Брекенбок поднялся на свои ходульные ноги и первым отправился спать. Прочие, не особо обременяя себя благодарностью за ужин, начали расползаться из-под кухонного навеса по своим закуткам.

– Миленький супчик, мадам Бджи. Малость более супный, чем следовало, но и так сойдет… – сказал Гуффин, бросив многозначительный взгляд на тяжело вздохнувшего Проныру, и с гордым видом удалился в свой фургон.

– Одни разочарования с этим всем, – проворчала мадам Бджи и начала складывать грязную посуду стопкой. – Ты готовишь, стараешься, а этого никто не ценит…

– Они ценят, Берта, – томно произнесла мадам Шмыга. – Просто они болеют неблагодарностью – нужно раздобыть для них пилюли от нее, и они вылечатся. В любом случае это лучший – самый лучший ужин за сегодня, дорогая.

– О, милая, – фыркнула кухарка и принялась перемывать тарелки в бочке. – По сути, я готовлю только для тебя… А эти… получают то, что остается.

Мадам Шмыга заплетающейся походкой подошла к дамскому фургончику. Осторожно обойдя Сабрину, она поднялась по ступенькам и скрылась за дверью. Через несколько мгновений пружины на ее кровати отдались скрипом – гадалка легла в постель.

Вскоре и мадам Бджи закончила свои дела: перемыла тарелки, от чего они стали еще грязнее, долила керосин в фонарь и завела механические меха в печи; те лениво и размеренно начали нагнетаться, раздувая угли: пар всю ночь будет идти по трубе под сушильный навес, и к утру развешанные там костюмы высохнут.

– А ты что здесь торчишь?! – прикрикнула кухарка на Сабрину, которая по-прежнему сидела на ступеньках, следя за каждым ее движением. – Неужто надеешься, что тебя пустят в дамский фургон?

– Нет, я…

– Пусти ее, Берта! – раздался из дома на колесах голос мадам Шмыги.

– А вот и не стану! Не уступать же какой-то кукле полку Марго или нашей маленькой…

– И то верно! – поспешно согласилась мадам Шмыга.

– Ладно, Спичка, – мадам Бджи сменила гнев на милость. – Можешь переночевать под сушильным навесом. Там сухо, а еще там есть ниша в стене. Ты же спишь? – Она глянула на дверь фургончика. – Эй, Клэри, куклы вообще спят?!

– Я не знаю, Берта!

– В общем, можешь там устроиться, раз уж наш любезный хозяин не удосужился выделить местечко для своей новой главной актрисы.

– Спасибо… спасибо, – залепетала Сабрина и, вскочив на ноги, поспешила скрыться с глаз ворчливой кухарки.

– Вот уж кто не забывает принимать пилюли от неблагодарности, – сказала мадам Бджи и поднялась в фургончик.

Сабрина между тем и не думала отправляться спать (куклы, к слову, не спали – только если этого не хотел сделавший их кукольник). А еще, как она знала, там сейчас, накрытые полотнищем, лежали тела убитых во время рейда актеров балаганчика, Трухлявого Сида и Пискляка – идти туда, где лежали покойники, ей совсем не хотелось.

Зайдя за дамский фургончик, она замерла и прислушалась.

Мадам Бджи, судя по звукам, боролась с дверью: петли жалобно скрипели, умоляя ее прекратить, а доски трещали – дверь от этого грозила вот-вот развалиться…

– Не закрывается, – буркнула кухарка.

– Оставь прикрытой… – ответила мадам Шмыга. – Никто не рискнет влезть. Все помнят, как ты отделала бедного Трухлявого Сида, когда он попытался к тебе проникнуть ночью.

– Да я не о том, – ответила мадам Бджи, смущенно хихикнув. – Холодно, ночью-то…

– Разожги камин, Берта… – сонным голосом проговорила мадам Шмыга. – Марго всегда оставляла угли до утра…

– Да, я помню. Хорошо, сделаем вид, будто она с нами сейчас. Где бы она ни была, бедная…

Мадам Бджи оставила дверь прикрытой и исчезла в домике на колесах. Чиркнула спичка. Из трубы дамского фургончика поползла струйка дыма.

– Тихих снов, Альберта… – прошептала мадам Шмыга.

– И тебе, Кларисса, – ответила мадам Бджи. – Спи, девочка моя, и поменьше шутов тебе во снах.

Раздался тяжкий мучительный скрип пружин, и тупик Гро погрузился в тишину.

Сабрина ждала. И вслушивалась.

«Как узнать, что они спят? Как же узнать?»

И будто ответом на ее вопрос вдруг раздался… звук. Звук походил на топот конских копыт по брусчатке какого-нибудь моста и с тем на активную работу лопатой кочегара, засыпающего уголь в топку. Это был храп. Храпела мадам Бджи.

Сабрина выглянула из-за угла фургончика. Никого не видно…

Она прокралась вдоль стенки и, оглядевшись по сторонам, встала у двери. Внизу, в щель, была заткнута щепка – кукла ее туда загодя засунула, чтобы дверь не закрывалась.

Идея со щепкой родилась сама собой, к тому же Сабрина уже проделывала подобный трюк. Когда она была маленькой, папа и его компаньоны собирались в отцовском кабинете и обсуждали дальние страны, морские шторма, бури и прочие захватывающие, совершенно приключенческие, вещи, и на какие только уловки она не шла, лишь бы обо всем этом послушать. Однажды она услышала то, чего ей слышать не следовало…

Это снова было чье-то чужое воспоминание. У кукол ведь не бывает детства, не бывает отцов…

«Что же это такое? – Сабрина не понимала. – Чье же это такое?»

Впрочем, сейчас размышлять о странностях, творящихся в ее голове, времени не было.

«Если они спят, то не увидят меня. Разве что во сне… – подумала Сабрина. – Или кухарка что-то заподозрила, и сейчас прикидывается. Как определить, по-театральному она храпит, или?..»

Нет, звуки, раздававшиеся из фургона, ни за что нельзя было сымитировать. Какой бы талантливой актрисой мадам Бджи ни была, но подобные трели… или грохот… или плач, визг, сип – и все это одновременно подделать она бы не смогла. Да и зачем бы ей?

Но еще оставалась мадам Шмыга…

«Интересно, как быстро начинает действовать ее сонный порошок? Спит ли она уже, или не мигая глядит в потолок и пытается протереть в нем дыру взглядом?»

Сабрина решила выждать еще немного. А с тем лихорадочно пыталась изобрести отговорку на случай, если ее застанут в дамском фургончике. К несчастью, ничего не изобреталось – все всплывавшие в кукольной голове предлоги звучали, как какие-то глупости: «Мадам, я тут у вас обронила пуговицу!», «Мадам, я подумала, не плохо ли вам – этот ужасный храп…», «Мадам, я просто искала у вас тут…»

Осознав, что запросто может так ничего и не придумать до самого утра, Сабрина решила действовать.

Она осторожно прикоснулась к дверке и, слегка приоткрыв ее, принялась тихонько насвистывать: это, мол, просто ветер дует, в фургончик пробирается сквозняк. Сквозняк никто не станет наказывать. Сквозняку не нужно придумывать предлоги. Он гуляет, где ему вздумается, и ему ничего за это не бывает.

– Фьу-у-у… фьу-у-у… – чуть слышно свистела Сабрина, приготовившись ретироваться, если вдруг скрипнут пружины на кроватях.

– Фьу-у-у… фьу-у-у…

Ни кухарка, ни гадалка не реагировали: как и прежде, храп храпел, молчание молчало.

Тогда Сабрина тихонько открыла дверь чуть шире и скользнула в дамский фургончик.

В доме на колесах было довольно тесно. У дальней от входа стенки горел камин, и в его свете Сабрина различила две полки-кровати внизу и две – над ними. Справа от прохода на нижней полке лежала, повернувшись лицом к стене фургончика и натянув одеяло по самую шею, гадалка. Напротив, по другую сторону прохода, устроилась кухарка – огромная женщина продавила пружины едва ли не до самого пола и лежала в кровати, как в гамаке. Толстая волосатая нога мадам Бджи торчала из-под одеяла.

От храпа кухарки подрагивали и звенели пустые бутылки на откидном столике возле ее кровати, но Сабрине нужен был другой столик – тот, что располагался у кровати гадалки.

Она на цыпочках подошла к нему и склонилась, разглядывая то, что на нем стояло.

На столике разместились: погашенная лампа, хрустальный шар мадам Шмыги и разномастные скляночки с лекарствами. Их было так много, что напрашивалась мысль: кажется, гадалка была весьма болезненной личностью, при этом она будто ограбила аптеку.

«Вы-то мне и нужны… – подумала Сабрина. – Он должен быть где-то здесь…»