Истины, которые человек познает мистическим путем, безотносительно к тому, чувственный он или сверхчувственный, очень разнообразны. Некоторые из них относятся к этому миру, например, предвидение будущего, чтение в сердцах людей, внезапное уразумение смысла какого-нибудь текста, знание о событиях, которые совершаются далеко от того места, где находится субъект; но гораздо важнее по своему значению откровения теологического и метафизического характера.

"Святой Игнатий, читаем мы у Бартоли Мишеля, признался однажды отцу Лайнецу, что час молитвенного созерцания, пережитого однажды в Манрезе, открыл ему больше истины о небесных вещах, чем все поучения ученых докторов, взятые вместе… Однажды, когда он молился на ступенях хоров доминиканской церкви, он ясно уразумел весь замысел божественной мудрости, проявившейся в созидании мира. Другой раз, во время одной церковной процессии, дух его возрадовался о Боге и ему было дано увидеть в образе, доступном слабому пониманию обитателя земли, глубокую тайну сущности Святой Троицы. Это видение наполнило его сердце такой сладостью, что впоследствии лишь одно воспоминание о Нем заставляло его проливать обильные слезы" [247] .

То же самое было и со святой Терезой.

"Однажды, во время молитвы, пишет она, я получила способность сразу постигнуть, каким образом все вещи могут быть созерцаемы в Боге и содержаться в Нем. Я видела их не в их обычной форме, однако с поразительной ясностью, и вид их остался живо запечатленным в моей душе. Это одна из наиболее выдающихся милостей, дарованных мне Богом… Вид этот был до такой степени утонченный и нежный, что описать его нет возможности" (Vie, pp. 581, 582).

Дальше она рассказывает, что Божество представляет собою словно громадный и поразительно прозрачный бриллиант, в котором каждый из наших поступков отражается таким способом, что вся его греховность становится ясной и очевидной. "Господь дал мне уразуметь, говорит она в другом месте, каким образом Бог может быть в трех лицах. Он так показал мне это, что удивление мое было равно охватившему меня чувству утешения… И теперь, когда я думаю о Святой Троице или когда я слышу упоминание о Ней, я понимаю, каким образом три лица составляют только одного Бога, и я испытываю при этом неизреченное блаженство".

В одном из позднейших переживаний Св. Терезе дано было увидеть и понять, каким образом Матерь Божия была взята на небо [248] .

Восторг, испытываемый мистиками во время подобных состояний, по-видимому, превосходит те радости, которые нам может дать нормальное сознание. Такой восторг, очевидно, возбуждает и физическую природу, потому что об этом чувстве восхищения всегда говорят, как о чем-то таком, что трудно вынести и что почти граничит с физической болью [249] . Но это слишком утонченное, слишком необычно-глубокое наслаждение, чтобы его можно было выразить обыкновенными словами. Непосредственное прикосновение Бога, раны от Его копья, восторг опьянения, экстаз брачного единения – вот обычные выражения для описания этого восторга. В этих возвышенных состояниях экстаза замирают и чувства, и рассудок. "Если наш рассудок при этом воспринимает что-либо, говорит Св. Тереза, то только таким путем, который для него самого остается неизвестным, и из того, что он воспринимает, он ничего не может понять. С своей стороны, я не верю, чтобы он здесь что-либо воспринимал, потому что, как я уже сказала, у него нет сознания о приобретении чего-либо. Сознаюсь, что это все представляет для меня неразрешимую тайну" (Vie, p. 198). Во время состояния, которое теологи называют raptus , т.е. состоянием восхищения, дыхание и кровообращение до того слабы, что перед учеными возникает вопрос, не отделяется ли временно душа от тела во время подобных состояний. Стоит только прочитать у Св. Терезы описание подобного состояния, чтобы убедиться, что мы имеем дело не с воображением, а с явлениями, которые, хотя и встречаются очень редко, но тем не менее свойственны некоторым психическим организациям.

Врачи видят в подобных состояниях экстаза ничто иное, как гипнотическое состояние, вызванное внушением или подражанием, и считают, что интеллектуальное основание их возможности кроется в суеверии, физическое же – в вырождении и истерии. Возможно, что патологические условия играют не малую роль во многих, быть может, даже во всех случаях экстаза. Но этим еще не отнимается у состояния сознания, вызванного экстазом, та ценность, какую оно может иметь для нас, как расширение границ нашего познания. Чтобы судить об этих состояниях, мы должны, не довольствуясь поверхностными замечаниями медицины, рассмотреть внимательнее, какие плоды для жизни приносят подобные состояния. И мы увидим, что плоды эти в высшей степени разнообразны. Нередко результатом состояния экстаза бывает особого рода оцепенение. Припомните, какой беспомощною была на кухне и в школе бедная Маргарита Алакоквийская, и сколько вообще было таких мистиков, которые погибли бы несомненно, если бы их восторженные последователи не приняли на себя забот о них. Но это "пребывание вне мира сего", вызываемое мистическим сознанием доходит до такой полной отрешенности от практической жизни только у тех мистиков, которые от природы наделены пассивным характером и слабым интеллектом; на людей же, обладающих сильным умом и характером, мистическое настроение оказывает совершенно противоположное действие. Великие испанские мистики, экстаз которых доходил до крайних пределов, проявляли, в большинстве случаев, неукротимую деятельность духа, и энергия их еще усиливалась от тех трансов, в которые они впадали.

Святой Игнатий был мистиком, но его мистицизм сделал его одним из самых выдающихся деятелей, которых когда-либо видел мир. Св. Иоанн (Saint John of the Cross), описывая те наития и "прикосновения", которыми Бог вступает в единение с душой человека, говорит нам, что "они чудесным образом обогащают ее. Даже одного из них было бы достаточно, чтобы сразу очистить душу от тех несовершенств, которые она тщетно старается стряхнуть с себя в течение всей своей жизни, и наполнить ее всеми добродетелями и всеми сверхъестественными дарами. Каждое из этих упоительных утешений может вознаградить душу за все труды, содеянные ею за всю жизнь, даже если бы эти труды были неисчислимы. Одаренная непобедимым мужеством, охваченная страстным желанием пострадать за своего Господа, душа томится тогда особой мукой из-за того, что ей не дозволено пострадать в еще большей степени" (Oeuvres, II, 320).