– Хватит прыгать, – хмыкнул темный и придержал меня за пояс. – Может и не пустить обратно.

Он-то наверняка видел этот магический эльфийский барьер, а мне было интересно. И интересно еще кое-что.

– Так бежали и вдруг стоим?

– Здесь заканчивается мой маршрут.

– Ты меня бросаешь? – возмутилась я и поняла, что внутри уже все комком от страха, что вот возьмет и бросит, когда до цели всего ничего.

– Мой маршрут обходчика заканчивается на границе леса. Пойду дальше – буду считаться дезертиром, до конца моего пусть добровольного контракта еще почти два года.

– Ты меня бро…

Ине…

– Не бросаю! – полыхнул глазами темный и бросил. Рюкзак. На траву. Свой, а потом мой.

– А почему?..

– Потому. До темноты пара часов, а я не идиот, чтобы переться впотьмах через холмы с обузой. И хватит мне тут улыбаться, эльфа нашла.

Сунул мне лопату и ломанулся в ежевичник.

Без лопаты и рюкзака не уйдет. Я перетащила добро на будто специально созданную для привалов и ночлегов полянку рядом с тропой. А улыбаться не перестала. От нервов чего только не случается, бывает плачут, а бывает – вот так.

* * *

Прошла уже большая часть дня, а мы будто с места не сдвинулись, настолько все было однообразное. Некромант сосредоточенно мерил ходулями целину, я плелась по протоптанному, как за ящерком с волокушей. Сапоги каланчи достаточно сильно приминали жесткую высокую траву, чтобы я успела пройти до того, как она вновь подымется. Здесь если и были дороги, обычным зрением они не определялись. Темный же шагал с таким видом, будто знал эти холмы, как свои некромантские мантры. Я запыхалась, сопела на всю округу и дыхания едва хватало на ходьбу. Он специально! Но ведь можно же и не в голос? И-и-и…

– Тебе еще не надоело? – буркнул он, коротко глянув через плечо, на котором вальяжно развалилась “душечка”. Вот уж кому везет. Вернее, несет. Опять куда-нибудь влезть, чтобы и меня немножко понес? Раньше таскал и ничего, за ноги хватал и везде, а сейчас только таращится, будто тронуть боится. Да, логики в моем поведении не больше, чем ума у гуля. То ныла, что синяков наставил и относится, как к мешку с поклажей, теперь ною, что нет.

– А когда… будет… привал?

– Когда хочешь. Хоть сейчас.

– Да! – радостно воскликнула я и плюхнулась прямо там, где остановилась, вот только паразит Ине как шел, так и шел.

Я чуточку порала его спине. Мысленно, но громко. В голос орать здесь было как-то диковато, словно что-то большое и страшное только и ждет, пока ты заорешь, чтобы бросится.

Внутри вдруг стало как-то щекотно что ли? Будто смех распирает. Толькомнебыло совсем не смешно, а вот темной скотине – наоборот. Не так уж он далеко отошел, чтоб я не заметила, как подергиваются его досадно занятые рюкзаком и лопатой плечи.

Почуявший отдых организм подниматься не желал, а все равно пришлось. Теперь еще ускакавшего вперед некроманта догонять. Мне все еще было щекотно от его смеха и догнать каланчу стоило бы только ради того, чтобы ругательно посмотреть ему в глаза. Он сам сказал еще в первые дни знакомства, что я исключительно хорошо это делаю, а талант в землю зарывать нехорошо.

Когда нагнала, мое лицо сравнялось с волосами – было в цвет пламени и не исключено, что и искрами сыпало. Сказать бы я уж точно ничего не смогла, осталось лишь смотреть, как собиралась, и взять протянутую с ухмылкой флягу.

Бровью подергал, а в глазах так и читалось: “Водички? Или еще побегаешь?” “Скоти-и-ина”, – провыла я в ответ на манер своего “И-и-ине-е-е” и жадно выбулькала половину. Теперь дышать было тяжело от того, что у меня в животе озеро Сир-Ирин. Это в трех часах езды от Нодлута. Огромная чаша потухшего вулкана, в ней – серебристо-голубое зеркало в обрамлении почти белых скал, а под зеркалом – подводный город сирен. Меня как-то возили туда на праздник водяных фейерверков. И это было самое большое количество воды разом, которое я видела за всю свою жизнь. У некроманта глаза сейчас были почти такие же, как цвет воды. Вот говорят, что дамы переменчивые, это вы не видели глаз каланчи – будто у меня не один проводник, а целая толпа. Несколько как один…

Запах. Голос. У каждого – свой. Мне нужен тот, что во мне…

Горячее железо… Элле’наар…

Прошлой ночь я проснулась от звука, будто струна дернулась и лопнула. И еще до этого мне приснилось, что Ине сидел рядом, опустившись на одно колено и гладил меня по волосам. Но это точно было сном. Наверное. А звук – нет. Я приподнялась. Темный сидел у костра с душечкой поперек свернутых кренделем ног, а в его в руке распрямлялась шипастая ветка, будто он ее в кольцо сворачивал, а когда закрепил края – лопнуло. На концах прутика блеснули рыжеватые волоски. Показалось?

“Золотце”, красуясь, мигнула мне бликами от огня на отполированном лезвии. В глазах Ине тоже плясал костер, тени за спиной каланчи шевелились, а его собственная, наоборот, была неподвижной и будто в стороне стояла. Ине, не опуская взгляда, протянул рукой по ветке, не замечая, что ранит пальцы о шипы. Я сжалась в комок, подтянув колени к груди и руки спрятала, хотя хотелось выгнутся кошкой, потому что казалось, что его рука на моей спине, медленно скользит вниз, по бугоркам позвонков.

Отпустило. Он убрал ветку в рюкзак. Молчал. Смотрел на дно души кострами из глаз, и сердце мое, будто бусину сжал в кулаке. Я потянулась к груди, где когда-то висело мое сокровище, и обожглась – вместо гранатовой сферы у меня под ладонью была теплая рука: большая, с немного шершавыми костяшками и нитками вен, с пальцами длинными и нужно провести-проскользить вдоль, чтобы коснутся кончиков с короткими, аккуратно подстриженными ногтями.

Я моргнула, обрывая взгляд, но от такого разве спрячешься, когда ощущение, что можно видеть ладонью или закрытыми веками и… Тянет. И мне даже не нужно было смотреть на свои руки, чтобы знать, что их опять украсило усиками золотистой-рыжей, как пламя, паутины, но посмотрел он, а я посмотрела на него.

Ине окаменел лицом и костры глаз заволокло тьмой.

– Давно? – зло спросил он. Или обреченно. Одно легко спутать с другим, когда другое никак не исправить. – У тебя на коже? Узор? Давно?

Сердце, уже отпущенное на волю из тисков взгляда, взволнованно затрепыхалось. И ответить страшновато и не ответить. Обещала о важном не молчать, а тут как раз важное. Для кого это важное важно? Пока думала – Ине отвернулся, крутнув кистью. Он и правда держал гранатовую бусину – обнимал ладонью и пальцами навершие рукояти своего ритуального клинка, от которого оасталсь только тающая дымка.

Но я ответила. Только теперь уже он молчал, не смотрел, сжимая черенок лопаты, а мне делалось холодно от этой тишины. Лучше, когда угольки шуршат…

Булькала, проливаясь в траву, вода из оброненной фляги, в полушаге лежал мой рюкзак и лопата, темный, удерживая меня и прижав мне локти к бокам, чтоб не дергалась, совал в нос какую-то дрянь и нервно шуршал угольками.

– Эленар, смотри на меня…

– Фууу, – сказала я.

– Вот и чудно. Глаза в кучу собрала, встала на ноги и пошла. Взяла привычку в обмороки падать…

Вот зараза, а я так хотела, чтобы меня чуточку понесли. Обмороков я не планировала, но грех было бы не воспользоваться случаем. Каланча не купился. И на печальный взгляд тоже. На два печальных взгляда и душераздирающий вздох. Внутри опять стало щекотно и он взял у меня рюкзак. Ну, хоть так.

Глава 6

Каланча решил сжалиться и перестал нестить, как на пожар, или мой рюкзак ему прыти убавил? В любом случае я перестала плестись в хвосте, сопеть и даже, кажется, нашлось дыхание для разговоров. Но я предпочла какое-то время помолчать из благодарности. Не долго. Пропорционально благодарности. Вот только женское любопытство, как самомнение темных, неистребимо ничем. Если дама говорит вам, что нелюбопытна, обойдите ее стороной. Мало того что любопытна, так еще и врушка, а от таких всегда неприятности и казусы вроде вы ей обмолвились, что дружелюбный сосед вам доброго утра пожелал, а назавтра уже полгорода обсуждает, как вы ему прямо в палисаднике отдались.