С той же настойчивостью, с какой притягивает выдуманных девушек из Рошфора Париж, Лондон манит реальных сестер Дорлеак – самых юных звезд французского экрана. Франсуаза снимается в Англии в трех фильмах кряду, Катрин, кажется, может гордиться не только творческими победами. В нее влюблен знаменитый Дэвид Бейли, живой символ «свингующего Лондона», автор и одновременно герой светской хроники, в одном ряду с четверкой «Битлз», Твигги и Ричардом Бартоном. Актрисе, еще недавно не слишком удачливой, это льстит, и все же дело в другом: она искренне захвачена, увлечена… но не своим женихом, а, скорее, британским стилем, духом Лондона.
О предыстории их супружества рассказал сам Дэвид Бейли в беседе с боссом одного из глянцевых изданий. Тот обмолвился, что воплощением классической красоты для него всегда была Катрин Денев, на что Бейли скромно заметил, что был одно время женат на этой женщине. Произошло это неожиданно для обоих, а свел будущих супругов Поланский. Он рассказал Бейли про свою актрису, пригласил его на съемки и предупредил, что в нее нельзя не влюбиться. На самом деле хитрец Поланский хотел спровоцировать фотографа на скандальные рекламные снимки. Однако Катрин, которая решительно отказывалась обнажаться на съемочной площадке (из-за этого у нее с режиссером уже возникло напряжение), запротестовала и тут же уехала в Париж. Бейли отправился за ней, хотя ему, привыкшему иметь дело с супермоделями, она показалась «несколько коротковатой». Но роман уже был в разгаре.
Как и Катрин, Дэвид Бейли был не из тех, кто женится на первой встречной. Но ради восходящей французской звезды он расстается со знаменитой манекенщицей Джейн Шримптон и ведет себя как респектабельный, а вовсе не богемный британец, настоятельно предлагая зарегистрировать брак. Катрин уступает, хотя явно не собиралась замуж.
Как комментирует Роже Вадим, это ее месть за заключенный пятью днями раньше в Лас-Вегасе его брачный союз с Джейн Фондой. К тому же налицо параллель: Вадим женился на американке, Денев выбрала англичанина. Как обычно бывает в рассуждениях Вадима «на сердечные темы», он сам выглядит в них совершенно запутавшимся мальчишкой-хвастунишкой. Иначе зачем опровергать подозрения прессы в том, что и его брак с Джейн заключен не без задней мысли, подчеркивать, что их отношения узаконены почти тайно. Очевидно, надлежало сделать вывод, что вадимовские флюиды по-прежнему имеют магическое действие на Катрин.
Церемония бракосочетания в Лондоне выглядит куда как экстравагантно. Катрин в черном брючном костюме, ее жених в джинсах, свидетели – Франсуаза Дорлеак и Мик Джаггер из соперничающей с «Битлз» группы «Роллинг Стоунз». Отринув предубеждение против брака, Катрин Дорлеак становится миссис Бейли. Супруги поселяются рядом с Примроуз Хилл вместе с двухлетним сыном Катрин Кристианом. Популярная француженка позирует для «Вога» и «Плейбоя», постоянным автором которых был Бейли, и спешит через пролив, чтобы увидеться с родными или сняться в очередном фильме. Ибо свою главную карьеру по-прежнему видит и мыслит во Франции.
Эту твердую позицию актрисы стоит отметить особо, на фоне общей культурной ситуации тех лет.
Музыкальная экспансия Лондона имела противоречивые последствия. Благодаря ей английский язык утвердил свои позиции международного молодежного жаргона, дойдя даже до самых маргинальных слоев общества. В Швеции, Голландии, ФРГ молодые (и не очень молодые) люди стали не только говорить и петь, но отчасти и думать по-английски.
Парадокс, однако, заключается в том, что первая волна музыкального бума ударила по британским же культурным интересам. Захлестнувшая рынок молодежная поп-музыка быстро стала ветвью индустрии развлечений, главные дирижеры которой обосновались не в Париже и не в Лондоне, а в Лос-Анджелесе и Нью-Йорке. Все возникающие в Европе симптомы художественной моды тут же обмозговываются заокеанскими промоутерами, идеологами телекомпаний, продюсерами Бродвея и Голливуда. И в конце концов возвращаются в тот же Лондон или Париж в чисто американском качестве и в таком количестве, с каким не способна конкурировать старушка Европа.
Это касается не только музыки. Судьба английского кинематографа не менее показательна. Ни триумф «Битлз», ни общекультурный подъем не были бы возможны, если бы они не оказались подготовлены интеллектуальным движением протеста в театре и кинематографе Англии. Еще на исходе предшествующего десятилетия «рассерженные молодые люди», как их окрестили, создали свое направление экранного реализма, в общественном смысле более радикальное, нежели французская Новая Волна. Открывая провинциальную Англию, быт рабочих окраин, режиссеры Карел Рейш, Линдсей Андерсон взломали респектабельный, но подгнивший фасад общества.
Проходит совсем немного времени – и в английском молодом кино акценты ощутимо меняются. К 1965 году оно уже обладает таким историческим супергигантом, как «Том Джонс» Тони Ричардсона (по роману Филдинга), хотя и сохраняющим аромат национальной классики, но своей постановкой обязанным американским инвестициям. Постепенно и сами фильмы все больше подлаживаются под международный стандарт, лишь для пряности будучи приправляемы «британской экзотикой».
Критика иронически комментирует сообщения американских газет о том, что «британские фильмы лидируют в США». Дело обстоит как раз наоборот, ибо все перечисленные лидеры финансируются из-за океана. «Лев в капкане» – так символически определялась в те годы экономическая ситуация английского кино. Это был не только намек на неконкурентоспособность отечественной фирмы «Британский лев», но и признание утраты кинематографом Англии национального своеобразия.
Вот что пишет в середине 60-х в журнале «Сайт энд Саунд» Филипп Френч в обзорной статье, озаглавленной «Альфавилль массовой культуры»: «В 1958 году, когда Джек Клейтон поставил честный и сыгравший роль фильма-первооткрывателя «Путь наверх», казалось, что английское кино открыло для себя новый круг проблем и художественных возможностей. Большей частью, если не целиком, это оказалось иллюзией. Все же ящик Пандоры раскрылся, оставалось ждать, что еще из него посыплется. Если наметивший направление «Путь наверх» заставляет нас вспомнить о ящике Пандоры, то кино последних лет более всего вызывает в памяти фотографии Дэвида Бейли…»
Имя знакомого нам фотографа возникло на страницах прессы как нарицательное. Реклама, жрецом которой он был, хорошо поработала во славу британского стиля и его экспорта. А кино шло нога в ногу с рекламой. Лондон, во всех его зримых обличьях, на глазах превращался в Мекку гедонизма, изобилия и праздности. Нравы английской провинции теперь уже никого не интересовали. Сама британская столица, еще недавно патриархально чопорная, обрела статус всемирного центра, гигантского салона, диктующего моду и вкусы. «Древняя элегантность и современное богатство, – с восторгом пишет «Таймс», – смешиваются в ослепительном блеске искусства «оп» и «поп». Когда-то невозмутимый мир увядшего великолепия расцветает все новыми безудержными и эксцентричными красками. Сама принцесса Анна, попав в ночной клуб, открыла восхитивший ее мир, полный ритмов новой музыки».
Конечно, не только внешний блеск влечет в Лондон мировых знаменитостей. Налицо и всплеск интеллектуальной жизни, и подъем культурной индустрии. Крупнейшие кинематографисты считают за честь поработать на лондонских студиях. Здесь снимают свои фильмы американцы Сидней Люмет и Стенли Кубрик. Трюффо экранизирует «451° по Фаренгейту» Рея Брэдбери с участием английской звезды Джули Кристи, утвердившей в кино эталон «мини» и принесшей национальному кино «Оскара». Сюда, привлеченный парадоксами молодежной субкультуры, вскоре приедет Антониони и в качестве прототипа своей картины Blow Up «Фотоувеличение») выберет не кого иного, как Дэвида Бейли…
В фильме Антониони камера заглянет и в лавочку торговца металлическим хламом – сырьем для абстрактной скульптуры, и на сборище новоявленных меломанов, разламывающих на щепки гитару своего кумира. На всем этом полном спонтанной энергии красочном хеппенинге будет лежать отпечаток внутренней пустоты, искусственно возбуждаемых эмоций.
