— Аиша, дочурка, — громко произнес Шринивас в пустоту, — что, черт возьми, с тобой сталось?
В жаркое время дня путники отдыхали в каждой тени, которую могли найти. Шринивас блуждал среди них в некотором отупении, переполненный чувствами, понимая, что великий перелом в его жизни необъяснимым образом случился. Его глаза продолжали следить за преобразившейся фигуркой Аиши-провидицы, отдыхающей в тени фикусового дерева в компании Мишалы Ахтар, ее матери госпожи Курейши и томящегося от любви Османа с волом. В конце концов Шринивас наткнулся на заминдара Мирзу Саида, растянувшегося на заднем сиденье своего мерседеса — бессонного, измученного мужчину. Шринивас заговорил с ним со скромностью, порожденной недоумением.
— Сетджи{1992} , Вы не верите в девочку?
— Шринивас, — Мирза Саид сел, чтобы ответить, — мы — современные люди. Мы знаем, например, что старики умирают в длинных переходах, что Бог не исцеляет рака, а океаны не расступаются. Мы должны остановить этот идиотизм. Пойдемте со мной. В машине много места. Может быть, Вы поможете отговорить их от этого; эта Аиша, она благодарна Вам, может, она Вас послушает.
— Сесть в машину? — Шринивас почувствовал себя беспомощным, как если бы могущественные руки обхватили его члены. — Но у меня есть мой бизнес.
— Эта миссия самоубийственна для многих из нашего народа, — убеждал его Мирза Саид. — Мне нужна помощь. Естественно, я смогу оплатить ее.
— Деньги — не цель, — Шринивас отступил, оскорбленный. — Простите, пожалуйста, Сетджи. Я должен подумать.
— Разве Вы не видите? — вскричал на него Мирза Саид. — Мы не коммуналисты, Вы и я. Хинду-Муслим бхаи-бхаи!{1993} Мы можем открыть светский фронт против этого мумбо-юмбо!
Шринивас повернулся к нему.
— Но я — не неверующий, — возразил он. — Изображение богини Лакшми{1994} — всегда на моей стене.
— Богатство — отличная богиня для бизнесмена, — согласился Мирза Саид.
— И в моем сердце, — добавил Шринивас.
Мирза Саид потерял нить его настроений.
— Но богини, помилуйте. Даже ваши философы признают, что они — всего лишь абстрактные концепции. Воплощения шакти{1995} , которая и сама — абстрактное понятие: динамическая сила богов.
Торговец игрушками взглянул на Аишу, спящую под одеялом из бабочек.
— Я вовсе не философ, Сетджи, — молвил он.
И не стал говорить, что сердце подпрыгнуло у него в груди, ибо он понял, что у спящей девочки и у богини на календаре в его фабричном кабинете — идентичные, один к одному, лица{1996} .
*
Когда паломники покидали город, Шринивас сопровождал их, оставаясь глухим к мольбам своей растрепанной жены, которая подняла Мину и трясла ее перед лицом мужа. Он объяснил Аише, что, хотя и не испытывает желания посетить Мекку, но пока что охвачен стремлением идти с нею, может быть, даже и через море.
Выбрав себе место среди титлипурских селян и поравняв шаг с каким-то мужчиной рядом, он наблюдал со смесью непонимания и благоговения, как неисчислимая кавалькада бабочек нависает у них над головами, подобно гигантскому зонтику, прикрывающему путешественников от солнца. Казалось, бабочки Титлипура взяли на себя функции великого древа. Затем он негромко вскрикнул от испуга, удивления и удовольствия, поскольку несколько дюжин этих хамелеонокрылых существ расположились у него на плечах и в мгновение ока приобрели точный оттенок его алой рубашки. Теперь он признал в мужчине рядом сарпанча, Мухаммед-Дина, не пожелавшего идти впереди. Они с женой Хадиджой, довольные, шагали вперед, несмотря на преклонный возраст, и, увидев благословение чешуекрылых, спустившихся на торговца игрушками, Мухаммед-Дин протянул руку и пожал ладонь Шриниваса.
*
Становилось ясно, что с дождями не заладилось. Стада костлявых копытных пересекали ландшафт в поисках питья. Любовь — Вода, написал кто-то белилами на кирпичной стене фабрики самокатов. По пути они встречали другие семьи, которые брели на юг с пожитками, привязанными к спинам умирающих ослов, и которые тоже с надеждой направлялись к воде.
— Но не к проклятой соленой воде, — орал Мирза Саид на титлипурских паломников. — И не для того, чтобы посмотреть, как она разделится надвое! Они желают остаться в живых, но вы, безумцы, стремитесь умереть.
Стервятники паслись на обочине и следили за шествием пилигримов.
Мирза Саид провел первые недели паломничества к Аравийскому морю в состоянии непрерывной, истерической агитации. Большую часть пути проделывали утром и в конце дня, и в это время Саид часто выскакивал из фургона уговаривать свою умирающую жену.
— Приди в себя, Мишу. Ты — больная женщина. Иди и полежи хотя бы, дай я разомну твои ноги.
Но она отказывалась, а ее мать прогоняла его.
— Взгляните, Саид, Вы находитесь в таком негативном настроении, это вгоняет в депрессию. Идите и пейте эту вашу Коку-шоку{1997} в этом вашем АК{1998} -транспорте, а наших ятрис{1999} оставьте в покое.
По прошествии первой недели Аэрокондиционированный Транспорт потерял своего водителя. Шофер Мирзы Саида покинул своего хозяина и присоединился к пешим паломникам; заминдар был вынужден самостоятельно следить за колесами. После того, как беспокойство овладело им, ему пришлось остановить автомобиль, припарковаться, а затем носиться безумно взад и вперед среди паломников, угрожая, упрашивания, предлагая взятки. По крайней мере раз в день он в лицо проклинал Аишу за свою разрушенную жизнь, но был не в силах держать свой гнев на высоте, ибо каждый раз, глядя на нее, он хотел ее так сильно, что чувствовал себя виноватым. Рак сделал кожу Мишалы серой, и у госпожи Курейши тоже стали проступать ребра; ее домашние шлепанцы развалились, и она страдала от ужасных волдырей, напоминающих маленькие баллоны с водой. Однако, когда Саид предложил ей уют автомобиля, она продолжала решительно отказываться. Заклятие, наложенное Аишей на пилигримов, оставалось по-прежнему крепким.
