Светлана Евгеньевна… раньше я не обращала внимания на учительницу музыки. У нас предмета «музыка» уже не было.

Я вдруг только сейчас осознала, что она молода. И что Лёва запросто может в неё влюбиться. Но ведь он мог влюбиться в меня! В меня, если бы не ошибка в театре. Говорят, ошибки можно исправить. Но как? Как мне её исправить?

В следующие три дня в кабинете музыки играли на фоно в четыре руки. Конечно же, Мендельсон со старинных нот тоже звучал… Его музыка была не похожа на музыку Шопена, она более задумчива, более рассеяна, паузы между музыкальными фразами длились дольше, но романтический настрой был одинаков. Оба писали музыку о любви. О том, что меня волновало сейчас больше всего на свете.

Я по-прежнему сидела на полу за дверью музыкального класса. Но до этого устраивала театр для Захара. Делала вид, что ухожу – одевалась, прощалась с ним на крыльце, махала рукой на прощанье.

И – и назад, в своё жёсткое «кресло» под дверью.

– Покровская, что ты тут сидишь? Я уже несколько дней за тобой наблюдаю. Поднимись. Сидеть на полу неприлично.

Завуч Ираида Петровна проходила мимо. Она подала мне руку, помогая подняться.

– Что тут происходит?

– Ничего. Я музыку слушаю.

С Ираидой Петровной мы были хорошо знакомы, она у нас химию преподавала.

– Но почему же музыку нужно слушать, сидя на полу? – удивилась учительница.

– А в скандинавских школах все дети сидят на полу, – сказала я, отряхивая джинсы.

– Можно подумать, скандинавские страны бедные, – завуч язвительно ухмыльнулась.

– Нет, у них есть стулья. Но сидеть на полу для них в кайф.

– Можно подумать, ты там была.

– Нет. Видела в фильмах.

– А почему ты не внутри? Что, не пускают?

– Чтоб не мешать креативу.

Ираида Ивановна поморщилась.

– Креативу… всё по-иностранному, по-иностранному. А ты скажи по-русски, Виолетта: чтоб не мешать творчеству.

– Чтоб не мешать… да.

– Как ты можешь мешать? Ты же очень воспитанная девочка. (Неужели? Я не замечала за собой особой воспитанности.) А кто там, кстати, играет? – Ираида Петровна улыбнулась, покачала головой. – И как хорошо играет! Да это профессионал! А? – спросила она у меня.

– Это Светлана Евгеньевна.

Почему-то я не сказала про Лёву. А потом я и в самом деле – сомневалась, кто там, за клавишами. Они же оба… это… лауреаты.

– Молодец наша молодая учительница. Жалко, что уходит от нас.

– Уходит? Куда?

– В музыкальный колледж, концертмейстером.

А как же Лёва? Кто ж его пустит за фортепьяно?

Ираида Петровна смело, по-хозяйски, распахнула двери. Музыка смолкла.

– Заходи, Виолетта! – пригласила меня завуч.

Я услышала это уже на лестнице. Я сбежала.

Запел мой телефончик.

Перепрыгивая со ступеньки на ступеньку, я нажала на кнопку приёма.

Смс от Захарыча.

«Приходи ко мне в гости сегодня».

Ответ я отшлёпала на крыльце. «Не могу. Спасибо. В другой раз.»

Что?! Ведь именно о таком смс я мечтала месяц назад!

Вечером, вернувшись из магазина, куда меня посылала мама, я влетела в подъезд. Проскочила два лестничных марша и на втором этаже вызвала лифт несмотря на страх перед ним. Со мной это случается. Влетаю с улицы с разгону и не хочу останавливаться у кнопки, несусь дальше, пока хватает порыва. Лифт подъехал, раскрылся передо мной во всю улыбчивую пасть. Внутри кто-то был. Шагнув, я подняла глаза.

Капитонов!

– Добрый вечер, – поздоровался он и слегка мне поклонился.

Официально. Сухо. Он, что, диктор программы «Время»? Лицо с намёком вежливой улыбки. Длинная шея обмотана длинным вязаным шарфом.

– Привет, – сдержанно ответила я.

Мы не смотрели друг на друга. А мне так хотелось взглянуть на него, но взглянуть на мягкого, доброго юношу с голубыми глазами. А сейчас – я видела – его глаза прятались в жёсткие щёлки. По коленкам бьёт тонкая нотная папка на длинных шнурках.

Чужие люди в лифте подпирали противоположные стенки.

«Скажи что-нибудь! Что-нибудь скажи! Что-нибудь!» – молча молила я.

Телепатия – великое дело.

– Как дела? – спросили от противоположной стены. О, какой же далёкой была эта стена! Человеку разжали зубы ножом.

– Да нормально.

Проще сказать, что всё нормально, чем объяснять, почему так плохо.

Господи, как же долго ехать до восьмого! Целую вечность!

Конечная остановка.

Каждый своим ключом открывает свою дверь.

Вот и приехали.

Что мне сделать, чтоб он меня простил? Ну что сделать? Что?

Мейкап у меня всегда на лице. Назавтра джинсы и свитер были отложены в сторону. Оделась просто, как Джулия Робертс, когда она пришла к Хью Гранту в книжный магазин[7]. Вся такая не «Дольче и Габбана», но особенная, не всегдашняя, притопала в школу.

– Покровская, это ты чё ли?

Захар посмотрел на меня и протёр глаза. Снова посмотрел и снова протёр.

– Слышь, да ты ещё и красивая!

– Вот те на! А ты что, не знал? А ещё какая?

– Умная, ясно дело. Ты меня ловишь в сети?

– А ты ещё не там?

– Ещё не совсем. На полпути. Муха ты эдакая.

– Наверное, ты имеешь в виду, что я – паук. А муха – это ты.

– Точно-точно, паук. Паучиха. А я тогда – комарик, – Захар засмеялся.

– Считай, что тебя ловлю. Тебя, другого, третьего.

– Чё-о? Чё-то я не врубился.

– Я не только тебе хочу нравиться, – сказала честно.

– Слышь, Покровская. Я так не играю, – Захар скривил губы.

На перемене услышала, как Серёга Пяльцев сказал Вовке Айпину:

– Всё-таки как хорошо, когда женщина в юбке.

Обо мне, о ком же ещё. Да, я женщина. Выкинуть, что ли, джинсы в окошко?

Я прогуливалась мимо 10 «Б» и, понятное дело, кого мне до жути хотелось встретить. Пусть Лёва посмотрит, что я могу быть другой. Могу быть девушкой, женщиной. Может, тогда он изменит своё отношение и простит меня всё-таки? Перекинулась двумя словами с Водонаевой – речь шла о моём наряде, конечно. Она тоже посоветовала джинсы отправить на свалку.

Говорила я с Аней, а сама всё поглядывала в проём открытой двери соседнего класса – ну где там Лёвка-то, где? Для кого я сюрприз приготовила, где Капитонов.

– Ты Капитонова высматриваешь? – догадалась Аня. – Его нет.

– А где же он?

– Не знаю. А тебе, что, без него скучно?

– Не знаю. Кажется… – я вздохнула и взглянула на Аню почти виновато.

– А Захар? Ты больше не любишь Захара? – Аня оттащила меня к подоконнику, поставила перед собой и посмотрела на меня с ужасом, как на преступницу.

– Ань, я не знаю, – я отвела взгляд. – Может быть, нет?

Как будто она могла ответить!

– Шутишь?

– Не могу в себе разобраться.

– Ну ты и штучка, Покровская! – Аня покрутила головой. – Зайди после школы к Капитонову, спроси, в чём дело, вы же соседи. И мне сообщи в «Контакте». Мне тоже интересно, почему отличники прогуливают. Слушай, может он в 10 «В» перешёл? – Аня рассмеялась.

– Не могу зайти. Я стесняюсь его, Аня.

Анька расхохоталась:

– В тебе стеснения, Ветка, как во мне – африканской крови.

Вот напрасно она так думает. Только, может, это не стеснение, а что-то другое?

Лёвы нет в школе.

Значит и музыки не будет, ясное дело, но после уроков я всё-таки подёргала дверь музыкального кабинета. Вдруг он прячется от меня здесь?

Заперто.

И его сердце заперто.

Но музыку слушать буду! Сидеть под дверью буду! Кто запретит?

Стоп! А может, он заболел? Вот я тупая: вчера в лифте он кутался в шарф. И кашлянул два раза.

Эта мысль меня неожиданно успокоила. Я ухватилась за неё, как за соломинку. Простуда – это не страшно. Пройдёт дня три-четыре, и я его снова увижу. Переживу как-нибудь. Ох, как же это долго – четыре дня. К нему домой зайти, справиться о здоровье? Нет, не пойду. Я с Захаром унижалась, с Лёвой – не буду.