Когда Фёдор с Григоричем, захватив одеяло и шахтёрские фонари, пошли к выходу, она поднялась со скамейки, собравшись идти с ними.
– Женя, не чуди! Ты будешь только задерживать. Уверен, мы его найдём! – постарался успокоить её Фёдор, усаживая опять на скамейку.
– Хорошо, я только провожу, – согласилась она, опять встала и пошла из дома вслед за мужчинами.
Команда на поиски собралась приличная, больше десяти человек. Мало того, удалось обзавестись и лошадью с телегой. Мимо проезжал один из жителей деревни, развозивший на телеге хлеб с хлебозавода по магазинам. Он согласился поучаствовать в поисках. Ему помогли снять короб для перевозки хлеба, а внутрь телеги подсыпали сена.
Возничий предложил Григоричу сесть в телегу, тот согласился, думая, что ещё набегается, а пока побережёт раненную ногу.
Они направились на поиски. Первым, постоянно оглядываясь, трусил Гусар, за ним лошадь с телегой, а дальше вышагивали мужчины, попутно обсуждая, как правильно организовать поиски. В этих оврагах и днём, если солнца нет, можно заплутать, а уж в темноте – легче лёгкого.
Костя очнулся, сел, опираясь на руки и огляделся вокруг, пытаясь понять, где он. Солнце уже село, но полной темноты ещё не наступило. В этой вечерней серости увидел огромный дуб недалеко от себя. Он вспомнил, как собирал малину, как началась гроза.
– Меня ударило молнией, – пришла догадка. Он прислушался к себе, но ничего необычного не почувствовал – нигде и ничего не болело.
– Надо вставать и бежать домой, а то уже совсем темно, – подумал Костик, но прежде, чем он успел подняться, сбоку, со стороны дороги, к нему метнулась быстрая серая тень.
– Волк! – только успела промелькнуть пугающая мысль, как его толчком в грудь, опять уложили на землю. Он увидел перед лицом зубастую пасть, затем услышал радостный скулёж и влажный язык начал вылизывать ему лицо.
– Тьфу, Гусар! Чуть до смерти не напугал, да ещё и всего обслюнявил, – отплёвываясь сказал Костя поднимаясь.
Хотя он и поругался на пса, но его появление Костю очень обрадовало. Он с благодарностью прижался головой к морде Гусара, за что опять подвергся облизыванию. Костя оглянулся по сторонам, пытаясь найти бидоны и сумку с грибами, но ничего рядом не увидел. Особенно его огорчила пропажа сумки – в ней, помимо грибов, остался складной ножик.
Костя сделал несколько шагов к дубу, надеясь отыскать сумку, и с удивлением остановился – на нём были открытые сандалии, и он сразу почувствовал холодные капли воды, попавшие ему на ноги с мокрой травы. Сделав шаг назад, присев и поводив рукой, убедился, что трава на месте, где он лежал, совершенно сухая. Сухие были и рубашка с шароварами.
Из раздумий над этими странными фактами его вырвал лай Гусара – тот направился к выходу с лужайки на дорогу и приглашал идти за ним. Костик выкинул из головы несуразности с мокрой травой и последовал за псом.
Двигаясь по дороге, обошли изгиб оврага, и Костику в глаза ударил направленный на него свет десятка шахтёрских фонарей. Он прикрыл глаза рукой.
– Костя это ты? – раздался крик деда Фёдора.
– Да, дедушка, – ответил Костик, из-за ослепления оставаясь стоять на месте.
К нему бегом бросилось сразу несколько человек. Один сильно отставал хромая и в руках у него было светло-коричневое одеяло.
Он был весь ощупан и оглажен. Каждый из участников посчитал для себя обязательным к нему прикоснуться и подтвердить: Костя сухой и тёплый. Но всё равно, его закутали в одеяло и погрузили в телегу.
Отвечая на бесконечные расспросы, как и что с ним случилось, Костик нашёл момент и поведал дяде Павлу, что в один из его бидонов, кажется, попала молния, а когда очнулся, то не смог найти ни сумки, ни бидонов.
Дядя Павел в ответ послал бидоны вместе с сумкой матом. На что дед Фёдор сделал ему замечание, что нехорошо так при ребёнке. Тогда Павел что-то резкое проговорил по-немецки и переспросил: «Так можно?».
– Так можно, – улыбаясь ответил Фёдор. – Вот сказал – и сразу чувствуешь европейскую культуру.
Григорич же, услышав ругань на немецком от Павла, обернулся и с удивлением посмотрел на него, но ничего не сказал. К поволжским немцам, в большом количестве прибывших в город для работы на шахтах, относились довольно спокойно, но дело в том, что в городе, да и в деревне проживало много людей, прошедших фашистский плен. Они очень нервно реагировали на немецкую речь. Даже пёс Гусар, только внешне похожий на немецкую овчарку, с которыми нацисты охраняли лагеря пленных, вызывал у этих людей мрачные воспоминания и сопутствующую им неприязнь.
Зная это, Павел никогда не позволял себе говорить на немецком в окружении малознакомых людей. Отчего Григорич и был сейчас сильно удивлён. Видимо, из-за серьёзной вины его сына Генки в пропаже мальчика, Павел так сильно разволновался, – даже ругнулся по-немецки.
Тем временем Костик сбросил с себя одеяло – под ним было жарко, и оно кололось. Один из деревенских в темноте поскользнулся, подвернув ногу, – его посадили на телегу. Ещё пришлось на телегу посадить и Григорича – начал сильно отставать. Лежать в телеге Костик уже не мог, а сидеть было неудобно, поэтому он спрыгнул и пошёл рядом.
Мужики увлечённо пересказывали друг другу разные случаи связанных с молниями. Один из них вспомнил, что, когда работал в совхозе, однажды, во время грозы оказался недалеко от этой лужайки и видел, как рядом с ней били молнии, словно их что-то притягивало, но все входили в землю перед молодыми дубками, а по самой поляне не вдарила ни одна.
– Я был совсем мальцом, а эти дубки и тогда были молодыми, – вмешался возничий. – И вот уже, считай пятьдесят лет прошло, а они так молодыми и остались – совсем не выросли. Чудная, порченная та лужайка, – добавил он.
У всех нашлась история, связанная или с «проклятой» лужайкой, или с ударом молнии и каждый старался ей поделиться.
Костя заметил на обочине небольшую палку, и пользуясь тем, что на него больше не обращали внимания, подотстав, начал время от времени кидать палку в темноту, чтобы Гусар принесёт обратно. Прямо перед плотиной, пёс бросился в кусты за палкой, но на что-то отвлёкся и не возвращался. Костя остановился и стал его звать. Гусар только коротко тявкнул в ответ, показывая, дескать слышу, но возвращаться не спешил.
Рядом с шоссе, напротив плотины, на том же месте, где несколько часов до этого ждали ребят после похода за скелетами, собрался «комитет по встрече». Евгения Петровна стояла вместе с сестрой Любочкой, которая её успокаивала, около них собрались ещё несколько жителей деревни, прознавших про пропажу Костика и тоже ждавших возвращения поисковой команды.
Их заметили ещё издали по мотающимся вверх-вниз лучам фонарей.
– Быстро обернулись – значит нашли, – высказала догадку одна из находящихся рядом женщин.
Скоро донеслись и голоса. Разговор у мужиков шёл громкий, иногда сопровождался смехом.
Евгения Петровна собралась было броситься им на встречу, но её удержали сестра, а жена Григорича добавила:
– Куда ты? Что бегать-то по темноте? Слышишь, – смеются. Значит всё хорошо. Подожди.
Наконец спасательная команда переехала плотину, но вдруг остановилась, не доезжая шоссе, смех неожиданно прекратился. Заметив их замешательство, все встречающие перешли дорогу окружили их. Мужчины растерянно озирались по сторонам, приговаривая:
– Да где же он? Куда пропал?
– Где Костя! – буквально рявкнула на них Евгения Петровна.
Григорич, видимо уже не в первый раз поднял одеяло, оставшееся в телеге, опять посмотрел под него и сказал:
– Вот здесь вот лежал. Я его в одеяло замотал, чтоб не замёрз.
– Где Костя! – подымаю градус ещё выше повторила Евгения Петровна.
– На телеге везли, с ним всё хорошо…, было, —ответил Григорич, при этом растерянно развёл руками.
– Да с ним всё было нормально! – подтвердил Фёдор, – Просто в него немножко молния ударила, и он до вечера пролежал без сознания, а сейчас с ним всё хорошо, – постарался он успокоить жену.
