Ну, а как отозвались о нем те двое, на приемных экзаменах в 1954-м почти отвергнутые, успевшие благодаря ему вскочить в последний вагон?

У Василия Шукшина, как человека пишущего и часто публикующегося, имелось больше, чем у кого-либо, возможностей высказать свое отношение к Мастеру, чем он неоднократно пользовался. Вспоминал его в разных статьях и интервью. В отклике, написанном по печальному поводу кончины Михаила Ильича, Шукшин выплеснул свои эмоции:

Он учил работать. Много работать. Всю жизнь. Он и начал с того свою учебу — рассказал нам, как много и трудно работал Лев Толстой. И все пять лет потом повторял: «Надо работать, ребятки». И так это и засело во мне — что надо работать, работать и работать: до чего-нибудь все же можно доработаться. «Надо читать», «подумайте» — это все то же приглашение работать. «Пробуйте еще» — это все работать и работать.

Он и сам работал до последнего дня. Так только и живут в искусстве — это я теперь до конца знаю. Знаю особенно отчетливо, особенно непреклонно, когда думаю о всей его жизни^[76].

Правда, кинооператор А. Д. Заболоцкий в мемуарах дает понять, что в своих благожелательных отзывах о мастере Шукшин неискренен. Однажды, когда Василию Макаровичу позвонили и попросили написать для сборника о Ромме, он отказался, сославшись на то, что уже писал о нем много добрых слов. Положив трубку, сказал Заболоцкому: «Наступит срок, напишу всю правду и про Михаила Ильича! Человек он ох как значимый и всемогущий! Только я ему еще и поперечным был. Правду наших отношений и „Посев“ не обнародует. Нет, благодетелем моим он не бывал, в любимцах у него я не хаживал, посмешищем на курсе числился, подыгрывал, прилаживался существовать»^[77].

Андрей Тарковский высказался наряду с другими поздравителями в большой подборке, посвященной 70-летию Мастера:

Мы благодарны ему за любовь, искренность и доброту, которые сейчас переплавились в наших душах и превратились в бесконечную нежность и благодарность прекрасному человеку и художнику не только за все то доброе, что он сделал для нас, а просто за то, что он существует, что он наш современник^[78].

Это юбилейные слова, предполагающие у всех сторон жизнерадостное настроение. А вот что написал Тарковский в траурном материале, где превалируют грустные ноты и обязательна искренность:

Когда нам становилось плохо, если на нас обрушивалась беда, или неотступно преследовали неприятности — мы приходили к Ромму, чтобы поделиться или, вернее, переложить на его плечи большую часть собственных горестей.

Мы делали это, чтобы не заболеть, и инстинктивно стремились вдохнуть глоток воздуха в доме человека с чистой совестью…

…Ученики какого иного мастера могли бы свидетельствовать о том, что учитель делится с ними самым сокровенным? Не помыслами, нет. Не успехами и победами. Нет! Мы понимаем — на это всегда готова бездарность. Ромм делился с нами сомнениями, неудачами.

Разве мы это забудем?

Он никогда не боялся говорить нам правды о себе.

И тем не менее был неуязвим, ибо был полон чувства собственного достоинства^[79].

Что касается мемориальных дел, одно время мелькнула надежда на появление имени Ромма в музейном пространстве. Это произошло, когда в правительстве Москвы обсуждалось создание музея «Дом Тарковских» «на Щипке» (официально: 1-й Щипковский пер., д. 26, стр. 1). Здесь знаменитый режиссер провел первые тридцать лет своей жизни. Напрашивается идея устроить в этом доме мемориал. Среди прочих предлагался проект, согласно которому на одном из этажей должна разместиться экспозиция, посвященная учителю «хозяина» дома — Михаилу Ильичу.

Разговоры об этом велись много лет. В 2007 году мэру Москвы писали выдающиеся деятели культуры от А (Ахмадулина) до Я (Янковский). Через год последовала реакция — вышло постановление правительства Москвы о создании культурного центра «Дом Тарковских» там, где жили три поколения семьи. Указывались точные сроки исполнения: 2009–2011 годы. Уже создавались проекты оформления, была составлена опись музейной коллекции. Но…

Пришел очередной руководитель Департамента культуры, и работы по созданию музея были временно приостановлены, а потом и вовсе заглохли. Дом ветшал, в 2004 году рухнула крыша, позже его разобрали, бревна свезли в Красную Пахру. Нынче вокруг того места, облизываясь, бродят богатенькие любители лакомых кусочков земли в центре Москвы, жаждущие возвести там очередную башню из бетона и стекла.

Время начала и окончания земного пути Ромма отмечены мемориальными досками. Одна из них установлена на малой родине выдающегося режиссера — в Иркутске, где он родился и жил в младенчестве. Тот дом не сохранился, его снесли, оригинальная доска красуется на соседнем доме: улица Халтурина, 1. Раньше эта улица называлась Медведниковской.

Инициатором установления мемориальной доски выступил журналист, член Союза кинематографистов Владимир Березин. Надеялся, что ее удастся сделать к столетию со дня рождения Ромма. Не тут-то было: путь от замысла до его реализации оказался неприлично длительным. Сначала возникли бюрократические препятствия, потом им на смену пришли финансовые — требовалось найти 28 тысяч рублей. Казалось бы, деньги не такие уж и большие, средняя зарплата в России на рубеже веков составляла около тысячи рублей. Чтобы получить эту сумму, понадобилось восемь лет. Деньги выделил Департамент культуры и архивов Приангарья. Оригинальную доску сделал скульптор Евгений Скачков. Она была открыта в феврале 2008 года.

Символично, что малая родина будущего режиссера, Иркутск, стал одним из первых российских городов, где проводились показы кино. Всего лишь два года понадобилось изобретению братьев Люмьер, чтобы добраться до столицы Восточной Сибири. Весной 1897 года в газете «Восточное обозрение» было опубликовано сообщение о том, что некто Маржецкий провел первые киносеансы. Об этом же свидетельствует запись краеведа Ю. П. Колмакова: «14 апреля 1897 года в театре Н. И. Вольского Маржецкий демонстрировал два величайших изобретения века — кинематограф и микрофон»^[80].

^{Мемориальная доска на доме в Иркутске, где родился Михаил Ромм}

^{[Из открытых источников]}

Другая мемориальная доска установлена в Москве, на доме № 8 по Тверской улице. Михаил Ильич прожил здесь последние три года. Здесь же он скоропостижно скончался. Утром сидел за письменным столом, разбирал материалы к своему новому фильму. В какой-то момент сказал жене: «Что-то я неважно себя чувствую. Пожалуй, прилягу». Елена Александровна помогла ему дойти до кровати. Он лег и почти сразу умер.

Вряд ли режиссер предполагал, что такое трагическое событие, как уход из жизни, произойдет столь буднично.

Впрочем, в мирное время это можно сказать про смерть каждого человека.

Список источников

Архивы

Российский государственный архив литературы и искусства (РГАЛИ)

Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ)

Литература

Абдрашитов В., Климов Э., Соловьев С. Три истории об учителе и режиссере // Независимая газета. 2001. 24 янв.

Акимов Н. П. Не только о театре. Л.; М.: Искусство, 1966.

Александров Г. В. Эпоха и кино. М.: Политиздат, 1976.

Баталов А. В. Из записок актера // Нева. 1969. № 3. С. 193–196.

Бернштейн А. Вспомним Никандрова // Юность. 1987. № 8. С. 50–51.

Бернштейн А. Покаяние Михаила Ромма // Лехаим. 1997. № 67.

Богословский Н. В. Что было и чего не было… И кое-что еще. М.: ОЛМА-Пресс, 1999.

Большаков И. Г. Советское киноискусство в послевоенные годы. М.: Знание, 1952.