Лера попросила сфотографировать её, он охотно согласился. Щёлкая фотоаппаратом, спрашивал, где она остановилась, как ей нравится планета, и болтал о разных вещах. Она отвечала, тоже что-то спрашивала, и вроде разговор не представлял собой ничего особенного. Обычный трёп случайных знакомых.

Но что-то шло не так. Лера, пожалуй, даже не смогла бы объяснить, что именно, но всей кожей ощущала это.

Быстро стемнело, и заработали фонтаны.

— Вы в первый раз на шоу? — спросил он Леру, возвращая девушке фотоаппарат и увлекая её за собой к центру площади.

— Да, а вы?

— А я уже видел. Смотрите…

Он стал объяснять, что произойдёт в следующую минуту. А Лера и слушала, и не слушала. Она смотрела на сияющие струи, образовавшие арки вдоль канала так, что казалось, полукругом тянется водная галерея. Потом центр площади словно взорвался — и тысячи цветных струй взвились в темнеющее небо. Сверкающие водяные столбы рвались ввысь и обрушивались бурными потоками. Оранжевыми и голубыми. И немножко золотистыми.

Фонтаны — как вскрик. Всплеск жизни.

— Пойдёмте? — он вновь протянул ей руку, и они побежали в центр площади. Там, прямо между камней, были установлены форсунки, Лера даже не сразу их заметила. — Вперёд!

И они ринулись в узкую полоску между рядами труб. Внезапно выстрелами водяных струй разразилась площадь вокруг. Он увлёк девушку под пересекающиеся арки водяной галереи, и они пробежали вдоль канала. А вокруг взлетала вода, осыпая их брызгами, отливая разноцветьем, и играла музыка.

— Слышишь? Это поют фонтаны. Как тебя зовут?

Он почти сразу перешёл на «ты», но это казалось таким естественным. Он не отпускал её руки, стоя совсем рядом. Незнакомый, но такой близкий. Порывистый, весёлый и смелый.

— Лера.

— Вадим.

Он прижал её к себе и поцеловал.

Они встретились на следующий день и отправились гулять вдоль берега. Над Океаном висела полупрозрачная облачная дымка, навевая прохладу.

Вадим родился на Земле, но бывал там нечасто — работа корабельного врача в дальних экспедициях не позволяла. Лера дивилась такому образу жизни — жизни кочевника, вечного странника, искателя приключений. Почти не видеть родителей, не иметь семьи, домом считать каюту на судне…

— Я сам выбрал. Можно было остаться на Земле и проводить дни за операционным столом. Но я не создан для постоянства. И очень скучаю без звёзд.

Казалось, без видимой причины Леру что-то кольнуло. «Не создан для постоянства. Не создан для постоянства»…

— Но иногда, особенно когда мало работы, становится грустно. Потому что рядом нет близкого человека…

Лера ступала по песку, увязая каблучками. Кровь приливала к вискам, колотясь отчаянно и горячо. Зачем он это сказал? Теперь она начнёт надеяться. Раньше времени. Когда ещё ничего не понятно. Неизвестно. Когда одним неосторожным словом, непониманием можно испортить такие хрупкие, чудесные отношения…

Внезапно Вадим остановился, глядя на Леру тёмными, глубокими, как космос, глазами. Девушку бросило в жар. Как же он хорош: красивый, спокойный и сильный, с ним чувствуешь себя легко и уверенно, но опасность — опасность! — излучает всё его существо.

«Не приближайся!» — шепчут чуть слышно волны.

«Не приближайся! Не сделай ошибку», — свистит в вышине ветер.

«Не приближайся. Сгоришь!» — вторит оранжевое светило.

— Я боюсь тебя… — чуть слышно прошептала Лера.

Чёрные, выгнутые широкими дугами брови Вадима поползли вверх.

— Почему?

И голос. Какой у него голос! Он гипнотизирует, обволакивает, в нём словно таешь, плавишься…

— Не знаю.

— А давай преодолевать страх вместе. Возьмём лодку?

Взяв Леру за обе руки, он чуть притянул её к себе. Вот оно, пламя, уже близко. Тело отзывается, трепещет, и нет сил сопротивляться…

Губы горячие и властные.

Мир кружится.

Темно.

Кабинки канатной дороги, тончайшей полоской прочертившей небо над заливом, казались снизу крохотными и ненадёжными. Лера поёжилась. Не то чтобы она боялась высоты, но по доброй воле и без особой надобности лезть на верхотуру… Ладно, уже согласилась, отступать некуда. Она оглянулась, поймала насмешливый и в то же время ободряющий взгляд спутника и решительно шагнула за ограждение.

Легкий и приятный внизу ветерок с Океана на высоте становился очень холодным — теперь Лера поняла, почему Вадим привел её сюда в полдень, а не вчера вечером, и зачем прихватил куртки. Даже стоящая в зените оранжевая Звезда не согревала, а Океан с такой высоты казался просто ледяным. Вадим прижал пристально вглядывающуюся вдаль девушку к себе — и тут у неё в сумке запиликал телефон. Впервые за весь отпуск. Межпланетная связь — дорогое удовольствие, до сих пор родня ограничивалась эсэмэсками раз в три-четыре дня…

Побелев от напряжения, Лера вырвалась из объятий Вадима и начала нервно копаться в сумочке.

— Алло! Мама? Что… — голос девушки сорвался. Она несколько секунд слушала, потом ровным, безэмоциональным тоном произнесла: — Да, да. Я поняла. Да. — И, прервав связь, уронила руку с телефоном.

Потеряв интерес к пейзажу и вообще к происходящему вокруг, она спрятала лицо на груди Вадима и, не реагируя на все попытки расспросить, что случилось, молчала. Потом он вёл Леру в сторону отеля, а она продолжала молчать и только сжимала его руку — сильно, до боли. Лишь сев за столик в кафешке и по-прежнему не выпуская его руки, она посмотрела в глаза Вадиму и заговорила, медленно, будто выталкивая из себя слова:

— Умер дед. Неделю назад. Уже похоронили. Мне не сказали. Не хотели ломать отпуск. Он давно болел, очень. Все знали: не сегодня завтра случится. Вот. Случилось. Завтра — девять дней. И мне надо лететь. Сейчас. — Не выдержав пронзительного взгляда карих глаз, Лера отвернулась и так же монотонно продолжила: — Я с дедом попрощалась уже давно. Знала. Чувствовала. На похороны не позвали… — Она в недоумении помотала головой. — А на девять дней… Это же какой-то религиозный обряд, да? Мы не соблюдаем религиозных обрядов. Вся семья. Почему — девять дней? Так положено, да. Зачем? И именно сейчас! — В голосе девушки прорезалась высокая, надрывная нотка, и тут же вернулась монотонность. — Девять дней… Надо лететь. Надо взять билет на джампер…

Первое впечатление было — в квартире всё как обычно. Но нет — что-то явно изменилось, только секунд через десять Лера осознала: тяжёлая, затхлая, пропитанная лекарственными запахами атмосфера дома, где не первый месяц — лежачий больной, сменилась свежестью распахнутых настежь окон. Дверь в комнату к деду, обычно закрытая, отворена, внутри — ни пылинки, ни одной лишней вещи — словно в музее. Нет, не в музее — ничего напоминающего, никакого мемориала. Просто пустое, нежилое помещение — и всё. Лера стиснула зубы и прошла дальше — в большую комнату, где традиционно накрывали стол к любому семейному сборищу.

Там и впрямь оказался накрытый стол, правда — пока только скатертью, уставленной приборами. Мама с бабушкой всё ещё возились на кухне и прибытие Леры восприняли мимоходом, словно и не отсутствовала она почти месяц.

Лера постояла молча на пороге, понимая, что в кухонной суете вопросы — почему ей не сообщили о похоронах и как вообще всё произошло — прозвучат не слишком уместно и вряд ли вызовут что-то кроме раздражения. Ну разумеется, не сообщили из самых лучших побуждений — не красть же у нее лишнюю неделю отпуска, первого за пару лет, из-за события, которое рано или поздно должно было случиться и которого, если быть честными, почти вся семья ждала как облегчения. Дед много лет тяжело болел, прошлой осенью его разбил паралич. Он уже несколько недель не приходил в сознание, когда Лера улетала на Лояну. Зайдя тогда попрощаться к нему в комнату, девушка со скорбью смотрела на истончившиеся черты лица и седые волосы на подушке, понимая, что он не видит и не слышит внучку…

Однако, вернувшись, застать лишь пустоту в комнате оказалось до того дико, что Лера лишь тяжело вздохнула, увидев на книжной полке в зале большой портрет молодого Григория Алексеевича, перечёркнутый чёрной лентой в уголке. Словно сон — и нет сил проснуться.