— О боже, так мы станем его вдовами прежде, чем успеем побывать женами!

Но он оправился: к его сердцу вернулось спокойствие. И, не имея иного выбора, он согласился на предложение двенадцати. Тогда Мадам выдала их всех за него замуж, и в этом логове вырождения, в этой антимечети, в этом лабиринте профанации Баал стал мужем жен бывшего бизнесмена, Махаунда.

Затем жены объяснили ему, что ждут от него бережного исполнения своих обязанностей с ними со всеми, и разработали график дежурств, согласно которому он мог проводить день с каждой из девочек в свой черед (в Занавесе день и ночь были инвертированы, ночь была для работы, а день — для отдыха). Прежде, чем он взялся осуществлять эту тяжелую программу, они созвали совещание, на котором сообщили, что ему следует начать вести себя хоть немного похоже на «настоящего» мужа, то есть — Махаунда.

— Почему бы тебе не поменять свое имя, как остальные из нас? — зло потребовала «Хафза», но Баал гнул свою линию.

— Может быть, тут нечем гордиться, — настаивал он, — но это — мое имя. И что важнее, я не работаю здесь с клиентами. Нет никакой деловой причины для такого изменения.

— Ладно, во всяком случае, — чувственно передернула плечиками «Мария Коптская», — с именем или без имени, мы хотим, чтобы ты начал действовать как он.

— Я не так много знаю о нем, — попытался возразить Баал, но «Аиша», которая действительно была самой привлекательной из всех, или, во всяком случае, так стал он чувствовать в последнее время, обворожительно улыбнулась.

— Право, муж мой, — ластилась она к нему. — Это не так уж и трудно. Мы просто хотим, чтобы ты, ты знаешь. Был боссом.

Как оказалось, шлюхи Занавеса были самыми старомодными и заурядными женщинами Джахилии. Их работа, которая могла так легко сделать их циничными и разочаровавшимися (и они были, конечно, способны удовлетворить свирепые интересы своих посетителей), вместо этого превратила их в мечтательниц. Изолированные от внешнего мира, они задумали фантазию «обычная жизнь», в которой не хотели ничего большего, чем быть послушными, и — да — покорными помощницами мужчины, который был бы мудрым, любящим и сильным. Иначе говоря: годы потакания мужским фантазиям в конечном счете исказили их мечты настолько, что даже в глубине души они желали превратить себя в самую старую из всех мужских фантазий. Дополнительная перчинка разыгрывания домашней жизни Пророка привела их всех в состояние глубокого возбуждения, и смущенный Баал понял, что значит иметь двенадцать женщин, соперничающих за его покровительство, за радость увидеть его улыбку, когда они мыли ему ноги и вытирали их своими волосами, когда они умасливали его тело и танцевали перед ним, и тысяча других способов, предписанных браком их мечты, которого они никогда не думали обрести на самом деле.

Это было непреодолимо. Он стал находить удовольствие в том, чтобы повелевать ими, чтобы выносить решение в спорах между ними, чтобы наказывать их, когда был сердит. Однажды, когда их ссоры чересчур надоели ему, он зарекся от них всех на целый месяц. Когда же он отправился навестить «Аишу» спустя двадцать девять ночей, она так раззадорила его, что он был не в силах устоять.

— Этот месяц длился только двадцать девять дней, — нашелся он{1653} .

В другой раз «Хафза» застала его с «Марией Коптской» на четверти «Хафзы» и в день «Аиши». Он попросил «Хафзу» не сообщать «Аише», с кем он занимался любовью; но та все равно сказала ей, и Баалу пришлось держаться подальше от прекрасной кожи и вьющихся волос «Марии» еще долгое время спустя. Иначе говоря, он пал жертвой соблазна быть тайным, светским зеркалом Махаунда; и он снова начал писать.

Стихи, которые приходили к нему теперь, были самыми сладкими из тех, что он когда-либо написал. Иногда, будучи с Аишей, он чувствовал накатывающую на него медлительность, тяжесть, и ему приходилось лечь.

— Так странно, — делился он с нею. — Я как будто вижу себя рядом с самим собой. И я могу с ним, стоящим рядом, говорить; тогда я встаю и записываю его стихи.

Эта артистичная медлительность Баала весьма восхищала его жен. Однажды, утомленный, он вздремнул в кресле в палатах «Умм Саламы Махзумит». Когда он пробудился, несколько часов спустя, его тело болело, его шея и плечи затекли, и он принялся ругать Умм Саламу:

— Почему ты меня не разбудила?

Она ответила:

— Я боялась, вдруг тебя посетили стихи.

Он покачал головой.

— Не волнуйся об этом. Единственная женщина, в чьей компании приходят стихи — «Аиша», не ты.

Спустя два года и день после того, как Баал начал жить в Занавесе, один из клиентов Аиши признал его, несмотря на окрашенную кожу, панталоны и занятия бодибилдингом. Баал находился во внешней комнате Аиши, когда появился клиент, указал прямо на него и вскричал:

— Так вот куда ты забрался!

Аиша бросилась бежать; ее глаза испуганно сверкали. Но Баал успокоил ее:

— Все в порядке. Он не причинит никаких неприятностей.

Он пригласил Салмана Перса в свою четверть и откупорил бутылку сладкого вина из цельных виноградин{1654} , которое начали делать джахильцы, когда выяснили, что это не возбраняется тем, что они стали пренебрежительно именовать Книгой Правил.

— Я пришел, потому что, наконец, покидаю этот адский город, — признался Салман, — и я хотел один миг удовольствия после всех этих лет дерьма.

Когда Билаль походатайствовал за него во имя своей старой дружбы, иммигрант стал работать сочинителем писем и универсальным писцом, сидя со скрещенными ногами на обочине главной улицы финансового района. Его цинизм и отчаяние сверкали на солнце.

— Люди пишут, чтобы сообщать неправду, — сказал он, быстро напиваясь. — Поэтому профессиональный лжец превосходно добывает себе средства к существованию. Мои любовные письма и деловая корреспонденция прославились как лучшие в городе благодаря моему таланту к изобретению превосходной лжи, которая только самую малость отступает от фактов. В результате я сумел сэкономить достаточно для поездки домой всего за два года. Дом! Старая страна! Я отправляюсь завтра, и ни минутой позже.