Когда Диего прервал их семейное рандеву, Леонора скоро собралась и отвечала деловито. Рассказала она не много, но и не мало – три листа занял перечень городов и примерных дней пребывания там оркестра "Голос Ладии". Женщине пришлось поднимать по закоулкам памяти весь год, предваривший начало болезни.

Обозначила она и виновницу – скрипачку Марселлу с творческим псевдонимом "Канарейка" на месте фамилии. Было видно, что и эти сведения Леонора оделяет с неохотой – вновь обретя силы и супруга, она склонна была по-христиански простить горемычную завистницу. Кто мог подумать, что поиски Марселлы станут вопросом имперской важности?

Диего почти молился, чтобы Леонора оказалась права.

Найти оркестр труда не составит. Марселла может еще выступать, что совсем упрощает дело, но может и скрываться – тогда придется отследить все ее возможные контакты в каждом городе. Леонора твердо считала, что чарами злодейка не владела – имело место общение с артефактором или посредником.

Если Марселла не при чем, поиски станут бессмысленным фарсом.

В этой неопределенности рапорт Алессана о работе с древесником стал хотя бы каким-то надежным оплотом. Им достоверно известно, что гениальный автор давно творит свои теневые чары, и что в указанный период он не жил в столице или выбирался из нее.

Архивариус получит задачу сопоставить схожие нераскрытые эпизоды – удачей будет найти иные нити той же паутины.

– Господин Карнелис еще что-либо вывел из кода инструмента? – спросил Диего.

Алессан и сам хотел продолжить.

– Швы, – кивнул он кратко. – Чары вплетали не одним днем.

Диего дважды одобрительно хлопнул по ребру стола, являя крайнюю степень эмоциональности:

– Превосходно!

Он даже воспрял со стола в новом витке рассуждений и сделал несколько шагов к окну.

Скорее всего, такая работа велась без посредника, а если Леонора не замечала регулярной пропажи скрипки, допытаться нужно иных странностей – ее чем-то настойчиво отвлекали, возможно, даже опаивали.

– Ты вполне ему доверяешь? – внезапно уточнил отец, обернувшись.

Юноша замер и заставил себя поразмыслить непредвзято, но и спустя время просившийся на язык ответ остался прежним.

– Не вижу рациональной зацепки для сомнений, – признался он. – Да, отец, я ему доверяю.

"Обвинит в наивности?" – подобрался внутренний Лис.

Лицо Диего действительно отразило печаль, но излил он ее на светлую макушку Флавия, который уставился на стену и отбыл мыслями в далекие широты. Магистр вновь посмотрел на сына.

– Хорошо, – сказал он, и прибавил на едва слышном выдохе: – Рад, что хотя бы ты на это еще способен.

Отец умолк, не будучи настроен развить свою мысль, так что, выдержав паузу, Алессан уточнил преспокойно:

– Могу быть еще полезен?

Диего неожиданно пристыженно поджал губу. Кажется, свою жену он видит немногим чаще, чем Флавий – не пришлось бы и ее потом искать.

– Составь леди Алвини компанию на обеде за нас обоих, – вздохнул он уже открыто. – Развлеки и напомни, как я выгляжу. Снова пропускаю ужин.

Вечером Диего предстояло исполнить малоприятную честь – лично доложиться о промежуточных итогах его величеству, при том ни бровью не выдать особое положение свидетельницы в сердце младшего царевича и появление у монарха девятой внучки.

***

Арис, кажется, никогда в своей жизни не пивала столько чаю – разговор с матушкой перед сном выдался долгим и, наконец-то, откровенным.

Все, что мучило и разделяло их годами, теперь всплывало эпизодами и находило свои ниши. Арис уразумела, для чего ей шарльский язык и этикет, почему следовало держаться розно от соседей, но и не слишком приближаться к старшему Алвини. Прояснилась и "сестренка", и адресная карточка, и прочие мелочи быта, не дававшие ей покоя.

Конечно, спрятавшись на печь от впечатлений, Арис излила весь чай слезами.

Сначала тихо плакала от счастья, что матушка теперь ей ближе, чем когда-либо, что у них есть честное родовое имя и защита. Потом живо нарисовала последнюю встречу юных своих родителей и разрыдалась по-настоящему.

Как наяву стоит в южном саду Леонора, внутри которой тайно бьется второе сердце. Она доверчиво прижимается мокрой щекой к жесткому сукну военной формы, счастливая минутой, но горюющая о разлуке. Могущественный маг, статный царевич Флавий держит ее в кольце уверенных рук и обещает очень скоро увезти в свой дом и большую семью.

Больше им не увидеть друг друга такими. Через три дня вокруг его запястий на двадцать лет защелкнутся браслеты узника, а молодой жене придется забыть новое имя и воспитывать достойную царевича дочь в нужде, скрывая правду даже от нее самой.

Арис истязала сама себя этими картинами, не умея остановиться.

К добру ли была встреча двух порывистых натур? Сблизятся ли они теперь, заменит ли новая жизнь пережитую боль?

Сама Арис, выросшая ни царевной, ни крестьянкой, чужая и тем и другим – сможет ли она стать счастливой?

Здесь в ее грезах проявился отчего-то молодой господин Карнелис – и Арис обмерла, открывши: пропасть между нею и благородным Себастьяном оказалась мнимой, а она теперь не бесприданница.

Ужаснувшись этой фантазии, вязунья тотчас бежала к помыслам более скромным: теперь ей не зазорно искать дружбы Леи и Виолы.

Ах, леди Лея! Возвышенная, тонкая, идеальная! Не опускает глаз, когда ее пытаются смутить. Держит себя, даже если досадует. При всей гордости своего рода – не выказывает превозношения.

Виола же – как маленькая искра. Кажется, она ничего не боится в этом городе. В ней столько задора, что девица движет вперед все свое окружение, не глядя даже на статус. Оружейники нашли в мастерице-вязунье мага, но именно Виола первая подняла ее до уровня желанной гостьи у аристократов.

"Если бы вобрать и рассудительность магички, и теплую живость Виолы! – мечтала внутренняя Арис. – Я стала бы такой, какой желает видеть меня матушка."

Она твердо положила себе следовать примеру настоящих барышень, чтобы отучиться, наконец, краснеть и запинаться.

Истинная леди несет в себе гармонию, от которой все иные дела налаживаются как бы сами собою – не зря же Лея умудряется без устали опекать половину города, а Виола так ловко управляется с делами "Щепки"!

Нетерпение и труд

В Итирсисе 20 мая, суббота

– Опять вызывали в Приказ? – две баранки, которые леди Виола башенкой сложила у пиалы с чаем, вероятно, составляли ее скромный десерт.

– Сегодня я добровольцем, – бодрый Себастьян подхватил одно румяное колечко и уместил в рот едва не целиком (ничего, для девицы полезно будет уполовинить сладости).

Сестрица посмотрела как-то жалко.

– Тебя, случаем, на этот раз не покормили? – спросила она.

Древесник помотал головой, жуя с большим аппетитом.

– Хлебосольная хозяйка съела мою порцию? – догадался он.

Потом вдруг свел брови и поискал глазами следы сестриной трапезы.

– Это был весь твой обед? – не поверил он. Баранка сразу встала поперек его горла и сглотнулась трудно.

Виола пожала плечиком.

– На себя одну не стала ничего придумывать, – ответила она, подозрительно быстро садясь и пряча носик в пиале.

Себастьян посмотрел на нее серьезно и внимательно.

– Все так плохо? – мягко подытожил он.

Виола сдалась, вздохнула тяжко и опустила чай на стол.

– Я отнесла плату за дом на следующий месяц, отложила взносы в гильдию и три луны для Леи. На остатках мы, конечно, не оголодаем…

– Но ты уже экономишь на обеде, – перевел брат, садясь напротив.

– Не вздумай доложить родителям! – глянула она с мольбою. – Матушка вмиг меня заберет, еще и станет кормить, пока все платья не затрещат.

Древесник ничего не обещал и смотрел с огорчением, рожденным более поступком сестры, чем с их новою диетой.

– У тебя, конечно, имеется план? – предположил он сухо.