И, конечно же, по всем законам подлости Елизавета не смогла выбрать более подходящего времени, чтобы не начать задавать мне дурацкие вопросы, пытаясь таким нехитрым способом выяснить степень моей образованности. Хотя у нее самой образования не слишком доставало, Петр I не заморачивался этим, а с Екатерины что было взять? Но, даже, несмотря на тот мизер, что тетка в свое время получила, ей его хватало в первое время, чтобы чувствовать себя едва ли не ученой дамой перед совершенно деревянным племянником. Тем более, что действительно многого из того, что должен знать наследник престола я не знал, а о еще большем имел лишь смутные представления. Учил же меня Штелин просто отлично. Он во многих аспектах разбирался и делал акцент именно на том, что мне сможет пригодиться в будущем, не обходя при этом изучения настоящего искусства всех правителей и дипломатов – лицемерия. Но в тот день я действительно жутко устал, поэтому отвечал на вопросы Елизаветы, не думая.

– Чем ты сегодня занимался, Петруша? – спросила она как бы невзначай. – Я заметила Якова Яковлевича, который бродил по галерее в одиночестве и не преминула спросить, почему он гуляет в то время, как должен с тобой науки различные осваивать. На что он ответил, будто это ты отменил урок, потому что в Ораниенбауме что-то сломалось, и ты рванул туда, даже не позавтракав.

– А, да. Я полдня лазил по подвалам, а следующие полдня пытался вбить в тупорылые головы, что, когда им приносят чертеж, они должны делать все строго по этому чертежу, а не устраивать отсебятину. Что чертеж уже все необходимое учитывает, что должно запас прочности у изделия увеличить, также, как и стойкость к динамическим нагрузкам. При этом Александр Романович чуть ли не на пальцах объяснял, почему так важно соблюдать все размеры, которые он лично прорисовывал. Я конечно понимаю, что для многих мастеровых и строителей плюс-минус пробег между почтовыми станциями – это вариант нормы, но, черт подери, неужели нельзя сделать все точно?! – и я даже вилку швырнул на тарелку, ненавидящим взглядом глядя на стол, заставленный различными яствами. – Почему здесь никогда нет картохи? Одни не могут трубу сделать четко по чертежу, другие картоху сварить! Я что так много прошу?

– Э-э-э, успокойся, Петрушенька, – Елизавета тревожно переглянулась с Разумовским. – Тебе, душа моя, отдыхать побольше надо, да. А картоху тебя сварят, не волнуйся, завтра же и сварят, ежели ты так ее хочешь.

– Спасибо, тетушка, пойду я, что-то аппетит весь пропал, – уже подходя к двери я расслышал встревоженный шепот.

– Не нравится мне что-то, Алешенька, как Петруша выглядит. Слишком бледненький он, – на что Разумовский добродушно ответил.

– Ну что ты, Елизавета Петровна, нормально парень выглядит. Вытянулся, заматерел, плечи вона как развернулись. Уже не похож на немочь бледную, кою нам из Гольштинии привезли. И все благодаря тебя, твоей заботе.

Дослушивать я не стал, вышел из столовой. Зато после этой моей вспышки Елизавета меня почти на месяц оставила в покое, но через месяц все вернулось на круги своя, правда, экзамены прекратились, а на столе с завидной регулярностью стала появляться картошка. Первое время она была не проваренная и не соленая. Спорить с теткой я не мог, не слишком часто, во всяком случае, а вот пойти на кухню и ткнуть повара в его же собственное дерьмо, мне позволили и статус, и совесть. Они же позволили мне пообещать повару скормить ему его же собственные яйца, если он снова подаст подобную гадость, даже не попробовав, что же он на императорский стол притащил. С тех пор картошечка подавалась просто на загляденье, хоть какая-то радость для души.

***

Затормозив возле парадного входа, я соскочил с коня, бросил поводья подбежавшему конюху и направился прямиком в теткину спальню, на ходу снимая свой модернизированный плащ. В будуаре императрицы сидел, вытянув ноги, Шувалов. Он откровенно скучал и вяло заигрывал с четверкой прелестных девиц – фрейлин Елизаветы, которые сидели подле спальни, занимаясь рукодельем и ожидали вызова, а вдруг императрице что-нибудь срочно понадобится.

Когда я стремительно вошел в комнату, на ходу бросая плащ в кресло, девицы вскочили и присели в глубоком реверансе, и даже Шувалов соизволил оторвать задницу от стула, и приветствовал меня не слишком глубоким поклоном. Ну да ладно, не очень-то и хотелось. Хотя острое желание послать его поднимать сельское хозяйство Гольштинии становилось в последнее время почти навязчивым.

Из спальни государыни в этот же момент вышел Лесток, на ходу пытаясь закрыть свой сундучок.

– Что с ее величеством, – я шагнул к нему.

– Мигрень, – лейб-медик, до недавнего времени пользующийся практически неограниченной властью, раздраженно захлопнул крышку сундучка, я перевел взгляд на эту «сумку лекаря», а ведь саквояж сделать не слишком сложно, надо будет с каким-нибудь мастером, который с кожей работает поговорить на этот счет. Лесток же едва ли не бросил сундучок на пол и раздраженно поправил съехавший набок парик. Он сейчас пребывал в небольшой опале, и его визиты во дворец свелись до уровня доктор-пациент. Самого Лестока такой вариант не слишком сильно радовал, и винил он во всех своих бедах прежде всего почему-то Бестужева. Мне было бы весьма интересно наблюдать за их противостоянием, вот только ни тот, ни другой меня не устраивали, и я тихонько под них копал, надеясь, что смогу в один прекрасный момент свалить обоих. Главное, что пока они друг на друга думали и подозревали во всех смертных грехах, в мою сторону ни тот, ни другой не смотрели, а Бестужев почему-то считал едва ли не деревенским дурачком. На чем был сделан такой вывод лично для меня оставалось загадкой, а сам он мне ничего не говорил и не объяснял, но в какой-то мере подобное отношение было мне пока что даже на руку, и я не спешил менять мнение Бестужева обо мне.

– И отчего же у ее величества такая мигрень разыгралась, что это уложило ее в постель, несмотря на государственные дела, которые не ждут отлагательств? – я нахмурился, а Лесток отошел немного от двери и тихо, так, чтобы его мог слышать только я, проговорил.

– Сейчас у ее императорского величества всего одно государственное дело, которое требует безотлагательных решений – это будущее престола Российской империи. И вы, ваше императорское высочество, совершенно не помогаете ей решать эту наиважнейшую проблему. Оттого у ее величества мигрени и случаются. Я сегодня отворял ей кровь, и только благодаря этому ее величество еще может сохранять бодрость духа.

– Ну да, конечно, куда бы мы без вас с вашим кровопускание делись, господин Лесток, – пробормотал я, отодвигая его в сторону и заходя к тетке в спальню, в которой я ее в последние полгода вижу чаще, чем в тронном зале.

– Петруша, подойди, пока не настал мой смертный час, – слабым голосом позвала меня Елизавета и я послушно пошел к креслу, которое уже закрепилось за мной. Я ведь хороший племянник, лечу как на крыльях при любом капризе.

– Я считаю, что кровопускания не приносят вам пользы, тетушка, уж простите за откровенность, – я взял протянутую руку и сжал в своей. – Позвольте моему доктору осмотреть вас.

– Пустое, меня вполне устраивает Иоганн Германович. К тому же, я не доверю никому, кроме него, сделать мне кровопускание.

– Тетушка, я очень за вас волнуюсь. Пожалуйста, позвольте Флемму вас осмотреть. А кровопускания он не делает, я ему запретил.

– А Флемм, это тот молодой нахал, который имел наглость предложить мне провести усовершенствованную им вариоляцию? Как он ее назвал, – Елизавета нахмурилась, но затем ее лицо разгладилось, и она улыбнулась. – Прививка. Точно, он предлагал мне прививку, говоря, что уже даже тебе ее сделал.

– Да сделал, более того, ежели вы запамятовали, то я просил, и вы милостиво разрешили провести испытания в тюрьме. Испытания те завершились вполне успешно, и прививку сделал не только я, но и все гвардейцы моего полка, моряки «Екатерины» и все мои приближенные. Я не хочу умереть или стать обезображенным оспой, меня вполне моя внешность устраивает. Но сейчас это, право, не важно. Важно лишь ваше драгоценное здоровье.