Мышцы

Всем известно, что мышцы есть у каждого. У кого-то меньше, у кого-то больше, а Ивану Ложечкину, молодому парню, трижды работнику месяца склада, водителю автомобиля-погрузчика, хотелось: а) состоять исключительно из мышц, б) заменить сразу три болтающиеся позиции из двух нерадивых коллег по складу и автомобиль-погрузчик, с) быть ежемесячным работником месяца безо всяких конкурентов, то есть вне конкуренции.

Иван был честным парнем, поэтому хотел выиграть в честной борьбе. Начать он решил с живыми людьми, Борей и Колей. В конце одной рабочей смены он залез на самый высокий стеллаж и, окрикнув Борю и Колю, бросился вниз. Иван хотел показать, что состоит исключительно из мышц, и что даже прыжок о бетонный пол ему нипочем, ему хотелось деморализовать соперников перед будущими битвами. Но упав, Ложечкин сильно, можно даже сказать, критически, пострадал: сломал руку, ногу и вывихнул почти все пальцы. Он думал приземлиться, как кошка, на подушечки, но не вышло.

«Видимо, мышц у меня еще недостаточно, – объяснил он скорой, которая его забирала, – но ничего, не теряю надежды».

А через два месяца Ложечкин вышел из больницы и вернулся к рабочим обязанностям. И сразу принялся за старое, хотя по объективным причинам, уже и пропустил звание лучшего работника склада. Он привязал себя веревкой к автомобилю-погрузчику, прижал педаль газа гантелей авто на полную мощность, а сам стал тянуть в другую сторону, чтобы доказать, что его мощность выше машины. Но мышц не хватило. В итоге машина на скорости влетела в стену и здорово пострадала, а прилетевший вслед за ней, не устоявший на ногах Ложечкин так здорово побился, что пришлось брать отгул на целую неделю.

Поразмыслив над происходящим, через неделю вернувшись назад, на работу, Иван Ложечкин толкнул несвойственную для себя речь перед работниками склада.

– Товарищи, друзья, – сказал Ложечкин, – раньше я думал как эгоист. Думал, что мышцы – это все. Залог, так сказать, успеха. Но после травм я понял – это не так. И гораздо важней коллектив. Поэтому теперь в честной борьбе будем бороться за звание лучшего работника месяца. А мышцами я перестану хвастаться, а то очень это больно, скажу я вам.

Все здорово поаплодировали. И несчастные случаи на складе практически прекратились. Ложечкин, конечно, не каждый месяц лучший работник склада, но зато все живы-здоровы, а это уже само по себе достаточно здорово.

Подснежник

Витя Бубликов был влюблен в Свету Кошечкину. Юный возраст, романтика. Бубликов подходит на перемене к Кошечкиной и говорит:

– Кошечкина, давай встречаться.

– С тобой? – спрашивает Кошечкина и кривит губы.

– Ну, как мне тебя уговорить? – спрашивает Бубликов, а у самого все клокочет внутри, так он влюблен в девицу.

– А ты мне подснежников, как вот в сказке, достань. Может, я и подумаю, – говорит Кошечкина, усмехаясь. – А времени у тебя два часа.

Сказала и пошла такой плавной кокетливой походкой, даже не обернувшись.

Бубликов решил прогулять ближайшую физру и физику. На физру он хотел пойти, он купил новые кроссы, хотелось ими отметиться, за физику могло прилететь, но дело того стоило. С тоской взглянув в окно, за которым валом валил снег, да еще и с метелью, Бубликов принялся за поиски подснежников с доставкой. Но какое там. В декабре, подснежники? Он позвонил в несколько цветочных. В одном бросили трубку, когда Витя спросил про подснежники, в другом предложили просохнуть и по-трезвому просить прощение. Такой дали совет юноше. Что было делать? Час уже прошел. Школа была рядом с лесом. Бубликов, накинув пуховик, и укутавшись в шапку, теплый шарф, и надев валенки, не глядя ни на кого, выбрел из школы и прямиком в лес. Зачем? А что ему оставалось.

В лесу от вьюги было темновато. Снег не прекращался. С каким-то даже остервенением, Бубликов рассекал сугробы в неизвестном для себя направлении. И довольно долго он так шел, пока не понял, что совершил серьезную ошибку, сил на возврат не было. Кончились.

– Такая вот у меня судьба, получается, – грустно отметил школьник про себя, – ни Кошечкиной, да еще и смерть от переохлаждения в таком юном, в общем-то, возрасте.

И в этот момент яркий свет ударил в глаза Бубликова. Ослепительный. Витя зажмурился, непроизвольно прикрыв рукой глаза. И тут же раздался громогласный чей-то мужской низкий бас, словно бы оперный певец говорил в мощную акустическую систему.

– Бубликов, за подснежниками пришел?

– Пришел, – отчего-то не удивившись происходящему, ответил Бубликов.

– Закрой глаза, – сказал голос.

Витя зажмурился. И долго не открывал. А когда устал ждать, когда разрешат, сам открыл и слегка обомлел. Перед ним лежала коробочка, обычная, в которую упаковывают разные посылки. Бубликов, разорвав защитную изолентную, заглянул внутрь. Там, в небольшом, красиво оформленном горшочке золотистого цвета, были подснежники, несколько веточек, но настоящие и живые.

– Спасибо! – крикнул Бубликов неизвестному голосу неизвестно куда, сунул подснежники за пазуху и на всех парах помчался по своим же следам обратно. Благо, не замело, а силы сами откуда-то взялись.

Через час Бубликов, вспотевший, но чрезвычайно довольный, стоял перед Кошечкиной и протягивал ей подснежники.

– Ну? – спросил Бубликов.

– Баранки гну, – ответила Кошечкина, удивленно разглядывая подснежники, и добавила, – ладно, согласна. Завтра в кино идем.

Бубликов впервые в жизни почувствовал полноценно и по-настоящему, что значит быть счастливым, параллельно прокручивая в голове, что сейчас дают в кинотеатрах. Обидно было бы ошибиться с выбором фильма, не угадать.

Цыганка

Виктор Иванович Кондратьев был солидным мужчиной. Он работал архитектором в одном столичном и серьезном предприятии. В основном реставрировал. Но его все принимали за цыганку. Непонятно, почему. На улице люди, кто в шутку, а кто в серьез, без всякого приличия подходили к нему, говорили что-то вроде: «Эй, цыганка, а ну давай погадай мне!» Или: «Ща ручку тебе позолочу, цыганка, ты мне судьбу мою расскажешь». В таком духе.

Кондратьев где-то пытался отшутиться, где-то грубил и даже лез в драку, но хамство в отношении него не прекращалось. А с этим надо было что-то делать. Все-таки…

Кондратьев нашел один цыганский культурный центр и поехал туда, чтобы расспросить, может там что подскажут, почему его все принимают за цыганку. Но в центре его дальше порога не пустили. Сказали что-то вроде «вей», или что-то такое. И отказались общаться наотрез.

Кондратьев заметно приуныл. А ситуация становилась только хуже. Прохода не было. И когда в очередной раз какая-то незнакомая дама остановила его, схватив за руку на улице, и с мольбой сказала: «Цыганка, муж ушел к другой, помоги!» И ведь видно было, что дамочка не дурачится, не шутит, с трагедией, можно сказать, обратилась. Кондратьев быстро прикинул и подумал: «А чем черт не шутит?»

– Сколько дашь? – сразу к делу перешел Кондратьев.

– Десять, и десять сверху, если поможешь, – не раздумывая, ответила дамочка, и сразу же полезла в кошелек, начав отсчитывать десять тысяч.

– Фотография мужа с собой?

– Да. Вот, – вместе с деньгами, протянула фотокарточку мужа брошенка.

– Как зовут?

– Меня Лида, мужа Володя. Младшего Сашенька. Старшая…

Кондратьев грубо перебил.

– Разлучницу. Имя.

– Снежана Валерьевна…

Кондратьев снова не дал договорить. А просто-напросто закрыл, как от невыносимой боли, рот женщине.

– Слушай, значит так, вот моя карточка, – Кондратьев протянул дамочке кредитную карту, – сфоткай.

Дамочка послушно сфоткала.

– Как муж вернется, на этот счет переведешь остальное. Ясно?

Женщина дергано закивала головой.

– Не обмани. Прокляну.

На дамочке разразилась такая плаксивая гримаса, что было ясно, что не подведет. Кондратьев даже слегка и довольно улыбнулся. Раньше с ним такого ничего подобного не случалось, и он, откровенно говоря, себе очень нравился таким, другим, не прежним.