По верёвочной лестнице девушка спустилась с корабля в лодку, что везли на Драконе и в компании мрачных островитян, отправилась в свой последний путь. Лицо её побледнело, и хотя внешне она держалась хорошо, было заметно, что руки и особенно колени девчонки мелко дрожат. Мальчик уже привыкший к ней заплакал, размазывая слёзы пухлой ладошкой по грязному лицу и жертвенная дева, не сдержав слёз, обняла его на прощанье. Объединённые похожими судьбами они вдруг стали друг другу самыми родными и близкими в мире людьми. Валоорф схватив за руку, и потащил её к верёвочной лестнице. Маленький принц, перестав плакать, подошёл к борту, понимая, что его единственный друг уходит от него навсегда.

Пока кузнец приковывал жертву к столбу, Рейнгольд молча разглядывал гигантский череп, слепо пялящийся на него пустыми глазницами, а потом произнёс задумчиво:

– Что за монстры жили здесь?

– Гораздо важнее, где его туловище и кто отрубил ему голову, а самое главное чем, – заметил Карстон, облокотившийся на рукоять воткнутого в песок меча. Это место давило на них своей чудовищной энергетикой. Мёртвая голова великана рядом с живыми людьми, заканчивавшими здесь жизнь, не зная другого пути, кроме дороги на Проклятый остров. Всё это было каким-то неправильным, саднящим душу ощущением, что он поступает вопреки всему, чему учили его и что было дорого, словно сам становится каннибалом, ведь необязательно есть людей, достаточно запятнать себя кровью жертвы. И Рейнгольд, по-прежнему глядя в глазницы черепа старался убедить себя, что не его это дело.

Наконец девчонка оказалась прикована к цепи. Что будет с нею дальше, их уже не касалось. Все уже ушли, лишь Военный вождь стоял, оттягивая то время, когда изменить будет уже ничего нельзя. Но вот пошёл и он, не осмелившись взглянуть на девчонку, и не зная, как посмотрит в глаза мальчика. Рейнгольд почти дошёл до поджидавших его у лодки товарищей, но вдруг остановился и, вытащив закреплённый на спине топор, развернулся к глядящей на него мёртвой голове. Пусть лучше женщина погибнет от его руки, быстро и почти безболезненно, чем будет обречена на длительную и мучительную смерть.

Вероятно, вид его был страшен; девчонка бросилась бежать, но ограниченная длинной цепи упала и лёжа теперь на песке, с ужасом глядела, как он приближается к ней. Остановившись возле вкопанного бревна, Рейнгольд размахнулся и с ненавистью к этому месту, обглоданному ветром черепу, и себе принялся наносить удар за ударом по страшному столбу. Он бил и бил, до тех пор, пока деревянный стержень из цельного ствола дерева не закачался и не рухнул, подняв фонтан песочных брызг. Закончив, он поднял топор над собой и закричал, глядя на кружащих высоко над ним испуганных птиц: – Я меняю правила! Больше никаких жертвоприношений!

Не глядя на испуганную девчонку Рейнгольд быстро пошёл к дожидающимся его воинам, а она, с трудом стянув обруч, к которому была прикована цепь, с обрубка столба, побежала за ним.

– Ты только что начал большую войну, вождь, – бесстрастно заметил Карстон, когда Рейнгольд, оттолкнув лодку от берега, запрыгнул внутрь. Вместо ответа тот вытащил зажатую между зубов проводника соломинку, порядком раздражавшую его, и швырнул в реку.

– Подождите! Не бросайте меня! – кричала запыхавшаяся девчонка, боясь, что её бросят, таща не себе цепь и обруч. Дождавшись, когда она окажется в лодке, островитяне оттолкнулись вёслами от дна и быстро погребли к Драконам, слыша неистовые крики, вой походных рогов, бой барабанов знаменующих прекращение мирного договора с лежащего неподалёку берега и окрестных островов. Ещё недавно безжизненная округа, теперь буквально кишела дикарями, бегущими из своих укрытий к берегу. События развивались слишком стремительно, никто не ожидал такого их поворота и не знал, что будет дальше. Нарушая повисшую гнетущую тишину, сидящая напротив Рейнгольда девушка сказала, не сдерживая бегущих из глаз слёз: – Моё имя – Миголь.

***

Оказавшись на Драконе «краснобородые», подняв якорь, сели на вёсельные банки, стараясь как можно быстрее покинуть узкий участок реки, зажатый с обеих сторон островами. Три других корабля не теряя времени уже были впереди, обстреливая из луков плывущие наперерез «Серебряному змею» лодки полные дикарей. Стрелы людоедов с горящими у наконечников кусками ткани впивались в борт Дракона, но главной их целью был парус и Грант, с помощниками рискуя жизнью, убрали его от греха подальше.

Нападавшие старались разбить вёсла, на данный момент единственную движущую силу корабля и лодки гнались за ним, пытаясь сократить расстояние. Грант метался по палубе, сбивая мечом горящую паклю, его щит словно спина дикобраза был утыкан стрелами с пёстрым оперением и сам он покрылся кровью, текущей из касательных ран. Острова словно тянулись друг к другу изгибами самого узкого места, заросшего высокими деревьями с густой кроной. По ним, к помосту, сбитому между толстых веток, лезли дикари. Высоченная сосна стояла отдельно от всех на самой береговой линии. К её верхушке, находящейся гораздо выше помоста были прикреплены десятки толстых верёвок. Воздушный десант людоедов, держась за палки, поперёк привязанные к канатам, летел в направлении корабля, стараясь любою ценой остановить его ход.

Кто-то не рассчитав траектории, падал в воду или на вёсла, ломая их весом, но многие всё же оказывались на судне. Пользуясь тем, что дикари были изрядно оглушены падением, Грант с приданными ему воинами старались вышвырнуть их вон. Оказавшиеся на Драконе каннибалы из тех, кого не убили люди Гранта, нападали на гребцов и те, бросив своё занятие, вынужденно брались за оружие. И без того неспешное движение замедлилось ещё больше, лодки нагоняли и не видя другого выхода Рейнгольд приказал бросить якорь. Три других Дракона приблизились к «Серебряному змею» и тоже остановившись, принялись обстреливать дикарей стрелами и каменными ядрами из лёгких катапульт, целясь по плывущим лодкам. Людоеды бились отчаянно, было видно, что это умелые храбрые воины, но вода всегда являлась стихией островитян, и здесь им не было равных.

Убрав вёсла, они занялись отражением атаки, срубая верёвки по которым лезли дикари, зацепившись за борт крючьями и, выбивая тех, что уже оказались на «Серебряном Змее». Людоеды не ожидали жестокого отпора воинов, не уступающих им в ярости, в основном нападая на купеческие караваны, с небольшим количеством солдат. Река густо окрасилась кровью, крики, стоны, звон метала, отражались от воды привычным, уху островитян звуком и голова деревянного чудища на киле угрожающе скалила зубы, сверкая ожившими глазами.

Почти все лодки были разбиты, оставшиеся гребли к берегу, подбирая своих раненных и убитых, из тех, что не ушли на дно. Едва Драконы покинули опасное место, огромное колесо на острове, которое крутили за длинные ручки, сразу десяток людоедов пришло в движение и из воды, натягиваемая толстой цепью, перегораживая поперёк узкий участок, поднялась порядком заржавевшая металлическая решётка.

Дракону тоже досталось; десяток храбрецов нашли здесь свою смерть, и теперь Фригия, дочь Каргарона на крылатом коне собирала их души, вознося из мира страданий и скорби в мир вечного торжества. Часть вёсел оказались сломаны и это замедляло без того медленное движение. Каннибалы бежали вдоль берега, крича и воя, потрясая копьями над головой. Лица их были измазаны чёрною краской, что придавало им свирепый жуткий вид. На них не было замедлявших движение железных доспех, лишь немногие одели кожаные панцири с поблёскивающими железными пластинами.

– Если кто-то ещё раз назовёт их дикарями, я тому лично вырву язык, – гладя как из водной глади высотой в добрых два ярда поднимается, отрезавшая от родных берегов преграда, прорычал Валоорф. – Таких хитрых штук я не видел нигде, а бывал я на разных берегах.

Рейнгольд хмуро взглянул на проводника, но ничего не сказал. Три Дракона миновали острова, четвёртый же. Замешкавшись оказался отрезан неожиданной преградой и теперь старался как можно быстрее покинуть опасное место. Держась середины реки, островитяне не увидели её левой половины: там, где раньше в милю шириной Холодная несла свои воды, теперь лежал пустынный берег. Военный вождь надеялся пройти вдоль левого берега при возвращении, и теперь не сдержав эмоций, сорвал свой гнев на Карстоне: