— Вполне, — ответил доктор Грэм, недоумевая, дойдет ли старая дама когда-нибудь до сути.

— Я передала ему снимок, и он стал внимательно его рассматривать, как вдруг эти люди — такие милые, знаете, они еще собирают всякие цветочки и бабочек, по-моему, их зовут Хиллингдоны…

— А, Хиллингдоны и Дайсоны?

— Да, верно. Они вдруг пришли, сели, стали смеяться, разговаривать, заказали выпить, и мы все чудесно побеседовали, и майор Полгрейв нечаянно положил этот снимок к себе в бумажник, а бумажник — в карман. Я тогда не обратила внимания, но потом вспомнила и сказала себе: «Смотри, не забудь попросить у майора фотографию Дензила». Я думала об этом вчера вечером, когда были танцы, играл оркестр, но мне так не хотелось отвлекать его, потому что им было так весело вместе, и я подумала, что напомню ему об этом с утра. А сегодня утром… — и, задохнувшись, мисс Марпл умолкла.

— Да, да, — сказал доктор Грэм, — я вас вполне понимаю. И вы, естественно, хотите вернуть снимок, не так ли?

Мисс Марпл закивала.

— Да, очень. Видите ли, он у меня единственный и даже негатива не сохранилось. Я бы возненавидела себя, потеряй я этот снимок, ведь бедный Дензил уже несколько лет как умер, а он был моим любимцем. Это единственный его портрет, который у меня остался. Я знаю, что надоедаю вам, но, я надеюсь, вы сможете заполучить для меня эту карточку. Поймите правильно, мне не к кому больше обратиться, я ведь понятия не имею, кому достанутся пожитки майора. Это все так сложно. Скажут: ах, какая досада, но ведь они не понимают. Никто на свете не сможет понять, что значил для меня этот снимок!

— Конечно, конечно, — сказал доктор Грэм. — Я понимаю ваши чувства. Они совершенно естественны. Впрочем, я вскоре встречусь с местными властями: завтра похороны, и кто-нибудь из управления должен будет пересмотреть его бумаги, вещи, прежде чем сообщить ближайшим родственникам. Не могли бы вы описать мне этот снимок?

— Это фасад дома, — сказала мисс Марпл. — И кто-то — я хотела сказать Дензил — как раз вышел из парадного. Просто другой мой племянник обожает снимать цветы, и он фотографировал, по-моему, гибискус или один из этих прекрасных цветов — что-то вроде лилий, а Дензил как раз в это время вышел из дома. Это не лучшая его фотография, немного нечеткая, но я люблю ее и всегда держу при себе.

— Хорошо, — сказал доктор Грэм, — я все понял, и думаю, что мы без труда вернем вам эту фотографию, мисс Марпл.

Он встал со стула. Мисс Марпл улыбнулась ему:

— Вы так добры, доктор Грэм, вы очень добры. Надеюсь, вы меня понимаете?

— Да, конечно, понимаю, — ответил доктор Грэм, с чувством пожимая ей руку. — А теперь ни о чем не беспокойтесь. Массируйте ваше колено ежедневно и потихоньку, а я пришлю вам эти таблетки. Принимайте их по одной три раза в день.

Глава 5

Мисс Марпл принимает решение

На следующий день была панихида по майору Полгрейву. Мисс Марпл проводила его в последний путь. Каноник Прескотт отслужил молебен, и жизнь вошла в свою колею.

Смерть майора была всего лишь случайностью, маленьким неприятным происшествием, о котором вскоре забыли. Здешняя жизнь целиком состояла из солнца, моря и светских развлечений. Мрачный белоглазый призрак, прервав привычное существование, набросил на него мгновенную тень, но тень уже исчезла. В конце концов, об усопшем толком никто ничего не знал. Он был довольно болтливым стариком, вроде клубного зануды, и без конца делился воспоминаниями, даже если у вас и не было особой охоты слушать. Он успел осесть ненадолго где-то там, на краю света. Жена его умерла много лет назад. У него была одинокая жизнь, и теперь — одинокая смерть. Но его одиночество, ставшее привычным, проходило среди людей и, видимо, не очень его тяготило. Майор Полгрейв умел быть одиноким — ему было весело самому с собой, и он получал от этого немалое удовольствие. Теперь он умер, и никто не скорбит по нем, а на следующей неделе, должно быть, никто и не вспомнит его даже мельком.

Единственным человеком, который мог бы сказать, что скучает без него, была мисс Марпл. Не из глубокой личной приязни, а потому, что она хорошо понимала ту жизнь, которую он вел. Когда стареешь, размышляла она с собой, все больше и больше приобретаешь привычку слушать, пусть без особого интереса, но именно это и стало для нее и для майора любезным компромиссом двух старых людей. Это было живое человеческое чувство, и нельзя сказать, чтобы она горевала о майоре, но ей не хватало его.

В тот же день, после похорон, когда она сидела с вязаньем на своем излюбленном месте, к ней подошел доктор Грэм. Она отложила спицы, здороваясь с ним. Он сразу сказал с неподдельным сожалением:

— Боюсь, мисс Марпл, что у меня для вас неутешительные новости.

— Неужели? Это касается моего?..

— Да. Мы не нашли этот снимок, который был для вас так дорог, и я боюсь, что вас это очень огорчит.

— Да, конечно. Но что поделаешь, бог с ним. Сейчас я понимаю, что это была просто сентиментальность. А что, его не оказалось в бумажнике майора?

— Нет, ни в бумажнике майора, ни среди других вещей. Там было несколько писем, газетные вырезки, всякий хлам, старые фотографии, но на ту, что вы описали, и намека не было.

— Ах, боже мой, — сказала мисс Марпл. — Значит, так тому и быть. Я благодарна вам от всего сердца за все эти хлопоты, доктор Грэм.

— Ну, что вы, какие хлопоты! Я ведь и сам хорошо знаю, что могут значить семейные памятки, особенно в старости.

Старая дама достойно встретила неприятную новость, подумал он. Майор Полгрейв, по всей видимости, наткнулся на снимок, вытаскивая что-нибудь из бумажника, и, даже не представляя себе, как он мог там очутиться, попросту выбросил как нечто ненужное. Но этот снимок имел такое значение для этой старой леди. Однако леди, кажется, отнеслась ко всему бодро и философски.

Сказать по правде, в душе мисс Марпл была далека и от философии, и от бодрости. Ей нужно было немного подумать, при этом она. хотела использовать представившуюся возможность, чтобы иметь полное впечатление.

Она с большим рвением, которое даже не пыталась скрыть, вовлекла в разговор доктора Грэма, а этот добрый человек, приписывая некоторые повороты беседы естественному одиночеству старой дамы, всеми силами старался увести ее в сторону от злополучного снимка, и с легкостью начал рассказывать о жизни на острове и о разных пленительных местах, которые мисс Марпл могла бы с удовольствием посетить. Бедный доктор и сам не понял, каким образом разговор опять вернулся к смерти майора.

— Ах, как это печально, — говорила мисс Марпл, — только подумаешь, что кто-то может умереть вот так, вдали от дома. Хотя из того, что он говорил мне, я поняла, что у него не было близкой родни, а сам он, кажется, жил в Лондоне.

— По-моему, он много путешествовал, — отвечал доктор Грэм. — Во всяком случае зимой. Ему не нравилась наша английская зима. Не сказал бы, что я его осуждаю.

— Ну, что вы, конечно, — согласилась мисс Марпл. — Возможно, у него были свои причины: слабые легкие или еще что-нибудь, и ему необходимо было проводить зиму за границей.

— О, нет, не думаю.

— Насколько я знаю, у него было высокое давление.

— Он сам говорил вам об этом?

— О, нет. Он об этом и словом не обмолвился. Мне кто-то еще говорил.

— А, понятно.

— Я так думаю, — продолжала мисс Марпл, — что при этих обстоятельствах его смерть не была неожиданной.

— Совсем необязательно, — ответил доктор Грэм. — В наше время давление можно вполне контролировать.

— Он умер так неожиданно, однако, я думаю, вы не были удивлены.

— Учитывая его возраст, особо удивляться не приходится. Но я этого, конечно, не ожидал. Сказать по чести, он мне всегда казался в хорошей форме, правда, как врач я его не наблюдал, никогда не мерил давление.

— Но ведь обычно знаешь, я имею в виду, что всякий доктор, наверное, сможет по виду определить, есть ли у человека высокое давление? — допытывалась мисс Марпл с девической непосредственностью.