— Ладно, принимаю, черт с вами! — засмеялся Большаков.

Каплер презрительно хмыкнул, и это не укрылось от глаз главного зрителя, но он уже продолжал свой круг почета.

— А вот и еще один подписант той челобитной, — сказал он, подходя к Александрову, стоящему с Орловой, Ильинским и Дунаевским. — Ну что, Любовь Петровна, не обижает вас муж?

— Не обижает, товарищ Сталин, ведь вы обещали его, если что, повесить.

— Повесить?! — изобразил Бывалова Ильинский. — Ну просто до смешного доходит!

— Просто хочется рвать и метать, — засмеялся Сталин. — Вот товарищ Каплер только что мне сказал, что советское кино у нас чуть ли не на задних лапках ходит. Вы так не считаете?

— Ни боже мой, товарищ Сталин, — обаятельно улыбнулся Александров.

— Смотрите же, — похлопал его по плечу главный зритель. — А то «Отеческая забота», «Отеческая забота»… Фигуру Сталина хорошо отобразили в последней фильме. Которая на выставке. Вот это настоящий Сталин. Не то что я. Мне до Сталина еще расти и расти. Правильно, товарищ Мормоненко? И смотрите, будете жену обижать, повешу. Не волнуйтесь, это больно, но не долго. И всего один раз.

Он перешел к Довженко и Самойлову. Его раззадорила фраза Каплера про задние лапки, вызвала игриво-колючую волну настроения.

— А что, товарищ Довженко, ваши друзья-украинцы не шипят на вас, что вы на задних лапках перед москалями танцуете?

Александр Петрович явно не ожидал такого каверзного вопроса и заговорил штампованно:

— Дорогой Иосиф Виссарионович, все население Украины с восторгом приветствует присоединение западных областей. Вы не представляете, какое царило ликование, куда бы я ни приехал со своей съемочной группой. Должен вам рапортовать…

— Не надо рапортовать, — усмехнулся Сталин и тихонько пропел: — Щоб наша доля нас не цуралась, щоб краще в свити жило-ося! Так у вас в фильме поют?

— Воистину так, товарищ Сталин, — улыбнулся Довженко и проводил взглядом фигуру в белом кителе, переместившуюся теперь к братьям Васильевым и Бабочкину:

— Ну что, братцы, вы у нас по-прежнему впереди на лихом коне? Как идет работа над «Обороной Царицына»? Товарища Сталина опять Геловани будет изображать?

— Думаем, к концу года закончим, — ответил Георгий Николаевич. — А Геловани уже прирос к вашему образу.

— Мы тут с ним решили поменяться. Я буду играть Сталина, а он — работать Сталиным.

— Что ж, дело хорошее, — сказал Сергей Дмитриевич. — А Геловани справится?

— Он — да, а вот я — не знаю, — усмехнулся главный шутник Советского Союза. — В кино-то трудно сниматься, семь потов сойдет. К тому же меня придется гримировать под Геловани. Эй, Мишико! — И Сталин двинулся к стайке грузин — Геловани, Чиаурели, Цагарели и Багашвили. — Если мы с тобой поменяемся, я все равно не буду перед тобой на задних лапках танцевать. Что будешь тогда со мной делать? Арестуешь?

— Лично буду танцевать на задних лапках перед самым великим грузином, — ответил Геловани по-грузински.

— Никогда не говори по-грузински, когда тебя многие не могут понять, — осадил артиста хозяин страны. — И запомни, это Джугашвили грузин, а Сталин — это Сталин. И никогда ни перед кем на задних лапках не танцуй. А в остальном спасибо, всегда смотрю и учусь у тебя, каким должен быть товарищ Сталин.

И он перешел к Пудовкину, Доллеру и Черкасову-Сергееву:

— Еще раз спасибо, товарищи, за фильму о Суворове. Как вам нынешнее угощенье?

— Выше всяких похвал! — ответил Пудовкин.

— А если бы вам вместо всего этого подали бы миски с обыкновенной водой и больше ничего, что бы вы ответили на мой вопрос?

— Сказали бы, что очень вкусная вода, — засмеялся Доллер.

— А про италийский супчик не вспомнили бы?

Оба режиссера и артист растерянно переглянулись.

— Вот видите, я про Суворова кино не снимал, а больше вас знаю об Александре Васильевиче, — усмехнулся главный зритель, все-таки почему-то недолюбливавший Пудовкина.

— Однажды во время Итальянского похода армия Суворова сильно оголодала, — начал рассказ Сталин. — Он идет берегом реки и видит, сидят трое солдат, едят что-то из мисок и нахваливают: «Ох, как вкусно!» Он подсел и видит, что они простую воду ложками хлебают. «Что едите, братцы?» — «А вот, изволите ли отпробовать италийский супчик». Зачерпнули и ему прямо из реки. Он взял ложку, стал тоже хлебать да нахваливать: «До чего же италийский супчик хорош!» Доел до дна и говорит: «Ничего, братцы, скоро возьмем Милан, там поедим чего-нибудь погуще». Вот, товарищи, такого Суворова я что-то в вашей фильме не увидел. А в целом поздравляю, хорошая фильма!

Пырьев, стоявший с женой Мариной Ладыниной и Николаем Крючковым, взволнованно ожидал, что ему скажет главный зритель. Тот подошел со своим бокалом и ласково спросил:

— Ну что, трактористы? Рады?

— Спасибо, товарищ Сталин, — ответил Пырьев.

— Мне-то за что? Комитету по присуждению премий. Что теперь снимаете?

— Уже скоро заканчиваем, товарищ Сталин. «Свинарка и пастух». Малость подзадержались, Управление пропаганды и агитации придиралось к сценарию, вот, спасибо Ивану Григорьевичу, он отстоял.

— Ох уж этот неугомонный Агитпроп! — покачал головой Сталин. — Вечно он считает себя более коммунистическим, чем даже руководство партии. Значит, вы, товарищ Большаков, поддержали? А то тут некоторые критикуют Большакова! Да на него молиться надо.

— Завтра отправляемся в Кабардино-Балкарию на горные съемки, — продолжал Пырьев, окрыленный сталинской лаской.

— Ну, в добрый путь! Малышу-то вашему сколько?

— Три годика Андрюше, — ответила Ладынина и рассмеялась так, будто это было необычайно смешно.

Наконец дошла очередь до Козинцева, Трауберга и Чиркова. Сталин подошел к ним и замер на минуту. Наконец произнес:

— Меня к вам, товарищи, послал Сталин. Просил поблагодарить, что вписали старика в историю революции. А то ведь было время, когда в кино показывали только Ленина да Троцкого, мол, только они делали октябрь семнадцатого, да еще Антонов-Овсеенко. А Сталина как бы и не было там вовсе. В горах отдыхал Коба. Так вот, Сталин вам благодарен, что отметили и его скромный вклад в победу Октябрьской социалистической революции. А еще за то, что без вашей трилогии о Максиме становление советского кинематографа, основанного на принципах социалистического реализма, было бы не полным.

^{Записка С. С. Дукельского А. Н. Поскребышеву о возвращении сценариев с правкой И. В. Сталина. 1 июля 1939}

^{Подлинник. Машинописный текст. Подпись — автограф С. С. Дукельского. [РГАСПИ. Ф. 558.Оп 111. Д. 159. Л. 2]}

Глава восемнадцатая. Страна моя, Москва моя

В отношении киноделов у Сталина не было недовольства. Выпестованное им новое советское кино с первых дней войны бросилось в бой. Еще накануне в мае вышла картина Виктора Эйсымонта «Фронтовые подруги» по сценарию Сергея Михалкова — молодого поэта, прославившегося на всю страну своим «Дядей Степой», и такого же молодого сценариста Михаила Розенберга. Действие разворачивалось на фронтах финской войны, играли полюбившиеся Сталину Зоя Федорова, Андрей Абрикосов, Борис Блинов, который в «Чапаеве» Фурманов, Юрий Толубеев. А в первые дни войны все тот же Эйсымонт быстро снял короткометражку — продолжение под названием «Подруги, на фронт!» И Большаков тотчас зацепился за идею создания короткометражек, быстрых военных зарисовок. Идею подхватил Герасимов, известный Сталину по лентам «Семеро смелых», «Комсомольск» и «Учитель», и вместе с еще тремя режиссерами: Мутановым, Некрасовым и Олениным — в начале июля приступил к съемкам, а большаковское ведомство застолбило создание постоянных боевых киносборников.

Второй вышел в том же августе. Как раз, когда Сталин взял на себя все руководство войной. Он смотрел его в тяжелый день, узнав, что отступающие войска взорвали плотину Днепрогэса. За полтора месяца немцы дошли до земель знаменитой Запорожской Сечи! Второй сборник ему меньше понравился, в нем потерялась динамика, хотя появилась тематика интернационального значения борьбы с Гитлером: первая новелла — на белорусском материале, четвертая — на югославском. Вторая новелла — о сбитом немецком летчике, поначалу самоуверенном, а потом скисшем; третья — о немецком шпионе, разоблаченном двенадцатилетним мальчиком, а в пятой Наполеон являлся на почту дать телеграмму Гитлеру: «Не советую!»