их дрязги: такой-то с первой смены нащупал доходный маршрутец, а сменщик со второй ждал невесть сколько, но и это не считалось из ряда вон выходящим. А, видать, Ица не просто его раздражал — заставлял рассуждать о неприглядных сторонах профессии таксиста: люди подвержены бездне соблазнов, начиная с чаевых и до любовных авантюр, когда человек, втянувшись, может в итоге крупно поплатиться. Или, скажем, о сознании таксиста: насколько оно поражено потребительством и насколько нет, ведь большинство этих парней порядочны, в этом Палиев был глубоко убежден, а примеров в их таксопарке — сколько угодно. А Иван не мог, по правде говоря, гарантировать, что этот малый честен. Скажут назавтра: Лорд угодил в тюрьму за валютные махинации, Палиев и брови не подымет, позвонят из милиции: вчера вечером таксист Георгиев сбил человека и скрылся — и тут не удивится бригадир. Своим поведением молодчик откровенно выказывал, что мало кого уважает и за всех гроша ломаного не даст, хоть это и не афишировал. Наверняка кто-то вставит, что это в крови, но Иван достоверно знал, что это абсолютная ложь, что просто-напросто его приучали брать все, ничего не отдавая. Таксисту действовать по такому принципу несложно: почти все время в дороге, ты сам себе хозяин, сдал дневную выручку, расписал экономию горючего, сообщил, есть ли жалобы от пассажиров, и дело с концом… А как ты план выполнил, как перевыполнил, сколько левов осело в твоих карманах — проблемы твои, и даже тут виделся Палиеву свой резон. Когда же речь заходила о человеческих и профессиональных качествах его таксистов, здесь уж другое: Иван никогда не согласился бы с тем, что его товарищей возможно поголовно подогнать под какой-то усредненный показатель, а уж Лорда — тем паче… И тут Пеца ставит его перед фактом: вынь да по-ложь характеристику этому молодцу для перевода на международные линии. На взгляд поверхностный — элементарное дело. Пеца сегодня так и выдал: черкани там, мол, общих фраз о достойном поведении, и точка. Да только Палиев не из тех, которые могут тяп-ляп — черкануть эти фразочки, ни об Ице, ни о ком другом, — это первое. И второе: поступить так означало бессовестнейшим образом обмануть людей и в первую голову плюнуть на свое «я». О многом передумал в ту ночь Иван. Хорошо, предположим, он, закрыв глаза, сделает это в конце концов, что такого, в жизни все случается. Но это автоматически означало бы, что он плюнул и на всех своих товарищей. На целый парк не найдется человека, которому Ица не был более или менее ясен, к тому же его поведение в последнее время стало нахально до невозможности, а бригадир раз — и накатает ему блестящую дежурную характеристику, сиречь и Иван войдет в сонм начальничков, существующих по принципу: моя хата с краю… Нет, Палиев привык брать ответственность на себя и требовать того же от других. Поэтому-то он не мог дать положительную характеристику. Не имел права как руководитель, как товарищ по цеху. Иван пришел к решению высказать парню свое мнение в глаза, без обиняков, тем более что давненько имел претензии из-за его поведения, которое разлагающе влияло на дисциплину не в одной бригаде — во всем коллективе…