– А Володя? Он же любил её? – спросила она.

– Володя – слабохарактерный идиот. Дана, он – дебил даже по документам. Что с него спрашивать? Он любит всех, кто ему скажет хоть одно ласковое слово. Мать пользовалась этим, а со мной этот номер не прошёл.

– Но, Глеб, может, теперь, когда её нет, ты простил бы её?

– Хорошо, что она умерла, она ведь стала полным инвалидом. Я просто не смог бы постоянно заботиться о ней, это выше моих сил. Я благодарен её супругу, что он дал ей эти таблетки, убившие её. Может я и сам поступил бы также, если бы она меня об этом попросила.

– Ты говоришь ужасные вещи. Очень страшно это слушать.

– Не хочешь слушать – тогда не спрашивай. Это я только на камеру такой добрый и благодарный. А в реальности ни доброты, ни благодарности, ни благородства во мне нет ни на грош.

– Зачем ты мне это говоришь?

– Предупреждаю, на всякий случай, – усмехнулся Глеб, – чтобы иллюзий не питала.

Смерть Елены только подогрела внимание журналистов к её персоне. После всех хлопот, связанных со похоронами, Глебу пришлось выдержать атаку прессы. Ему приходилось отвечать на миллионы неприятных вопросов, газетчиков не особо интересовало творчество Элены, их гораздо больше интересовали подробности её личной жизни и другой, нетворческой деятельности. Журналисты с упоением расспрашивали его о том, знал ли он, что Элена была проституткой, почему она бросила сына и скрывала его существование, кем она была в России. Но Глеб гордо поднял голову и смог вынести все неприятные вопросы, и при этом ни одного плохого слова не сказал о своей матери. Она вовсе его не бросала, он жил в Петербурге, она наняла няню, обеспечивала его, и вообще была нормальной матерью. Нет, она не родила его неизвестного от кого, у него есть отец, и он его знает. Почему скрывала своего сына от журналистов? Он сам попросил её об этом.

На камеру ни одного злого слова, ни одной насмешки, даже жестокий блеск своих ледяных глаз ему удалось усмирить. Глеб повёл очень тонкую игру, где одно неосторожное слово могло всё испортить, и он вышел из неё победителем. Его обворожительная улыбка, вкрадчивый голос, прекрасный английский, безупречные манеры сделали своё дело: журналисты превозносили его до небес, в отличие от Джона, который не очень лестно отзывался о своей покойной супруге.

И никто, никто, кроме Дианы не знал, чего ему это стоило. Как дома его душила злоба, как он избавлялся от неё, яростно качаясь на домашнем тренажёре, что в конце концов, тот сломался, истерично жал на клавиши недавно купленного синтезатора, извлекая сумасшедшие звуки. Сколько выпито алкоголя, выкурено сигарет, разбито посуды! И всё это только для того, чтобы завтра выглядеть спокойным, полным равнодушия и достоинства.

Глеб сидел на кухне и смотрел в окно, на сверкающие огни большого города. Перед ним стоял нетронутый ужин, приготовленный заботливой Дианой. Но ему было не до еды. Последние дни были крайне тяжелыми, публичные похороны Елены, претензии Джона, улыбки и слова прессе. Последние несколько дней он практически не спал, мучала бессонница, одолевали мысли, нервозное состояние не покидало ни на минуту. Усталость накатывала волнами, глаза резало от недосыпа, пульсировало в висках, он чувствовал себя совсем больным, разбитым, раздавленным… В шкафу он нашел пачку успокоительных таблеток, что пила Елена. Они лежали у него на ладони, и он думал не запить ли их алкоголем, возможно станет легче.

Вдруг зашла Диана, включила свет и внимательно посмотрела на Глеба. Он машинально сжал таблетки в кулак. Зеленоватые глаза Дианы с тревогой и сочувствием смотрели на него.

– Тебе бы надо поспать. Ты не спишь которую ночь.

– Не могу.

– Глеб, ну так нельзя. Ты ничего не ешь, не спишь, ты заболеешь.

– Не надо разговаривать со мной, как с ребёнком. И выключи свет, пожалуйста, он слишком яркий, глаза режет.

Она выключила свет и зажгла свечи. Красные кирпичные стены маленькой кухни стали тёмно-багровыми, «цвет крови», подумал Глеб.

– Налей себе что-нибудь, давай посидим, – предложил он.

Диана достала из холодильника вино, налила себе треть бокала и села рядом.

– Тебе понравилось в Нью-Йорке? Это то, что ты ожидала?

– Он меня впечатлил и ошеломил, но жить бы я здесь не хотела.

– Этот город высосал из меня все силы.

– Неправда, город тут не при чём, это всё сложившаяся ситуация. Ты сильный человек, у тебя всё будет хорошо.

– А у тебя?

Его чудесные глаза внимательно посмотрели на неё. И в их прозрачной пелене она увидела всё: и отражение свечи, и огни города, и тревогу, и пережитую боль, и надежду на будущее… Взгляд гипнотизировал её, погружал в бездну, и она тонула, тонула не в силах выкарабкаться на берег.

Она сама потянулась к нему, или он притянул её, она не помнила… Она помнила только бесконечный нежный поцелуй, который окончательно выбил её из колеи, лишил рассудка и почвы под ногами, окончательно бросил её в бездну. Глеб разжал кулак, и таблетки покатились по полу, уже никому ненужные.

А потом была постель, и она одетая, только в тусклый лунный свет, его губы, руки, слова… И огонь, сжигающий её изнутри, заставлявший её стонать, кричать и выть, так что ему приходилось закрывать ей рот поцелуем. И наслаждение, острыми ножами резавшее тело на куски, разрывающее мозг в клочья…

А потом, прижавшись к ней, он спокойно уснул. А ей не спалось до утра, как будто его бессонница перешла к ней. «Что будет, когда он проснётся?» – думала Диана. Извиниться? Скажет, что это была ошибка? И тем самым испортит всё волшебство ночи, разрушит возникшую между ними близость. Но Глеб проснулся, притянул её к себе, и прошептал «Давай проведём этот день вместе, к чёрту все дела». При свете яркого утреннего солнца, Диана застеснялась, у неё не было другого мужчины, кроме мужа, но супруг был также неопытен, как и она, и она не знала, как себя вести. Она зажмурилась, услышав шёпот «не надо стесняться, детка», и простыня соскользнула с её тела, и его уверенные руки заскользили по ней. Опытный Глеб знал женское тело, как своё, и Диана, замирая от наслаждения, отдалась полностью в его власть. Он обучал её тонкостям, о которых она не имела представления, он видел, что она практически невежда в любви, но ни словом ей не намекнул на это. Целый день они провели между постелью и ванной, Диана никогда не думала, что такое возможно. Для неё секс был лишь приложением к любви, браку, а тут не шло речи ни о какой любви, был просто праздник тела. Глеб заказал шампанское, и она пила его жадно, непривычно для себя много и никак не могла напиться. Когда он в ванной лил на её тело игристое вино, ей казалось, что пузырьки на ней с шипением испаряются, так она горела от страсти, и он лил на неё снова, и слизывал струйки с груди, и она просила, умоляла снова войти в неё, она отдавалась ему с таким бесстыдством, которое никак в себе не подозревала, как нимфоманка, которая никак не может насытиться. Когда он выходил на кухню покурить, она, как покорная рабыня лежала на скомканных простынях и ждала его, когда он придёт и снова возьмёт её, обнажённая, бесстыжая, нетерпеливая от желания. Лишь поздно вечером, уставшая, почти пьяная, но счастливая и полностью удовлетворённая, она заснула в его объятиях. Глеб крепко обнимал её, зарывшись в волосы, что-то знакомое было в этом, что-то родное, отголоски давно забытого счастья и покоя…

Оставались последние десять дней её отпуска, Диана знала, что Глебу придется ещё быть здесь, а у неё заканчивалась виза, да и отпуск она весь израсходовала, и еще брала дополнительный за свой счёт, злоупотреблять доверием работодателя больше было нельзя.

Но эти последние десять дней были сказочными. Глеб сократил свои дела до самых необходимых, и остальное время они проводили вдвоём. Гуляли по городу в обнимку, заходили во всякие интересные места, погружаясь в атмосферу Нью-Йорка, катались на машине, а потом были сумасшедшие ночи… Как ей жить без него? А вдруг он тут останется? Он говорил о такой перспективе. Что же делать ей? Он не предлагал и не обещал ей ничего. И к её скорому отъезду относится вполне равнодушно, неужели эти дни ничего не значили для него? Очередная интрижка, снятие стресса? А Глеб растерялся, он не знал, как себя вести дальше, так было страшно снова пустить кого-то в свою жизнь, Диана бесспорно заслуживает лучшего, чем он. Она ничего о нём не знает: сын шлюхи, бывший наркоман, псих, что если она когда-нибудь узнает? Она с ужасом отвернётся от него, а ещё одной потери он не переживёт. Диана ему безумно нравится, ему так хорошо с ней, так хорошо ему было только с Эллой, но Эллы нет, а он недостоин Дианы, но как ей сказать об этом? Как объяснить? Иногда Глебу так хотелось ей рассказать всё, но, смотря в её встревоженные глаза, он осекался, прижимал её к себе и поцелуями заглаживал свою вину. Он задаривал её подарками, и хоть она сначала отмахивалась, но потом с благодарностью принимала, он видел какое удовольствие доставляют ей покупки новых вещей, украшений. Глеб с ироничной улыбкой вспоминал Элину, той всё было не так, а Диана была так счастлива, радовалась как ребёнок, и ему хотелось одаривать её ещё больше. В постели он пытался доставить ей максимальное удовольствие, обычно он в первую очередь всегда думал о себе, а здесь наоборот, лишь бы ей было хорошо, лишь бы она запомнила его с самой лучшей стороны. За эти десять дней забылись все проблемы, прошёл нервный стресс, он успокоился, и кажется, всё время улыбался. Он вспомнил, что так вёл себя с Эллой, но он её страстно любил, а вот Диану…