Сняв с вешалки полушубок и шапку, он аккуратно оделся, стоя перед зеркалом и улыбаясь своему отражению, втиснул ноги в холодные валенки и открыл засов двери.

Саша, протискивался среди пустых ящиков, занимавших практически весь торговый зал его магазинчика от пола до потолка.

Ну что же, посмотрим, что там за ракета такая продаётся. Но потом. Сначала к Лизе.

Старый город

Подойдя к входной двери, Саша по обыкновению замер и прислушался. С улицы доносился мерный утренний шум большого города: хрипловато-вибрирующий сигнал клаксона, далёкий смех, детские радостные крики. Щёлкнула кнопка фонарика, погрузив комнату в непроглядную тьму: оконные проёмы пока заложены кирпичом, и рамы на их месте появятся только много-много лет спустя. Упруго и плавно повернулся ключ, бесшумно раскрылась тяжёлая дверь, и Сашу оглушила смесь из множества звуков, холода и пронзительного солнечного света. Он вышел, запер за собой дверь и принялся, зажмурившись после темноты, разглядывать яркий разноцветный город. Такой знакомый и такой другой. Те же улицы, те же здания. Немного непривычный, словно разглядываемый через только что отмытое стекло. Но это тот же самый город. Только люди другие.

Глаза слезились от искорок на морозном снегу. Всё вокруг радовало: резкий скрип под подошвами, сладковатый запах дыма, обжигающий дыхание ледяной воздух.

Как же хорошо возвращаться сюда. Гулять по просторным светлым проспектам. Разговаривать с людьми. Просто разговаривать. Это поразительно: вот уже больше двух лет он приходит в этот город, путешествует по этой стране, а так до сих пор не может привыкнуть, что практически к любому человеку на улице здесь можно просто подойти и заговорить. Просто начать разговаривать, и в подавляющем большинстве человек улыбнётся тебе и поддержит беседу или так же с улыбкой произнесёт: «извини, друг, спешу шибко».

Ну а теперь есть ещё одна причина.

С Лизой он познакомился больше месяца назад на Красной площади, на военном параде Седьмого ноября.

В тот день Саша стоял в празднично-возбуждённой толпе. Люди, вытянув шеи, внимательно смотрели в одном направлении.

Прокатился гул: на мавзолей поднималась вереница людей. Раздался рокот аплодисментов. Показавшись наверху, Сталин бодрым шагом прошёл по трибуне и несколько раз поднял руку, приветствуя народ.

Куранты пробили одиннадцать часов, заиграл оркестр, и на площадь навстречу друг другу выехали четыре всадника. Генерал Артемьев подъехал к маршалу Тимошенко и начал доклад.

У Саши бежали мурашки по спине. Он детально разглядывал бессчётное множество архивных фотографий этого парада, несколько десятков раз пересмотрел кинохронику. И вот он стоит и видит всё вживую, в цвете, а не размытые чёрно-белые кадры. Слышит не хриплую, шипящую запись, а реальные голоса и музыку оркестра. Идя сюда, он очень волновался. Только он один в этой громадной массе людей знает, что сегодня последнее Седьмое ноября Сталина, что совсем скоро начнётся великая, поначалу незаметная, смена эпохи, которая определит путь народа, страны, да и всего человечества. Последний триумф вождя. Совсем скоро почти все, стоящие сейчас на мавзолее, примутся грызть друг друга. Страна ещё долго будет хранить в себе громадный импульс, развивая искусство, космос, промышленность. Она будет двигаться по инерции. Затухая, замедляя полёт свой и однажды поток сорвётся с могучих её крыльев. Но сегодня ещё всё хорошо. Сегодня есть ещё великое будущее. И никогда не сможет больше вернуться даже он, Саша, в этот день. «А потому смотри, смотри во все глаза и запоминай», – говорил сам себе турист из совсем другой страны, представитель совсем другого народа. И он смотрел, впитывая в себя каждую мельчайшую деталь. Он погрузился в события, происходящее сейчас, 7 ноября 1952 года здесь, на Красной площади города Москвы, столицы Союза Советских Социалистических Республик. Был поглощён, растворён в них. Проходит пять, десять, пятнадцать минут парада, и вдруг всё то, на что с таким вниманием смотрят сотни человек вокруг, становится ему не важным.

Зажатая толпой, совсем рядом стоит невысокая щуплая девчонка, одетая в сильно великое ей пальто. Она поднимается на цыпочки, пытаясь разглядеть происходящее на площади, но у неё ничего не выходит. Подтянув длинные рукава, она вцепляется в плечо высокой своей подруги, стоящей рядом. Она тянет себя вверх, используя ту как опору. На неё и смотрит высокий мужчина. Смотрит, забыв о параде, размышлениях своих о конце эпохи, и улыбается.

Слева от него расположена прямоугольная гранитная тумба, на которую забралось несколько человек.

– А ну-ка, друг, пусти-ка девчонку, – потрепав за локоть, говорит он ближайшему парню на тумбе и, схватив вдруг за подмышки пискнувшую от испуга девушку, втискивает её на самый краешек рядом с посторонившимся парнем, который придерживает её слегка за плечи, чтобы не упала.

Ровным строем проходят военные, звонкой дробью идёт кавалерия, подняв над собой сизое облако, проезжают автомобили. Над головой низко летят самолёты. Люди вокруг кричат «ура!». Саша тоже кричит. Кричит и девушка на гранитной тумбе. Они кричат и смотрят друг на друга время от времени.

По площади пошли колонны. Девушка тянет к нему руки.

Он снимает её, придержав на руках чуть больше, чем необходимо, и ставит на землю. Чуть ближе, чем нужно. Она отходит от него на полшага. И смотрит, подняв вверх улыбающееся лицо.

– Спасибо, – он впервые слышит её голос и отчего-то теряется. Почему-то вылетают из головы слова, уже заготовленные для первого знакомства.

– Пожалуйста, – отвечает он, густо покраснев.

Девушка замечает его смущение и заливается смехом.

– Лиза.

– Саша… Очень приятно, – ещё больше смутившись, говорит он.

Громадная, в несколько тысяч человек, толпа спортсменов с флагами, неся в голове портрет вождя, появляется на площади.

– Физкультурники пошли! Пойдём. Надо выбираться, чтобы успеть сразу за ними! – звонко кричит девушка и, схватив за руки Сашу и свою подругу, тянет их за собой, протискиваясь сквозь толпу.

Медленно движется человеческая река, собираясь в узкое русло. Но вот ток её ускоряется, расстояние между людьми увеличивается, и уже мужчина и две девушки идут быстрым шагом. Они проносятся у подножия мавзолея. «Ура-а-а-а!» – раскатывается над головами.

– Ура-а-а! – в рёве толпы слышен звонкий крик Лизы.

– Ура-а-а! – стараясь заглушить всех вокруг, изо всех сил кричит Саша.

Они всё так же идут рядом, держась за руки, крича и не смотря друг на друга.

Весь тот день они гуляли по Москве. Болтали. Лиза рассказывала, что она учится на втором курсе литфака пединститута. Что приехала учиться из Свердловска, что живёт в общежитии. В общем, она постоянно что-то рассказывала и звонко сама смеялась над своими историями. Иногда она спрашивала о чем-нибудь Сашу и нетерпеливо дёргала его за рукав, когда он размышлял над тем, как же стоит ответить.

Лизина однокурсница Ира тактично сообщила, что у неё много дел и, поиграв глазами на прощанье подруге, направилась в метро.

Если бы она смотрела "Девчат", то непременно бы покашляла.

Саша с Лизой прогулялись почти до конца улицы Кирова. С неба срывались редкие снежинки. Было зябко. Девушка замёрзла, и они зашли в чайную. Пока стояли в очереди, она сняла шапку и, достав гребешок, начала расчёсывать свои блестящие русые волосы по плечи.

На вопрос Лизы, где он учится, Саша ответил, что уже не учится, а закончил Бауманку, что было правдой. И что работает инженером. Это уже было ложью. Саша представил себе, как посмотрит на него эта девушка, если он скажет ей, что работает продавцом. И тут вдруг он понял отца, глядевшего год за годом на него с сожалением, когда беседа касалась работы сына. И когда он был менеджером по продажам, и когда занимался рекламой. Отец поощрял только недавно появившуюся увлечённость Саши старой советской техникой, естественно, не догадываясь о её истоках. Но и теперь он всё ещё сожалел, что пять с половиной лет обучения сына в Бауманке и диплом по системам жизнеобеспечения летательных аппаратов не вылились ни во что стоящее.