Побросав верхнюю одежду на пол, Ине сгреб меня в комок и, минуя кухню и столовую, утащил в гостиную к камину, где я только-только разожгла огонь. Кресло ему чем-то не угодило. Показалось мало́? Стащил плед, бросил на ковер перед каминной пастью, уселся, подогнув ноги, как сидел у костра, а край пледа набросил мне на высунувшиеся из-под платья ступни в мягких домашних туфлях. И все это – не размыкая ни рук, ни губ. Уронил голову мне на плечо, нашел мои пальцы в складках платья и перебирал по одному, дыша горячим в шею, колючий, как утренний иней.

Потрескивал огонь. Таяло.

– Мне пора,наари, – глухо сказал он то, что я и так уже поняла.

– Голодный?

Он покачал головой, щекоча ухо волосами.

– К ба Мелли ходил. Она меня… попотчевала.

Я нашла кармашек, а в кармашке – бусину, которую добыла из шкафа и таскала при себе остаток дня. Раскрыла ладонь. Блики от огня скатывались с гладкой поверхности, трещина казалась провалом за грань.

– Ты за этим?

– Не только.

Он сомкнул мои пальцы вокруг бусины, прижал дрожащую жилку пульса на запястье, наблюдая, как по коже из-под его руки разбегаются золотистые паутинки. Я приподнялась, повернулась к нему, погладила по щеке и поцеловала дрогнувшие в ответ губы. Рубашка оказалась сговорчивой и на этот раз, как и мое платье.

Ине ушел, когда камин еще прогорел. Унес с собой гранатовую бусину и мое сердце, а тошнотворную плетенку забрать отказался, как я ни уговаривала.

Дни бежали за днями. В поселке опять прибыло суровых мужчин. Я, как и многие, помогала Мелитар с травами или в лекарской. Мы все время что-то варили, терли, настаивали. Участившиеся стычки с не-мертвыми всем добавили работы. Слухи ходили один страшнее другого, а вместе с ними – байки о иногда торчащей у калитки ири Пешт лопате. Матушка Алиши сурово хмурила брови и прятала довольный взгляд. Ир Каса перестал цепляться. Я думала, что причина в выстроенном по другую сторону поселка лагере, уместившем всех не разобранных по домам вояк, пока Олька, едва не каждый день отирающийся возле охоронца с другими подростками и в охотку бегающий с поручениями, по секрету разболтал, что подглядел, как однажды мастер Тен-Морн, улыбаясь вою Касе, душевно и ласково сказал: “Сунешься – закопаю”.

Олька, сидел верхом на ограде и болтал ногой. Ворсистая жилетка топорщилась на спине, спрятанным под ней крыльям было неудобно, а без жилетки – холодно. Потому что вечер и туман опять полз. Полосатый Шкур, только что дравший когтями столбик, будто вампира подменял, заинтересованно следил, как мотается туда-сюда развязавшися шнурок Олькиного ботинка.

– Настоящий некромант это не какой-то там погодник. Ух! Хорошо им, – завистливо вздыхал подросток. Шнурок мотался, Шкур, плюща пузо, крался к добыче, изо всех сил притворяясь невидимым.

– Глупости, что хорошего?

– Ты будто понимаешь? Сама нола.

– У меня волосы огнем светят и искрами сыплют, если разозлить, забыл?

– Подумаешь, – авторитетно заявил подросток, – если кота долго гладить, с него тоже искрами сыплет. Вот если бы ты этим огнем швырятся могла, тогда другое дело.

Я вспомнила свое самое впечатляющее швыряние и содрогнулась. Но почти тут же по телу тут же расплылось сиропом, по улице с мрачным видом тащился настоящий некромант в компании настоящего “золотка”. Олька волшебным образом испарился и кота забрал, а темный мурашечно осиял глазами и спросил:

– Ждешь?

– Жду, – ответила и протянула озябшие руки навстречу. Он поймал, прижал к себе, окутывая нервным теплым облаком.

– Идем…

Начал и замолк.

– Домой? – договорила я. – Идем.

Мы могли не видеться два-три дня, случалось, что и дольше. Иногда он оставался на день, а иногда врывался среди ночи, а спустя пару часов так же стремительно сбегал, будто его в патруль отправили, а он вместо обхода – в самоволку. Жарче всего были именно эти, украденные мгновения вне времени – только мы и тишина, которая поет.

Он отчаянно, по-детски, ревновал меня к Эверну, но как ни странно, это не мешало им водить дружбу и устраивать заговоры на кухне. Я пару раз пыталась подслушать их заумный бубнеж, но поняла только предлоги. Говорили о магии, стопками изводили бумагу, потом жгли. Стоило войти, смотрели честными глазами. Две пары блещущих алым темных честных глаз. Прогнала полотенцем обоих. По Ине даже попала. Подозреваю, что сам подставился, чтоб меня порадовать, а потом ночью “мстил за поруганную честь и унижение перед товарищем по силе и оружию”, угрожала достать шипастую Нарвелнсаэ их шкафа и показать, кто в доме хозяйка. Снова мстил. Уснула под утро и даже не слышала, как ушел, мститель.

Кухня в доме стала местом для тайных бесед, и если о причинах разговоров некроманта и вампира я догадывалась, то подслушанная с подачи дома стычка Ине и Мелитар насторожила. Они почти ссорились. Мелитар выговаривала, Ине язвил и отвечал, что она ничего не смыслит в механике проклятий, а до этого я застала его над корзиной с мусором, куда он только что опрокинул банку с травяным сбором для чая.

– Тебе нельзя одному, – давила Мелитар.

– Я и так не один.

– Ты знаешь, о чем я. Она у тебя есть, а я хочу, чтоб у нее было от тебя...

– Ничего не выйдет.

– Выйдет. Не с моей помощью, так само собой. Не очень-то ты бережешься.

– Мне незачем. Я последний. Иначе были бы просто сны и видения, как у прочих до меня, а не так, когда я глаза закрыть боюсь рядом с ней, чтоб не… Не смей. Поняла?

– Ты не только даэмейн. В тебе разной крови намешано, как и у нее.

Ине никогда не говорил, когда и на сколько придет, а в свой последний визит сказал. Долгую неделю я прождала, занимаясь, чем обычно и наблюдая, как распускается в щелях каменного холма вербеница. Пушистые длинные соцветия, похожие на кошачьи хвостики, топорщились отовсюду. На коньках крылец, на дверях, калитках и чуть ли не на каждом столбе висели венки из ее длинных цеплючих стеблей. Их завивали кольцом, оставляя кисточки-хвостики болтаться, а в центр привязывали на нитках и тонких лентах бусины, осколки цветного стекла и колокольчики. Отовсюду звенело и брызгало радужными бликами. Мне с подозрением вспоминался “подарок”. Дурное воображение начинало придумывать тысячу и миллион причин, отчего мне эту штуку, сооруженную из барбарисовой ветки, заговоренного шнурка и пиропов из Светлого леса, вообще подарили.

Весна кружила головы. Идя задними дворами, можно было легко наткнуться на хихикающий или таинственно вздыхающий шалашик из перьев. Встречный день, когда ирийские невесты доверяют себя ветру и крыльям любимого, уже завтра. А сегодня мой Ине придет. Вечером. Он обещал.

Я приготовила ужин. Ничего особенного, немного картофеля, сыр, яйца. Продуктами, а иногда и готовой едой, меня исправно снабжала Мелитар за помощь в лекарской.

Навестив спальню родителей, взяла из гардероба элегантное темно-синее платье. Долго и тщательно собирала волосы прядка к прядке, даже брови с ресницами подвела с чего-то, повертелась у зеркала. Затем взяла плотную шерстяную шаль и вышла на задний двор, открыла калитку.

Темнело. Земля сделалась твердой. В воздухе пахло снегом. Я устала стоять, да и ноги немного замерзли, села на крыльце. Дом тут же окутал теплом. Двор тонул в тенях, а из окна кухни мягко стелился свет.

Я ждала мое сердце.

Я уснула.

А проснулась от того, что меня схватили за руки и до боли прижали к груди. Голос, который я никогда не спутаю ни с одним другим, шептал мое имя, холодные губы жадно покрывали поцелуями лицо, а мне дышать было нечем – Драгон Холин, мой муж по договору, который я нарушила, пришел за мной и был в своем праве.

Дом, где я прятала сокровища и пряталась сама, застыл, оглушенный. Столько тьмы… Пульсирующая пуповина поводка и моя беспечность позволили Драгону войти. Я сама открыла. Я ждала мое сердце, а пришел кошмар. Сквозь красивое лицо проступали кости черепа с трещинами, похожими на черные звезды, будто его шипами протыкали, в глазницах тусклыми каплями цвета сухой лаванды мерцало безумие