Кинокартина отличается не только своим глубоким идейным содержанием, но и своими высокими художественными достоинствами: занимательным и острым сюжетом, ярким и своеобразным языком, прекрасной режиссерской работой и очень хорошим актерским исполнением^[43].

За пьесу «Русский вопрос» Симонов получил четвертую Сталинскую премию. Экранизация принесла на следующий год аналогичные премии М. Ромму (у него это была третья), Б. Волчеку, Е. Кузьминой, М. Астангову, М. Названову и Б. Тенину.

Хочется добавить несколько слов насчет «судов чести», которые в разных модификациях просуществовали до 1960-х. Было бы странно, если бы столь масштабное явление советской общественной жизни не отразилось в искусстве.

^{Проект постановления Оргбюро ЦК ВКП(б) «Об ошибках, допущенных в кинофильмах „Поезд идет на Восток“ и „Русский вопрос“ на польском языке»}

^{7 февраля 1949}

^{[РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 132. Д. 251. Л. 44–45]}

Во-первых, чтобы не пускать дело на самотек, Сталин после возникновения этого карательного органа поручил К. Симонову создать произведение на данную тему. Константин Михайлович откликнулся пьесой «Чужая тень».

Писал без куража, мысли его занимала другая, по-настоящему интересная работа. Но, как истинный профессионал, делал все на совесть. Чтобы не ошибиться в деталях, поехал в Саратовский институт микробиологии, познакомился там накоротке с научными сотрудниками, понаблюдал за их работой. Закончив пьесу, даже не показывая театрам, сразу отослал ее Жданову. Мол, ваше задание выполнено, остальное меня не касается. Константин Михайлович был уверен, что партийный идеолог передаст «Чужую тень» Сталину. Однако никакой реакции не последовало. Только через восемь месяцев — за это время и Жданов умер — вождь позвонил автору. Высказав свое мнение, он предложил переделать финал пьесы. В варианте Симонова главного героя за низкопоклонство перед Западом ожидало суровое наказание. Иосиф Виссарионович посоветовал сделать развязку менее кровожадной — нужно, чтобы ученый осознал свою ошибку и перековался.

Драматургу эта подсказка была только на руку, он и сам хотел сделать оптимистическую концовку. Поэтому после разговора с лучшим другом советских писателей охотно переделал. Однако пьесу эту по-прежнему не любил, можно считать, от нее отрекся.

Если Симонов писал «Чужую тень», выполняя пожелание вышестоящих товарищей, то драматург Александр Штейн решил поддержать шумную пропагандистскую кампанию против космополитизма добровольно, по велению сердца. Действовал он весьма активно: написал пьесу «Закон чести» и на ее основе киносценарий «Суд чести». Картину снял на «Мосфильме» режиссер Абрам Роом.

Что касается пьесы Штейна, из-за важности темы ее поставили во многих театрах страны, и это был тот редкий случай, когда Симонова кто-то опередил. (Кстати, до сих пор неизвестно, почему «Чужая тень» дошла до Сталина только через восемь месяцев.)

Сюжеты обеих пьес похожи донельзя, поскольку оба выросли из реального процесса над Клюевой и Роскиным.

Хотя Александр Штейн писал без принуждения извне, он тоже был недоволен своим творением, точнее, тем, что здесь проявилась ущербность его гражданской позиции. Прототипы действующих лиц прозрачны, почем зря выставил людей в неприглядном виде. Осознав это, он пытался как-то загладить свою вину. Однажды узнал, что жена осужденного В. Парина работает детским врачом в находящейся рядом с его домом детской поликлинике. Штейн вызвал ее якобы к больному сынишке. Врач приходит, видит — ребенок совершенно здоров, она в полном недоумении. Тут Александр Петрович и признался в том, что хотелось поговорить с ней, излить душу. Однако Парина его слушать не пожелала, ушла. Не понравилось ей, что драматург вызвал ее обманным путем, прикрываясь ребенком.

Глава шестнадцатая. Дитя революции

Еще не затихло эхо свистопляски вокруг «суда чести» и нужно было лихорадочно заканчивать «Русский вопрос», как свалилась новая напасть — 11 февраля 1948 года от инфаркта скончался великий режиссер Сергей Михайлович Эйзенштейн. Ему едва исполнилось пятьдесят.

Для советского искусства это явилось, пафосно говоря, невосполнимой потерей. Ромм был совершенно уверен, что именно Сергей Михайлович заложил прочный фундамент, на котором зиждутся современные театр и кино.

Михаил Ильич познакомился с Эйзенштейном в гостях у сценаристки Виноградской, вскоре после выхода «Пышки». Разница в возрасте небольшая, между ними быстро установились дружеские отношения. Ромм хорошо знал и театральные работы нового друга, и его фильмы, высоко ценил его достижения. Восхищался его умением во всем дойти до сути, разобраться в любом театральном секрете, чтобы сделать его для всех понятным — показать или объяснить.

Сергей Михайлович неожиданно ушел из театра в кино, и стоило появиться «Стачке», как стало ясно, что его прежний опыт пригодился и в новом жанре, синтезируя здесь благодаря монтажу и драму, и комедию, и эксцентрику, создав не виданный ранее сплав. Теперь же практически любой советский фильм держится на могучих плечах «Броненосца „Потемкин“», «Александра Невского», «Ивана Грозного», которого Ромм с такой страстью защищал в охаянном десятки раз письме Чехову.

А ведь творческий путь Эйзенштейна сопровождали не только цветы, но и тернии. Вернувшись в мае 1932 года из Мексики в Москву, Сергей Михайлович столкнулся с подозрительностью и неприкрытой враждебностью, с творческой, да и бытовой завистью. На Всесоюзной конференции кинематографистов в январе 1935 года его обвинили в отрыве от жизни, излишнем теоретизировании. Съемки «Бежина луга» были приостановлены якобы из-за формализма и политической несостоятельности. Вторая серия «Ивана Грозного» фактически оказалась под запретом. Потом с проката убрали и первую.

^{Сергей Михайлович Эйзенштейн}

^{[Из открытых источников]}

Чудесный, потрясающий человек. Улыбчивый, с ироническим взглядом, он порой мог быть очень жестким, особенно в отношениях с начальством. С этой публикой Эйзенштейн часто конфликтовал, из-за чего его картины консервировали, месяцами сидел без работы. Ромм, который тоже не ходил в фаворитах у руководства, и тот советовал Сергею Михайловичу:

— Да не лезьте все время на рожон, угомонитесь. Сделайте вид, что с ними согласны, и помиритесь.

— Не могу.

— Почему?

— Характер такой, — сокрушенно вздохнул Эйзенштейн и поведал другу историю о том, как однажды без особых причин выставил Шумяцкого на посмешище.

^{С. М. Эйзенштейн. Шарж Кукрыниксов}

¹⁹²⁹

^{[Из открытых источников]}

Однажды, году в 1935-м, вызвал его к себе председатель Госкино. До этого они, поругавшись, длительное время не общались, и вдруг вызвал. Значит, хочет мириться, рассудил Эйзенштейн. Он не против, пошел. Встретил его Борис Захарович приветливо, начал предлагать идеи для новых фильмов: то довести до кондиции «Веселых ребят», то экранизировать какую-нибудь пьесу Островского, то еще какую-то дребедень. Слушал его Сергей Михайлович, а потом с самым серьезным видом говорит:

— Есть такой малоизвестный русский классик Барков, ученик Ломоносова. И есть у него грандиозное классическое произведение «Лука». Вещь острая, была запрещена царской цензурой, издавалась в Германии, распространялась подпольно. Вот его бы я охотно экранизировал.

Шумяцкий признался, что не читал, постарается почитать как можно быстрее. После ухода режиссера Борис Захарович попросил секретаршу заказать в Ленинке эту книгу. Девушка как увидела название, чуть в обморок не хлопнулась. Побежала жаловаться к заместителю Шумяцкого. Тот возмутился, созвал своих сотрудников, принялись обсуждать, как объяснить шефу провокационность желания Эйзенштейна.