Уорден, однако, умел очаровывать и убеждать – и мало-помалу донес до понимания юнцов, что под его чутким присмотром они станут частью чего-то большего, чем просто череда технологических стартапов разной степени успешности. Время докажет верность замысла Уордена: собранная им команда сложится в настоящий костяк нового, беспардонно инновационного по образу мышления центра НАСА. В последующие годы группа углубит и разовьет свои дружеские связи и добьется даже бо́льших успехов, нежели смел надеяться Уорден. Они двинутся далеко за тесные пределы Эймса и произведут на свет целую волну новаторских спутниковых и ракетных компаний.
Обустраиваясь на новой работе, Уорден начал также переманивать к себе лучших из вольнодумцев, с которыми был знаком во времена службы в ВВС. Пит Клупар, ранее проектировавший вертолеты, самолеты и спутники в Исследовательской лаборатории ВВС США, стал директором инженерного отдела Эймса. Алан Уэстон, оружейный конструктор СОИ, – директором программ. Удалось Уордену выследить и те редкие странные души, которые годами до него продолжали работать в Эймсе в надежде на великие свершения – вопреки гнетущей бюрократии и дисфункциональности центра в его прежнем облике. Одной из таких фигур был Креон Левит, исследователь с копной беспорядочно вьющихся волос, который проработал в Эймсе четверть века, а затем был назначен специальным помощником Уордена. «Пит собрал всех этих людей самых разных возрастов и убедил их, что совместными усилиями они способны преобразить это место», – сказал Левит.
В наследство Уордену достались ряд проблемных программ и тысячи гражданских служащих, многие из которых давно пребывали в состоянии благодушной самоуспокоенности, чего генерал терпеть не мог. Достались ему в наследство и высокопоставленные недоброжелатели из числа обиженных тем, что их обошли директорской должностью, посадив на нее «левого» человека. Уорден сразу же волевым образом поставил ситуацию под контроль. Левит вспоминал, насколько по-деловому он ко всему подходил: «Если ему затруднялись с ходу исчерпывающим образом ответить на какой-нибудь важный вопрос, например относительно хода работ по контракту, он требовал представить ему полный отчет о ситуации к началу следующей недели. Он был очень опытным человеком по части управления организацией. Мне это было очевидно. Заводил разговор поначалу тихо и мягко, а затем, если что, сразу взрывался: «Черт возьми, здесь я директор центра! Не сметь мне отвечать „нет“. Только: „Да, если…“!»
Уорден был генералом, привыкшим отдавать приказы, подлежавшие беспрекословному исполнению, однако здесь он всё-таки был на гражданской службе. «Много было обид и неловкостей из-за этой его авторитарной манеры и вспышек гнева по поводу мнимой нерасторопности и излишних проволочек, – вспоминал Левит. – А еще он привлек всех этих новых людей и посадил их буквально на головы старожилам. Через какое-то время он, по сути, довел это место, скажем так, до точки бифуркации. Он всё гнал свою телегу в том духе, что „сделаем Эймс настоящим космоцентром, будем запускать прямо отсюда малые спутники, произведем революцию в представлениях о том, как работает НАСА, исправим все эти глючные программы, оптимизируем тут всё и вся, позволим людям проявлять себя и творить новое“. В итоге в народе произошел раскол на два лагеря – обожателей и ненавистников Пита».
Уорден возглавил Эймс в возрасте пятидесяти семи лет, и его внешность и манеры к тому времени отчасти соответствовали образу бывалого генерала. Его седеющие волосы всегда были коротко подстрижены на висках и подлиннее – на макушке, с неизменным пробором справа. Правда, нелюбовь к спорту не позволяла ему похвастаться особой выправкой из-за узковатых плеч и округлого брюшка. Но определяющими, так или иначе, оставались его голос и мимика. Когда он говорил, речь его исходила будто из самой глубины его нутра и с некой натугой, сдавленная хрипотца голоса придавала его словам несколько зловещие интонации. На лице же Уордена будто застыла гримаса вечного недоумения. По совокупности столь странное сочетание создавало впечатление, что перед вами старый брюзга из седовласых отставников, хотя стоило завести разговор на интересную ему тему, как он тут же расплывался в теплой улыбке и с энтузиазмом выкладывал всё, что знает об этих явлениях, предметах или лицах.
Итак, по назначении в Эймс Уорден быстро снискал в этом взбаламученном им тихом омуте массовую неприязнь к себе и одновременно обрел немало сторонников. Точное соотношение тех и других в штате примерно из двух с половиной тысяч человек неведомо, но, при всей жесткости его посадки на этом поле, в Центре Эймса оставалось множество исследователей высочайшего класса, которые, как и Уорден, не хотели плыть по течению. «Чтобы завоевать Эймс, надо было понять, что он битком набит людьми, не считающими себя командными игроками, – говорит Уорден. – А я и сам считаю идею командной игры омерзительной, поскольку это не что иное, как способ сказать: „Не делай ничего сам. Ты же член команды, вот и будь ее игроком“. А в Эймсе было полно людей, которые хотели делать свое дело и добиваться результатов, а почитались чуть ли не за смутьянов. Должно же быть в НАСА место, где работают под девизом типа „Полный вперед, пока не скрутили!“. Вот мы таким местом и стали».
Первым делом Уорден занялся проектом отправки роботизированных зондов к Луне. Президент Джордж У. Буш как раз озадачил НАСА тем, чтобы полностью свернуть к 2010 году программу шаттлов и начать новую – с целью возобновления к 2020 году пилотируемых полетов на Луну. Прежде чем позволить ноге человека после полувекового перерыва вновь ступить на лунный грунт, нужно было отправить туда на разведку какие-никакие роботизированные зонды – и Уорден получил возможность занять свою команду постройкой хотя бы части лунных зондов. Он даже надеялся, что ему удастся использовать наработки SpaceX и прочих пионеров частного космоса для беспрецедентного в истории НАСА удешевления проектов…
Блажен, кто верует. Поначалу бюрократия «старого космоса» пускала планы Уордена под откос, используя связи на самом верху. В частности, об амбициях Уордена донесли Ричарду Шелби, влиятельному сенатору от Алабамы. Шелби был повязан НАСА по рукам и ногам, поскольку его штат был многим обязан Центру космических полетов им. Маршалла и предприятиям таких подрядчиков НАСА, как Lockheed Martin и Boeing. Вот Шелби и лез из кожи вон, втыкая палки в колеса любому проекту «нового космоса», – просто из страха, что его дружки потеряют ценные контракты, представ на этом фоне такими, какие они есть, – алчными и некомпетентными тормозами прогресса[21]. И в случае с лунной миссией Шелби звонил лично Гриффину и требовал прекратить нецелевое расходование средств на АМС в ущерб борьбе с врагами. «Шелби – худший из прикормленных свинтусов в Конгрессе, – сказал Уорден. – Первым делом он таки этот проект у меня украл. По моему разумению, то был образцово-показательный пример самого гнусного и омерзительного, что только есть в государственном управлении».
Через считаные месяцы после назначения в Эймс Уордена едва не уволили (в первый раз) за публичные нападки на Шелби и критику НАСА за безвольную капитуляцию. Верный себе Уорден, однако, решение проигнорировал и начал осуществлять в Эймсе тайную программу, призванную доказать бюрократам их неправоту.
Вместо маленького зонда, который сделал бы какие-нибудь локальные замеры и канул в небытие или разбился в лепешку о лунную поверхность, Уорден дал добро на создание полноценного лунного посадочного модуля. Исторически такие аппараты стоили сотни миллионов, а то и миллиарды долларов каждый, ибо таковы были стандарты НАСА. Уорден же хотел доказать, что можно построить прекрасно работающий лунный модуль, скажем, за 20 млн долларов и получить потрясающие результаты.
Возглавить проект он предложил Алану Уэстону. То есть тому самому легендарному Алану Уэстону.
Будучи по рождению австралийцем, Уэстон объехал с родителями полмира, прежде чем поступить в Оксфорд. Изучая там в 1970-х годах инженерное дело, он параллельно был одним из самых видных членов Клуба опасных видов спорта. Эти экстремалы в пьяном виде, а то и под наркотой проделывали всякие трюки в диапазоне от запусков себя в воздух из катапульты до пересечения Ла-Манша верхом на розовом надувном кенгуру под связкой наполненных гелием шаров размером с аэростат.
