Лея совсем не ожидала, что упоминание о книгах отверзнет такие глубины, но потрудилась проникнуться сколько возможно.

– Причину, полагаю, не выяснили? – вопрос ее был скорее сочувственным утверждением.

Арис безнадежно покачала головой.

– Простые маги не справились, а просить к себе высоких мастеров мы не имели возможности, – сокрушилась она.

Поднимая мучительную тему, вязунья сама еще не верила, что решится завершить ее мольбою, но миг показался вдруг благоприятным.

– Лея Сальвадоровна, я знаю, чаяния мало… – прибавила она торопливо. – Может быть, вы попробуете взглянуть? Матушка не изъявит восторга, но я страшусь упустить и малейший случай.

Девица умолкла с бьющимся сердцем (ей тут же пришлось снова согнать комара, также свой случай упускать не желавшего).

Лея редко отказывала горожанам. Может быть, это было недальновидно с ее стороны, но невеликая по мерке магов ее сила нередко здесь переворачивала судьбы. Зная это, произносить “нет” она почти совсем разучилась.

– Конечно, Арис, – мягко обещала магичка. – Ведите прямо сейчас, если желаете.

– Благодарю вас! – шепотом воскликнула вязунья. – Я смогу оплатить, даже если из моей иллюзии не выйдет толка.

– Не нужно, – Лея вдохнула и вдруг ощутила потребность уравновесить откровения. – Я плохо помню свою мать. Это неправильно, когда они уходят слишком рано.

– А я не знаю своего отца, – излила вдруг душу Арис, словно подхваченная волной.

Лея чуть сжала руку Арис, не сбавляя шаг. Даже в перчатке она сумела передать свое участие.

Завтра обе девицы распекут себя за говорливость, но сегодня их прямодушие мнилось чем-то правильным. Определенно, хмель виолиного “салона” еще воздействовал на них обеих – распорядительница могла показаться неумелой, но не напрасно (и отнюдь не случайно) она вовлекла всех гостей в скоро сблизившую их деятельность.

– Мой отец очень заботливый, – сказала магичка невпопад и дополнила про себя с горечью:

“По этой причине я здесь"

"Или по причине своей недалекости." – тут же вставила внутренняя Лея. Эта невидимая девица становилась день ото дня сварливее, должно быть, от горя и бедствий, постигших ее.

За мостом на левый берег Итирсы шум города заметно стих – здесь жители имели обыкновение беречь ламповое масло и лучины. Подниматься с зарей они почитали куда более выгодным. Минуя жилище Леи, девицы продолжили путь к Зеленой улице. Ранний апрельский комар уныло отстал – вероятно, утерял интерес к их минорному разговору.

Когда они достигли дома Арис, сумерки стали гуще, но Селену вязунья заметила издали. Подруга ждала их у кособокого плетня и пребывала в таком волнении, что Арис бросило в холод.

– Как матушка? – первой спросила она, подлетев и мешая подруге начать ходить кругами.

– Уже спит, – вопреки надуманной трагедии ответила соседка.

Арис глубоко вздохнула, прогоняя мнительность. Она с радостью нашла бы теперь опору в оградке, но та и без нее готова была повалиться наземь.

– Лея Сальвадоровна согласилась помочь нам и рассмотреть дурные чары, – поделилась вязунья своим упованием.

Она ждала, что Селена, по обычаю, примет ее радость как свою, однако та заявила внезапный протест:

– Не стоит тревожить Леонору Эмильевну.

– Едва ли мы дождемся иного удачного шанса, – возразила Арис, удивленная позицией подруги. – Ее теперь утомляет даже дыхание.

– Не в этот раз! – Селена нетерпеливо схватила вязунью за руки и выложила, наконец, свою жгучую весть. – Ты не поверишь, Арис: она сегодня ходила гулять!

Арис действительно не поверила.

– Покинула дом? Сама?

– Не просто покинула – час или больше она провела на улице, – Селену почему-то очевидное помрачение матушки приводило в восторг.

– Бредила?

– Нет же, моя дорогая! – Горячо возразила девица. – Она вела себя как ни в чем не бывало: ходила мимо дворов, ласково здоровалась, спрашивала о новостях. Я вернулась позже вместе с ней, помогла поесть и мы еще немало говорили! Лишь после этого, уже по-настоящему уставшая, она легла.

Потрясенная Арис оглянулась на Лею, и та улыбнулась понимающе.

– Полагаю, сегодня мне лучше вас оставить. Не стесняйтесь послать за мной в любое время, если сочтете нужным, – кивнув легко, она уплыла обратно в направлении Кленовой улицы.

Лея не могла не отметить, что день закончился приятно. Бесплодные попытки поставить магический диагноз под страдающим взором вязуньи надолго выбил бы из колеи обеих.

Арис же просто не могла поверить в такой поворот. Она вбежала в дом, добралась до старой занавески и, замерев, очень тихо отвела ее в сторонку.

Матушка спала, но лицо уже несло печать перемены. Приглядевшись, в полутьме лучины вязунья разобрала на ее щеках румянец человека, проведшего день на свежем воздухе после долгого затвора.

Потрясенная, Арис обернулась на стол.

– Это все цветок, – сказала она вошедшей следом Селене, – это мог быть только он.

Некоторые учатся говорить

В Итирсисе: 1 мая, понедельник

Стряхнуть воскресную праздность в понедельник утром Государственный Совет помогал куда лучше заморского кофе. Начинать седмицу с инъекции подобных забот было решением сколь разумным, столь и жестоким. Впрочем, тонкие натуры в созыв Совета не попадали.

Лишь к обеду Сальвадор, все еще погруженный в мысли о сомнительных итогах собрания, толкнул калитку своей усадьбы на Раскудрявой аллее. Он ступил на розовый садовый песок и миновал половину пути, когда легкий шелест платья привлек его внимание. Сегодня визиты никому назначены не были. Еще нервный после трудной встречи, маг подобрался и стремительно обернулся к боковой дорожке.

Плечи его опали столь же внезапно.

Из тени набравшей цвет сирени на него смотрела Лея.

Кружевные утренние перчатки, лазурное платье, пошитое к прошлому сезону парковых выездов – все казалось легким и невесомым. Если же потрудиться смотреть чуть глубже – девица держалась настороженно, чуть виновато, но с готовностью к защите.

Магистр вознамерился произнести суровую отеческую отповедь, составленную в день ее побега, но пока он открывал рот и вспоминал слова, ноги проявили своеволие. Три шага ему хватило, чтобы достичь тонкой фигурки и сгрести ее в объятия.

Лея всхлипнула и, путаясь в плаще, сцепила руки за его спиной. Минуту они боялись пошевелиться или прервать молчание.

– Вернулась? – наконец спросил отец.

Лея, не отнимая лица от его плеча, повозила по нему припухшим носом – "Нет".

Сальвадор отстранился немного, давая ей возможность поднять глаза.

– Попала в беду? Нужны средства?

Девица быстро и нерешительно взглянула на него, снова помотав головой:

– Пока справляюсь, – подала она голос.

Магистр не совсем разобрался, обрадовала его эта новость или опечалила.

– Что тогда? – вздохнул он.

Лея спрятала лицо обратно и безо всякой утонченности провыла в расшитый камзол:

– Соскууучилась…

Это простое слово передало все, что выразить гладко она еще не была готова.

Как она все чаще вспоминала его терпеливые уроки.

Как резануло по ее надменной самостоятельности взаимное понимание Карнелисов с полувзгляда.

Что некоторые почтут за счастье хотя бы знать своего отца.

Что она вообще-то его очень любит.

Он тоже ее любил. Его с ума сводило бессилие оградить ее от всех опасностей, не задушив при этом окончательно. Воспоминание о маневре с хвостом затапливало ужасом, потому что из-за своей горячности он, может быть, уже никогда не прижмет Лею к сердцу.

Когда вскоре к двум рыданиям добавился всхлип садовника за кустом, Сальвадор, наконец, спохватился.

– Идем в дом.

На миг стало страшно, что Лея откажется – формат ее посещения остался пока для него загадкой, однако она покорно взошла на каменное крыльцо с рядом колонн и лестницами по обе стороны.

Лее казалось, что она не была здесь целую вечность, а дом как будто не заметил ее отсутствия. Сиял темный натертый паркет, высокие окна ловили свет на гобелены, прятались меж балок резные потолочные панели. Только огромные закрытые печи, согревавшие это величие зимой, теперь отдыхали.