– Не изменяю… – безнадежно присовокупил Артём, по-прежнему сосредоточив внимание на тарелке. В глубине души он и сам сознавал собственную порочность (поди не осознай, когда перед глазами такой образец!), но ничего не мог с собой поделать.

– Изменяешь… – грустно сказала она.

– Вика… – проскулил Артём. – Ну я же платонически…

– Платонически… – Виктория смахнула слезу. – Значит, сердце твое принадлежит ей, – сдавленно продолжала она, – а мне ты что оставляешь? Гениталии?

– Вика! – вскричал он. – Но это ведь и твоя Родина! И ты не можешь не чувствовать к ней…

– Да, – твердо отвечала Виктория. – Но мое чувство не переходит в навязчивую идею.

– Сверхценную, – тут же поправил он. Поправка была важна: сверхценные идеи в отличие от навязчивых могут возникать и у психически здоровых людей.

– Нет, именно навязчивую!

– Послушай… – Артём осторожно прокашлялся. Виктория, конечно же, ошибалась, но спорить в данном случае не стоило. – Кодирование – крайнее средство. Ну и какой в нем сейчас смысл? Ты же видишь, я вполне себя контролирую…

– А ты знаешь, что нежелание лечиться называется негативизмом? И тоже лечится!

– Слышала звон… – несколько даже разочарованно хмыкнул Артём, давно вызубривший «Толковый словарь психиатрических терминов» от корки до корки. – Пассивный негативизм наблюдается, запомни, у кататоников, при прогрессивном параличе и при старческом слабоумии. А у меня, прости, ни того, ни другого, ни третьего… Навязчивая идея! – фыркнул он. – Вот где навязчивая идея, вот! – И Артём, резко выйдя из себя, ткнул вилкой в сторону висящего на стене портрета. – Помешательство в чистом виде!

Побледнела, отшатнулась.

– Но ты же сам за него голосовал… – с болью сказала она. Скомкал салфетку, вскочил.

– Голосовал! Но это еще не повод вывешивать на кухне иконостас! Прекрасные глаза Виктории, устремленные на супруга с жалостью и ужасом, наполнялись слезами. Затем она всхлипнула и порывисто отвернулась к прозрачной кружевной занавеске. Артём понял, что опять не прав, и, приблизившись к жене сзади, обнял ее округлившиеся от правильной жизни плечи.

– Вика, – заискивающе начал он. – Сегодня сам вот врачу показался… В тарелке стыла недоеденная отбивная.

Ускользнуть из дому незаметно не удалось. Подвела легкая склонность к нарциссизму: Артём задержался в прихожей перед зеркалом, поправил галстук, развернул плечи, вскинул подбородок, изучил свои тонкие породистые черты анфас, затем скосил выразительный глаз и изучил их в три четверти. Ну и докрасовался, естественно…

– Куда ты? – тревожно спросила Вика, внезапно выходя из кухни и перекрывая Артёму дорогу к двери. Скуластое личико супруги разом осунулось, темные глаза жертвенно раскрылись.

– За сигаретами, – невозмутимо отозвался он, трогая без нужды узел. – Прикупить что-нибудь по дороге?

– За сигаретами, – горестно повторила Вика, по-прежнему не сводя с него страдальческого взгляда. – В костюме, при галстуке – за сигаретами…

– Н-ну… и-и… что ж тут такого? Да, в костюме… при галстуке… Потом, не забудь, мне же еще сегодня в общество анонимных патриотов… при диспансере…

– Какое общество? Сегодня четверг, а не суббота!

– Разве?

– Гос-споди… – тихонько простонала она. – Опять в этот свой притон…

Артём вспыхнул.

– Ты слова-то все-таки подбирай, – медленно, с угрозой проговорил он. – Притон! Что это еще такое? Притон…

– Хоть бы о сыне подумал! – Губы ее дрогнули. – Узнают – дразнить начнут…

– Эти начнут! – Артём криво усмехнулся. – Вон уже в сеструхиных галстуках на спор в школу приходят.

Лицо Виктории окаменело.

– Ты просто вынуждаешь меня, – сказала она мертвым голосом. – Ты не оставляешь мне выбора. Я сдам тебя на принудительное лечение.

Разговор пошел в открытую, притворяться больше не имело смысла – и Стратополох ощутил упоительный восторг бесстыдства.

– Не сдашь, – с нежнейшей ненавистью выдохнул он ей в лицо. – Нетрадиционную ориентацию принудительно не лечат.

– Лечат, – выдохнула она в ответ. Наблюдай за ними кто со стороны, ему показалось бы, что он присутствует при объяснении в любви. – Лечат, милый… В случае совращения – лечат.

– Что-что? – изумился Артём. – Это кого же я совращаю?

– Читателей! – Из кармана халатика Викторией немедленно была извлечена книжица – тоненькая, беленькая, изданная за свой счет и тем не менее настоящая, бумажная. Улика. Узкое лицо Стратополоха чуть вздернулось, тонкие губы тронула надменная улыбка.

– И что же там такого совратительного?

– Вот, – глухо сказала Виктория, листая. – Вот… «Серебряны Твои травы… и родники Твои зрячи…»

– Да-да… – рассеянно отозвался Артём, а у самого в глубине зрачков тлело злорадство. – Мы как раз сегодня с Валерием Львовичем это стихотворение и обсуждали…

– Кто такой Валерий Львович?

– Ай-яй-яй-яй… В поликлинику-то, видать, уже и дорожку забыла. Валерий Львович – наш новый психотерапевт.

– И он…

– Оценил, – с удовольствием выговорил Артём. – Я, собственно, чего к нему ходил-то? Думаю: а не злоупотребляю ли я метафорами? Яркие краски, знаешь, свойственны истероидам… Нет, говорит, в самый раз. Оч-чень, говорит, запоминающийся женский образ.

– Женский?!

– Ну не мужской же, согласись. Так что прошел собеседование по собственному желанию. Вот, кстати… – Артём извлек из внутреннего кармана пиджака вчетверо сложенную бумагу, развернул. – Все чин по чину, как видишь. Штамп, печать…

– Ты что, взятку дал участковому? – испуганно глядя на мужа, спросила Виктория шепотом.

– Обижаешь! – Вздернув голову еще выше, Артём спрятал бумагу. Прошествовал мимо остолбеневшей супруги и вышел вон.

– Иди-иди! – запоздало крикнула она вослед. – А то там, не дай бог, без тебя Родину на хор поставят!…

И ударилась в слезы.

Вырвался! Как и всякий закоренелый грешник, он чувствовал при этом одновременно и стыд, и радость.