Я устала до лома костей и хотела просто спать без кошмаров.

Александр вернулся и устроился на краю кровати, чтобы провести расческой по моим волосам. Я едва пошевелилась, когда методичные поглаживания погружали меня в расслабление и сон. Смутно я ощущала, как его толстые пальцы убирают мои волосы с моего лица, а затем его руки мягко опускают меня обратно на подушки.

Я снова проснулась, когда он забрался в кровать рядом со мной и собрал меня, как папиросную бумагу, в свободное пространство между его руками.

— Я не знаю, что это меняет, — признался он, целуя ложбинку у меня за ухом. — Но это что-то меняет.

Я пробыла в Англии десять месяцев, почти год тяжелой службы за плечами и еще четыре года после этого.

Только это уже не было тяжело, не в те недели, что прошли после выкидыша. Александр был внимателен, как священнослужитель к своему божеству, каждое утро купался со мной и одевал меня так же, как я одевала его. Он ужинал со мной каждый вечер, когда возвращался с работы, и продолжал трахать меня жестко и мягко, как и раньше.

Но то, как он иногда смотрел на меня с оттенком первобытного страха, как загнанный в угол хищник, даже когда он позволял мне ласкать его или расспрашивать о том, как прошел день, заставляло меня усомниться в его эмоциональном ландшафте.

Как будто он боялся моей близости так же сильно, как и жаждал ее.

Моя жизнь в Перл-Холле была полна и во многих других отношениях. Мне нравилось проводить время на кухне с Дугласом, когда он учил меня делать замечательные кондитерские изделия из ниток  и шоколадного кружева. Миссис Уайт была полна решимости научить меня женскому искусству вышивания, хотя единственный случай, когда я когда-либо была близка к успешному шитью, было слово «секс» шатким почерком. С каждым днем ​​я совершенствовалась в своих тренировках по фехтованию и боевым искусствам, будь то с Риддиком или Ксаном, и я начала ездить верхом на своем прекрасном золотом жеребце Гелиосе по обширным землям.

Впервые за долгое время я почувствовала радость в повседневной жизни, и Англия начала казаться мне домом.

Мама заметила мой акцент, как я обрезала концы гласных и перестала инстинктивно крутить «р». Я тоже стала замечать, как мой английский перестал прыгать с иностранной лирикой моей родины, как мой словарный запас расширился за счет включения таких британских поговорок, как «скряга», «испорченный», «пыхтел» и «изворотливый». Когда я прокомментировала это Александру, он улыбнулся своей тайной улыбкой с полузакрытыми от удовольствия глазами, а затем трахнул меня так сильно, что я выругалась по-итальянски.

Он делал это часто, кажется. Читаю кожей, как слепой со шрифтом Брайля, и субтитры  глазами, как глухой с новостями. Как будто другие его чувства могли рассказать ему мои секреты с большей готовностью, чем его зрение.

Иногда я задавалась вопросом, после того как он работал над моим телом, пока я не выкрикивала его имя, какие секреты он уже угадал под моей кожей.

Чем счастливее становились мы с Александром, необъяснимо сблизившиеся из-за потери нашего ребенка и тайны его или ее смерти, тем более взволнованным казался Ноэль.

Я заставала его расхаживающим по коридору, что-то бормоча себе под нос, когда его ладонь дергалась, а потом шлепалась по ноге, а иногда, в странные часы дня, я слышала что-то вроде ветра, воющего в стенах дома, и удивлялась, если Ноэль все еще прятал раба где-нибудь на территории.

Однажды, когда я шла в спортзал, я даже стала свидетелем своеобразной картины. Миссис Уайт плакала, стоя на коленях, склонив голову на бедро Ноэля, когда он сидел за кухонным столом внизу и гладил ее по волосам.

Этот образ вызвал глубокое недоверие в моей душе, но у меня не было реальных причин подозревать миссис Уайт, а только предположения и ужасная история с его сыном, чтобы обвинять Ноэля.

Так что я наблюдала, но спокойно ждала до тех пор, пока однажды утром мы с Александром не обнялись в постели после энергичного сеанса, подбрасывая идею о том, что он научит меня тренировать своего сокола Астора.

Дверь в мою спальню распахнулась, и Ноэль стоял в раме, пожимая в руке письмо со знакомой красной печатью на конце.

Послание Ордена Диониса.

—Они урезали чертово финансирование моего портового проекта в Фалмуте, — кипел он, войдя в комнату и сорвав с нас одеяло, открыв обнаженные спутанные конечности. —Ты гребаный мудак, мужчины так не ведут бизнес.

— Как более успешный человек, чем ты, — высокомерно сказал Александр, несмотря на отсутствие одежды. Он встал, чтобы встать лицом к лицу со своим воинственным отцом и посмотреть на него сверху вниз с его более высокого роста. —Смею не согласиться.

— Почини это, мальчик, — потребовал Ноэль, пихая толстую стопку карт Ксану в грудь. —Исправь это сейчас и перестань быть такой киской. Твоя мать, твой дедушка и весь клан Дэвенпорт переворачиваются в гробу прямо сейчас, наблюдая за твоим идиотизмом и упрямством. Может быть, если бы ты не был так зациклен на том рывке, ты бы вспомнил, зачем привел ее сюда.

Мои уши горели от грубых выражений Ноэля, но в моей груди пылало бушующее пламя.

В тот момент я ненавидела Ноэля больше за то, что он разговаривал с Александром и относился к нему так, как он это делал, больше чем я когда-либо ненавидела кого-либо внутри себя.

Ноэль вылетел из комнаты, захлопнув за собой дверь с такой силой, что картина загрохотала по стене.

Александр не двигался.

Он слепо уставился на бумагу в руке.

— Ксан, — тихо спросила я, подходя к краю кровати и кладя руку ему на плечо. —Ты в порядке?

— Он прав, — пробормотал он. — Я не могу забыть твоего предназначения здесь.

Дрожь предчувствия пронзила меня.

—У меня может быть более одной цели. Я не просто утилитарный инструмент, — сказала я ему.

Его глаза скользнули к моим, но они были где-то глубоко внутри его разума, где лабиринт его мыслей был самым темным.

—Не так ли?

Я смотрела, как он бросил письмо на землю и вышел из комнаты, обнаженный, но совершенно царственный своей спортивной, перекатывающейся походкой.

В тот день он так и не вернулся, и вместо того, чтобы поужинать в одиночестве, я с помощью конюха оседлала Гелиоса и помчалась.

Может быть, я и не могла убежать, но я могла затруднить поиски меня, если бы он пошел искать.

Поле за левыми пастбищами в задней части Перл-Холла, уютно устроившееся между лесом на одном конце и лабиринтом живой изгороди на другом, было покрыто густым ковром маков. Смелый цвет привлек мое внимание две недели назад, когда я, наконец, решилась достаточно далеко в своих путешествиях с Гелиосом, чтобы добраться до забытого уголка поместья, и я чуть не заплакала от красоты моих любимых цветов, круто склоняющихся на ветру.

В тот вечер я сидела в их объятиях, распластавшись на сломанных стеблях и раздавленных лепестках подо мной, и нежно играла пальцами с шелковистыми нитями, которые колыхались на ветру.

Контраст их дерзкой внешности и тайной хрупкости было слишком легко сопоставить с моей собственной двойственностью. Казалось, я так старалась казаться сильной и стойкой, но в тот момент, когда что-то мощное ворвалось в мою жизнь, я была бессильна противостоять этому.

Я хотела быть достаточно сильной, чтобы пробить последний из титановых щитов Александра и завоевать сердце моего сложного Мастера, но задача казалась почти непреодолимой.

Темно-серые облака цвета глаз Александра катились по небу, но я не двигалась. Я хотела, чтобы холодный английский дождь очистил мои затуманенные мысли и оставил после себя легкое решение.