В самой глубине ледяной души Снежок иногда тосковал по теплу. Невероятно родному и выдуманному, как думают все жители снежной страны. Понимать, что ты не один – то чувство, которого не было в беспризорной жизни.

В то время, как поэт пропускал через холодное сердце свет улыбающейся луны, буйство ночного снега, в миру, где гарантировано счастье, тепло и уют, у дорогого мольберта в задумчивой позе юной художницы стояла Снежинка.

Белые облака, будто набитые воздушным пухом, медленно плыли по нежно-лазурному небу. Улицы, инфраструктура – вся Страна счастья и покоя состояла из белоснежных облаков. По воздушным улицам гуляли жители – радостные снежки и снежинки. Но не как внизу, в ледяной Стране синего снега, а нежные, с тёплым сияющим характером. Так можно было рассудить, оценивая их со стороны внешней, счастливой.

На лицах читались безмятежность и спокойствие. Над страной сияло особое, вечное солнце, которое светило, доставляло тепло, но тем не менее жители от его горячих лучей не таяли. Более того, нынешние жители Страны счастья и покоя ничего не знали о невзгоде и тревоге. Их жизнь протекала размеренно, плавно, без дум о преодолении прошлого. Правил страной старый властитель – Облачный Король Традиций I.

С трёх лет в жителях насаждалась уверенность в абсолютном существовании одной единственной страны, где все бесконечно счастливы: Страны счастья и покоя. «За пределами нашей страны ничего нет и быть не может», – гласил один из подзаконных пунктов правительственной книги.

Наряду с основными законами в небесной конституции «Постановления Облачного Короля Традиция I» под особенным жирным пунктом находился «Закон обязательного посвящения в облачного жителя». Как только кому‐то исполнялось полных 10 лет, по закону его семья должна была прийти с ним к великому трону Традиция I, и он во всеуслышание непременно должен был ясно произнести следующие слова: «Я (такой‐то и такой‐то, из семьи такой‐то) верю, что я самый счастливый житель облачной страны – Страны счастья и покоя. Нет и не может быть иной страны, где есть какие бы то ни было прочие жители». Кто произносил слова, но не верил в них, незамедлительно растворялся. Подчинённые Традиция I неусыпно следили за тем, чтобы закон соблюдался.

После такого показательного происшествия – а нужно сказать, что Король любил любое показательство, содержанием чего было также и его имя, новопосвященные разделялись на равные группы и распределялись по сферам занятий, где обязаны были трудиться всю оставшуюся долгую жизнь. Средняя продолжительность жизни в Стране счастья и покоя – 590 лет, цикл старения протекает у каждого по-разному, средний показатель – ближе к 390.

Выбор сферы занятий для ребёнка зависел исключительно от выбора родителей, то есть от того, кем и на кого работали прабабушки и прадеды, бабушки и деды, а теперь их дочери и сыновья. Иными словами – кем и на кого работало всё поколение ребёнка. Таким способом правительство добилось того, что в Стране счастья и покоя навечно изгладилось понимание расслоения населения. Все были обеспеченными.

Если у ребёнка вдруг обнаруживался талант, явно не совпадающий с «семейным призванием» (а такое если и случалось, то редко), ребёнок обязан был забыть о своём исключительном даре и посвятить оставшуюся жизнь семейному ненавистному делу.

Если ребёнка до 10 лет обнаруживали за занятием, никак не соответствующим властительной норме, его вычисляли и наказывали, вплоть до растворения в воздухе.

Все жители Страны счастья и покоя верили в существование властного карающего Облака, которое живёт выше всех стран и облаков. Оно внимательно за всеми следит, и ему всё известно. Облако участвует и в рождении каждого нового жителя.

Прежде чем рождался ребёнок, на живот родительницы плавно опускались маленькие облачка, которые, достигнув цели, растворялись. Объяснений этому необычному явлению ни у кого не было, да и не могло быть, однако все верили, что два воздушных облачка – это пара качеств, которыми наделялся будущий маленький житель. Властительному Облаку были посвящены огромные облачно-бархатистые храмы, куда приходили, как правило, родители, испросить для нерожденных малышей нужные им качества. Каждому родителю хочется, чтобы в будущем ребёнок стал тем, кем в силу непредвиденных обстоятельств, или попросту лени, не смог стать сам родитель, забывая о том, что ребёнок – это гость. К нему необходимо отнестись с уважением, оказать лучшее гостеприимство, чтобы затем он продолжил свой путь. Была и другая причина просьб в воздушных храмах: никто не хотел, чтобы его ребёнок, не познав счастья воздушной страны, на глазах у родителей бесследно растворился.

Однако Снежинка родилась не с теми качествами, которые испрашивала у Всевластного Облака её мама. Она просила о беспрекословном послушании и отсутствии любопытства, а Снежинка появилась на свет мало того, что художницей (одно из призваний, которое находится под запретом, если только ты не прославляешь им Страну счастья и покоя), так ещё и охотницей до познаний, стремлением понять причинность всех вещей.

Время шло. Снежинке очень нравилось жить в Стране счастья и покоя. Она, как и все, кто жил в воздушной стране, чувствовала, что её окружает только счастье и горняя безмятежность, однако её и нередко посещали сомнительные догадки, что всё иллюзия, всё кем‐то придумано и безупречно приводится в исполнение. Нет настоящей жизни.

Снежинка ещё не до конца понимала слово «жизнь», его наполнение, но интуитивно что‐то ей подсказывало, что настоящая жизнь не должна сводиться к безропотному счастью и безответственному удовольствию. Жизнь тогда приобретает смысл и наполняется непредвиденными красками, когда в её страстном сердце сталкиваются неминуемое противоречие и добрый смысл. Тогда, во время судьбоносного столкновения, произрастает движение. Произрастая, рождается жизнь. Снежинка это чувствовала, но всё же не осознавала, и потому солнечным счастливым днём стояла у своего большого мольберта и писала картину.

Улыбаясь, она выписывала взмахами бархатной кисточки непонятные ей загадочные ледяные узоры. Не завершив первую картину, Снежинка бралась с энтузиазмом за вторую. Ставила белый холст на мольберт, отходила несколько шажков назад, внимательно окидывала его проницательным взглядом и начинала бережно и легко выводить многообразие линий: то размеренно-плавных, неожиданно взмывающих, то юно-динамичных и снова засыпающих на нежном холсте.

Она с энтузиазмом выписывала на полотне сотни линий, желая проникнуть, нащупать, ощутить, прикоснуться к правде. Но как бы она ни пыталась изменять вектор линий и их ракурс, у Снежинки каждый раз выходило что‐то такое, что не обладало никакой схожестью с той реальностью, в которой она жила. На картинах громоздились синеватые здания под холодным серым небом, несчастные синеватые жители, и на переднем плане всегда неизвестно откуда проявлялась синяя фигура несчастного жителя.

Почему так происходило? Что это за житель? На эти вопросы не могла ответить Снежинка. Может, не пришло ещё время? Так или иначе, нам нужно оставить юную художницу у мольберта наедине со своими мыслями и раздумьями и оказаться на пыльном чердаке давно заброшенного дома, где наш поэт добровольно предавался мечтам, блуждая по сказочным комнатам, сияющим счастливым светом детской фантазии.