И вот, наконец, этот момент настал. Назим устроил драку в школьном дворе, крепко побил десятиклассника, а затем и его отца, прибежавшего на выручку сыну.

— Лейтенант Вагабов, ваше непонятное покровительство подучетному Рагим-заде привело, как я и ожидал, к печальным последствиям, — ехидно улыбаясь, начал он утреннее совещание. — Тяжело пострадали два человека, — Зейналов сделал паузу, внимательно посмотрев на каждого подчиненного. Затем продолжил наставительным тоном:

— Вы возомнили себя крупным знатоком детской психологии, к сожалению, не имея на то оснований, не выполнили моего указания в отношении Рагим-заде. Сейчас он находился бы в спецпрофтехучилище, и ни у кого не было бы проблем. Я буду ходатайствовать о вашем наказании. Мне непонятны мотивы, побудившие вас покровительствовать ему, какой вам в этом интерес?

Последняя фраза переполнила чашу терпения. Возмущенные инспектора заговорили все разом, перебивая друг друга.

— Что за оскорбления? Хватит интриговать, наш долг защищать ребенка, бороться за его судьбу, здесь не место для грязных намеков. На каждом нашем решении огромная моральная ответственность, здесь нельзя рубить с плеча.

Зейналов перешел на крик.

— Хватит дискуссий, я прекрасно знаю, что мои принципиальность и требовательность вам не по душе и доложу об этом руководству. В отношении же Вагабова сегодня начну служебное расследование.

Когда Акиф Вагабов оказался на свежем воздухе, у него было такое чувство, словно ему снился дурной сон. Поколебавшись, направился в школу. Ему не хотелось, чтобы Зейналов по-своему истолковал его появление там, но, с другой стороны, он не мог оставаться в неведении о происшедшей там драке.

Разговор с директором, педагогами ничего не прояснил. С чьих-то слов, уже не помнит, директор рассказал, что ребята видели только, как Назим подошел к Завуру и о чем-то его спросил. Первым ударил Завур, после чего Назим устроил ему трепку. С отцом оказалось не совсем так, как говорил Зейналов. Завур побежал домой и привел в школу отца, а тот, не обратившись к директору, не разобравшись в сути конфликта, решил устроить самосуд над подростком, но не вышло. Назим, получив пощечину, ответил тем же, а затем вообще сбил его с ног и ушел со двора, преследуемый грязной бранью побитого папаши.

— Здравствуйте, хорошо что вы пришли, — обрадовалась ему мать Назима. — Опять он натворил дел, даже неудобно перед вами. — Они прошли в комнату, навстречу поднялся отец Назима, протянув обе руки, сжал ладонь лейтенанта.

— Как здоровье? — спросил Акиф.

Прежде, чем ответить, тот горестно покачал головой.

— Плохи наши дела, опять Назим огорчает. Мать проплакала всю ночь, нужна мужская рука, а что я, слепой, могу поделать. — Из-под темных стекол очков покатились слезы. — Больше всего я боюсь, что его отправят в колонию. Вы, может, мне не поверите, но он неплохой мальчишка, с младшими нам помогает. Не знаю, что и делать. Благодаря вам с друзьями уличными порвал, но обидчивый очень. Людей избегать начал, чуть что — поднимается на чердак и сидит там. Ума не приложу, чем он там занимается.

— А где он сейчас?

— Ушел в магазин, мать попросила что-то купить.

— Если вы не возражаете, я поднимусь наверх.

— Какие возражения, я давно должен был бы подняться туда, посмотреть, чем занят сын, но, сами понимаете, это не в моих силах. Жена допытывалась у него, чем он там занимается, но ничего не выяснила.

Вагабов вышел во дворик. Старенький домик нуждался в ремонте. На чердак можно было забраться только через крышу прилепившегося к домику сарайчика. Лестницу лейтенант не нашел, скорее всего, ее и не было.

Открыв дверь сарайчика, он прыгнул, зацепился за край крыши, сделал выход силой и встал на черепичную крышу.

Чердак поразил его чистотой. Старенький стол, два стула, настольная лампа, несколько книг. Самодельный мольберт повернут к чердачному окну. Множество рисунков, натюрморты, пейзажи, портреты, выполненные маслом и акварелью. На нескольких портретах одно и то же миловидное лицо девушки. Вагабову показалось, он ее когда-то видел.

Акиф внимательно рассмотрел рисунки и, сложив их в прежнем порядке, спустился вниз.

— Ну, что там? — встретил его вопросом встревоженный отец.

— Ничего необычного. Обыкновенный чердак, не стоит волноваться.

У матери Назима, стоявшей рядом с мужем, вид был затравленный и отрешенный. Он подмигнул ей, улыбнулся и, повернувшись на каблуках, решительно двинулся со двора.

Через пятнадцать минут он сидел напротив отца Завура, коренастого мужчины с огромным синяком под глазом. Развалившись в кресле, тот вертел в руках дорогую зажигалку и сыпал угрозы в адрес Назима и его родителей.

— Его место в тюрьме, я ему не прощу, у меня неплохие связи среди ваших коллег. Вас, наверное, прислал Зейналов?

— Нет, я пришел сам, я отвечаю за этот участок.

Собеседник недовольно вздохнул.

— Хорошо же вы за него отвечаете! Зейналову уже звонили насчет этого хулигана, и, надеюсь, он дал соответствующие указания?

— Скажите, почему все-таки они подрались, вы беседовали с сыном? — задал наконец вопрос Вагабов.

Хозяин квартиры отрицательно качнул головой.

— Какие там беседы? Шпана паршивая, пристал к мальчишке из-за какой-то фотографии или картинки, — он поднялся, — может, вы и меня спросите, почему у меня под глазом синяк? Теперь представьте себе, как он отделал ребенка.

— Но Назим на год моложе вашего сына, — заметил Акиф.

— Ну и что, — взорвался тот, — я что-то плохо вас понимаю.

Акиф молча вышел. Еще не приняв никакого решения в отношении своих дальнейших действий, медленно направился к школе. Вспомнилась первая встреча с Назимом. Худенький, стройный мальчишка стоял в кабинете директора, опустив голову. В учительской разбили стекло, среди тех, кто крутился во дворе в тот момент, оказался и Назим. У него допытывались, кто бросил камень, он долго молчал, а потом признался, что это его рук дело. Позже лейтенант случайно узнал, кто разбил стекло, завел об этом разговор с Назимом, хотел узнать, зачем тот взял вину на себя.

Парнишка долго молчал, потом поднял глаза:

— Он сделал это случайно.

— Ну, а почему ты должен был за него отвечать?

— Так получилось, ведь оправдываться в той ситуации во всех отношениях было унизительно.

Эта беседа запала в память инспектору. Потом он не раз встречался с Назимом, бывали драки, пропуски занятий. Словом, трудный пацан, отец слепой, в семье, кроме него, еще двое детей. Мать работает уборщицей в двух местах. Где уж тут не попасть под влияние улицы.

Назим относился к лейтенанту настороженно, в беседах никогда не юлил, но и не откровенничал. Лишь однажды после некоторого раздумья попросил Вагабова не приходить к ним домой, чтобы не беспокоить отца.

— Пожалуй, я соглашусь на это, — ответил Акиф, — но с условием: не пропускай занятий, чтобы я имел возможность в любое время найти тебя в случае надобности.

На том они и порешили. С тех пор парнишка оттаял. Несколько раз Вагабов встречал его около школы, и они, медленно прогуливаясь, беседовали. Иногда во время разговоров на отвлеченные темы парнишка оживлялся и, забыв о всегдашней настороженности, начинал рассказывать о семье, родителях, братишке и сестренке, которых очень любил. Судя по всему, он много читал, жил напряженной внутренней жизнью. Он начал тянуться к Вагабову, но боролся с самим собой. Доброжелательность, искренность лейтенанта, его тактичность делали свое дело. Постепенно их беседы становились все продолжительнее, интереснее, затрагивали самые различные аспекты жизни, и паренек убедился, что его старший товарищ много знает, с ним интересно общаться.

— Ох, если бы не эта форма, — как-то с неподдельным огорчением вырвалось у него, — вы ведь общаетесь со мной по долгу службы.

Впервые за время их знакомства лицо лейтенанта потемнело, но он ответил своим обычным ровным голосом:

— Видишь ли, Назим, моя служба мне по душе. И знаешь почему?