Фигасе, сервис!

Потом нас (всех) накормили обедом, я попросила плед — получила в придачу ещё и подушечку — легла на свой ранец и уснула. Всё, не могу больше нервничать, устала, нафиг!

Проснулась перед посадкой — почувствовала изменения в движениисамолёта. Вовка со своей книгой спит, голову мне на колени положил. И все вокруг спят! А в окне — белый день!

Из кабины показалась проводница:

— Граждане пассажиры, просыпаемся! Скоро прибытие! Нужно пристегнуть ремни.

— Извините, а мы во сколько прибываем?

— Около половины четвёртого, — очень серьёзно ответила девушка и исчезла за шторкой.

— Вовка, вставай.

Он сел, взъерошивая волосы, подобрал с пола упавшую книжку.

— Слушай, какой я сон видел!

— Опять про оборону моста?

— Ага.

Один из самых частых сновидческих сюжетов, но обстоятельства их крайне разнообразные. Всякие войны, вплоть до попыток прорыва ада на землю.

— Расскажешь потом. Ремень давай пристёгивай.

— Чё уже?

— Но. Вон, Иркутск видать.

Мы вытянули шеи, разглядывая город в иллюминатор.

— Маленький какой, всё-таки.

— Ничего, вырастет.

— Интересно, какой он будет?

— Посмотрим.

СЧИТАЙ, КАК КОСМОНАВТОВ…

В аэропорту нас, неожиданно, ждали. Вовкин дед и Павел Евгеньевич из «Восточки». Павел Евгеньевич коварно и даже по-шпионски щёлкнул нас в момент встречи, но я потребовала:

— Нет-нет! Меня не печатайте! Мои вообще думали, что я ту́т, по Иркутскому району катаюсь. Увидят — в обмороки попадают, а это нам зачем? Вовку вон с дедушкой сфотайте. Напишете потом что-нибудь про преемственность поколений.

Пакет (ну, «пакет» в смысле «письмо») для «Восточки» я передала с тем же напутствием: чтоб печатали Вороновых, а я тут как бы ни при чём. И вообще, я все фотки с собой из пачки вынула, ибо нефиг.

С аэропорта дедушка отвёз нас до школы — всё-таки, первое сентября, надо хоть классной руководительнице на глаза показаться.

— Подождать вас?

— Не, — мотнул головой Вовка, — вдруг мы долго.

— А до дачи подкинуть?

— Ничего, тут рядом.

Я тактично отошла в сторонку, чтоб мужики спокойно поговорили.

— К нам-то когда приедешь? — осторожно спросил дед.

— А баб Лёля как?

— Ну… так. Дуется ещё немного.

— М. Ты, лучше вот что… Врачиха там в сопровождении едет, ветеринарша, сама заведующая этой козоводческой лаборатории.

— Та-ак?

— С гостиницами плохо, сам знаешь. Мы в Ставрополе у них дома останавливались, принимали нас очень хорошо. Ты уж проведи там воспитательную работу, чтоб баба Лёля на неё не пыхтела. Нам с ней ещё работать. У института выходы есть на заграничные фермы. Производителей всяко придётся через них заказывать.

— Ну, это-то…

— И вообще, хорошая тётка. И не замужем.

Дед пару секунд помолчал:

— Молодая?

— М-гм. Детей нет. Живёт с отцом.

Снова пауза.

— И что, из себя как?

— Ну, такая… ничего себе. Светленькая, глаза голубые.

— Хм.

Мне чёт ржать захотелось, ужас. Однако Вовка очень серьёзно посмотрел на деда:

— Понимаешь ли, не хотелось бы, чтобы из-за баб-Лёлиных фокусов у отца всё расстроилось.

— А она ему что — понравилась?

— Похоже на то… Или баба Лёля рассчитывает, что отец снова с матерью сойдётся?

Дед фыркнул.

— Ладно… Поехал я.

— Пока.

— До свидания! — помахала я рукой, и мы пошли в школу. Букета у нас не было, зато была хорошая коробка конфет. Аж из самого́ Ставрополя! В моей внутренней иерархии подарков конфеты куда круче цветов. И я уверена, что первого сентября, когда у них все вёдра букетами заставлены, большинство учителей думают также.

На нашей даче нас встречали далеко не с таким ажиотажем — просто потому, что не знали, куда мы ездили. Мама с Женей были деятельно заняты — зашивали фронтон, чтоб не дуло, не мочило, и в холода снега не нанесло. Бабушка водилась с Федькой. Я скорей его потискала и побежала в зверюшники — там тоже всех проверить надо.

За неполных пять дней нашего отсутствия никаких эксцессов не произошло, и это несказанно радовало. К вечеру стянулась родня — последние тёплые дни, можно было кое-что поделать в огороде. В ужин снова собрались у нас в доме. Разговоры за столом крутились разные. Я опасалась, что нас начнут сильно расспрашивать, но местной новостью последних дней стали облажавшиеся заготконторы, которые (согласно объявлениям) должны были принимать у людей излишки с дач по установленным государственным ценам. Должны были. Но на деле всё вышло не так красиво. То графики сбивались, то тары у них вдруг не было, то ещё что. У всех на слуху были несколько скандальных эпизодов, люди возмущались, писали гневные жалобы — и все ждали, чем же это всё закончится.

Зато садоводческих взносов хватило не только на общую скважину, но и на то, чтоб немного отсыпать улицы гравием. Все радовались, но я довольно скептически ожидала, что не далее как к следующему лету этот гравий укатается в землю почти до бесследности. Ну, ладно, пусть хоть на время каши на дорогах поменьше будет.

Третьей яркой новостью было разрешение обувной иркутской фабрике и нескольким цехам по пошиву лёгкого и верхнего платья (в Иркутске, Шелехове и Ангарске) организовать полностью хозрасчётные бригады, с правом самостоятельно определять выпускаемый ассортимент продукции и устанавливать цены. Последний пункт вызвал чрезвычайно бурные обсуждения, и про нас благополучно все забыли, что нас в высшей степени устраивало.

ПОЧТИ В ОНЛАЙН-РЕЖИМЕ

На самом деле я отчётливо понимала, что так или иначе всё выплывет не далее, чем через пять-десять дней, когда приедет Ставропольский скотовоз. Надо было как-то аккуратно родственникам информацию сообщить. Но только, пожалуйста, не сейчас, когда все вокруг нас толкутся.

К вечеру мама с Женей уехали в город (ему на смену надо было), все потихоньку расползлись ночевать, рассуждая, что на полу становится прохладно, и, может быть, ещё двое-трое выходных — да и пора прекращать поездки до следующей весны, а я постучалась к бабушке.

Баба Рая читала газету — негромко, но выразительно. Я прикрыла дверь, селя рядом с ней на кровать и привалилась к её плечу.

— Что, моя дорогая? — она приобняла меня и поцеловала в висок.

— Да вот, не знаю, как сказать маме, куда мы на самом деле ездили.

Бабушка посмотрела на меня пристально:

— А куда вы ездили?

— В Ставрополь, — как само собой разумеющееся сказала я. Точно таким же тоном можно было сказать: «в соседний магазин» или «в Пивовариху».

— Ты что, с ума сошла? — спросила бабушка.

Я вздохнула.

— Ба-а-аб, ты хоть не начинай. Вспомни, дед когда тебе германскую корову привёз — она того стоила?

— Коне-ечно! — эта корова была предметом особенных воспоминаний. — Три ведра молока в день!

— Вот и эти козы, баба, уникальные. Породистые. Таких в Союзе больше нет. А их хотели распродать по отдельности, считай, на мясо. Счёт на часы шёл. Пришлось срочно лететь.

Бабушка помолчала.

— Как называются-то?

— Альпийские.

— Это чё, откуда они?

— Да там разные. С Австрии есть, с Германии, с Югославии. Но бо́льшая часть с Чехии. С Чехословакии, — поправилась я, всё не могу привыкнуть, что у половины европейских государств названия другие.

— Успели хоть?

— До-о-а! Завтра-послезавтра двинутся в нашу сторону. Там Вовкин отец контролировать остался.

— А вы как прилетели-то? — слегка всполошилась бабушка.

Я усмехнулась:

— Посадили нас на самолёт и всю дорогу караулили, то стюардесса, то милиция. А в Иркутске Вовкин дед встретил.

— Ну, так-то нормально. Другой раз заране* говори, мало что случится.

— Маме-то что скажем?

— Да чёнимуть* придумаем.

*бабушкинский сленг)

Однако, матушка успела вперёд нас. К вечеру воскресенья — аккурат, родня рассосалась по домам, и мы остались втроём: бабушка, я и Вовка — к нашим воротам подлетел Женин жигуль, из которого выскочила мама и побежала к дому, потрясая газетой.