Литмир - Электронная Библиотека

– Там… кабан, ваше преосвященство. Дикий кабан! – ответил взволнованный кучер и указал на другой берег.

Мюрат равнодушно взглянул и увидел зверя, до которого было метров пятьдесят.

– Однако, – пробурчал епископ, – и в самом деле кабан. Поезжай дальше.

Из углубления в полу кареты кучер достал винтовку. Он всегда ездил вооруженным, так как всерьез заботился о безопасности епископа. Епархия состояла из сорока двух церковных округов и пятидесяти семи приходов в холмистом захолустье, где разное отребье не питало уважения ни к высоким должностям, ни к тем, кто эти должности занимал.

– Ты что делаешь? – спросил епископ, видя, как кучер нагнулся за винтовкой. – Я велел тебе ехать дальше.

– Но, ваше преосвященство! Там дети!

Кучер бросил поводья и торопливо приставил к плечу винтовку. Времени на один-два выстрела ему хватит. Надо попытаться.

Епископ посмотрел на другой берег, увидел Поля и Муссу и сразу узнал ребят, потому что одежда Муссы отличалась от одежды других детей. И вообще, этот Мусса был не похож на других детей, а его семья отличалась от прочих семей. Епископа злило все, что касалось де Врисов. Особенно мать Муссы – эта безбожница, при одной мысли о которой у епископа вскипала кровь. Дьяволица, молящаяся ложным богам и не пожелавшая обратиться в христианство. Пока она придерживается языческих верований, ее брак с графом не может быть освящен Церковью. Сука – вот кто она. Сука, посмевшая насмехаться над ним в его же епархии. Она насмехалась над ним перед священниками, кюре и даже викариями. Она насмехалась над ним перед Богом, глядя своими иноземными глазами и кривя рот в ухмылке. И ее отказ смириться, покаяться, оставить грешные привычки и принять Господа Иисуса Христа был не чем иным, как насмешкой над епископом. Она относилась к нему с безразличием, а порой и со злорадством, что тоже являлось насмешкой. Всякий раз, когда епископ видел эту язычницу или кого-нибудь из де Врисов, у него тряслись руки и багровело лицо.

«Да, – подумал епископ. – Этого мальчишку я знаю очень хорошо».

Кучер плотнее прижал винтовку к плечу и стал прицеливаться.

– Опусти винтовку!

– Как же можно, ваше преосвященство?

Наверное, он ослышался. Кучер выпрямился на сиденье, прищурился и поймал кабана в прорезь прицела. Выстрел будет не из легких, но вполне осуществимым.

– Я сказал, опусти винтовку! Не стреляй! Лошадей напугаешь.

Внутри кучера нарастала паника. Наверное, ему померещилось. Как не стрелять, если кабан того и гляди налетит на мальчишек?

– Лошадей? – ошеломленно повторил кучер. – Ваше преосвященство, так он же их растерзает! Времени совсем не остается!

– Да исполнится Божья воля, – ответил епископ.

– Но они же дети! – умоляюще воскликнул кучер.

Винтовка по-прежнему упиралась ему в плечо, и он еще мог выстрелить, однако палец сполз со спускового крючка. Кучер хорошо знал эту интонацию в голосе епископа. Дальнейших препирательств хозяин не потерпит.

– Да, они дети. Господь самым пристальным образом наблюдает за своими чадами. – Епископ бесстрастно смотрел на трагедию, разворачивающуюся в полусотне метров от его кареты. Понизив голос до шепота, он продолжил: – Но не заблуждайся, ибо перед тобой только одно чадо Божье. Только одно. И Бог его спасет. Второй – ублюдок, полукровка, сын греха. И сейчас за ним явился дьявол.

Кабан ударил Муссу в бок, и мальчик взлетел в воздух, словно подушка епископской кареты. С другого берега не донеслось ни звука. Все это разворачивалось в тишине. Кучер застонал и перекрестился. Ствол его винтовки опустился.

Епископ полез в корзинку за новым куском цыпленка.

То был знак. Явился кабан. Здоровенный, с клыками и раздвоенными копытами.

Граф находился в дальнем конце озера, когда услышал крик. Окликая ребят по имени, он мчался во весь опор. Крик заставил его изменить направление. Анри выхватил пистолет, ругая себя за то, что не взял винтовку. Он хорошо знал свои владения. Годами никто не видел, чтобы кабан так близко подходил к Парижу. И тем не менее граф продолжал ругать себя за беспечность и неподготовленность. Не важно, на каком расстоянии отсюда находится Париж. Здесь лес, а в лесу хватает сюрпризов, в том числе и смертельно опасных, если окажешься застигнутым врасплох. Он столько лет учился сохранять бдительность в любой обстановке и хоронил тех, кто забывал об этом правиле. И вот теперь за его глупость Мусса может поплатиться жизнью.

Боже, только не мой сын!

Из-за деревьев Анри были видны вырубка, кабан и раскидистый дуб. Где же дети? Кабан начал бегать вокруг дуба. Подъехав ближе, Анри увидел неподвижную фигурку Муссы, распростертую на земле. Ужас сдавил ему горло. Он пришпорил лошадь и сымитировал громкое лошадиное ржание, чтобы отвлечь кабана, вновь направлявшегося к Муссе.

Времени прицеливаться и стрелять из пистолета не было. Ни секунды. Лошадь и всадник перемахнули через ров. Кабан отвернулся от Муссы и поднял голову, приготовившись к встрече с лошадью. А дальше в огромном калейдоскопе замелькали ноги, клыки, руки, поднятая пыль. Все это сопровождалось шумом. Лошадь, всадник и кабан сплелись в один клубок.

Потом стало тихо. Участники сражения лежали на земле и не двигались. Кабан бивнем распорол лошади грудь, и животное умирало. Самого кабана в результате столкновения откинуло назад. Он упал на спину и сейчас тяжело дышал, щурясь от пелены перед глазами. Падая, лошадь едва не погребла под собой графа. У него что-то хрустнуло в правой ноге. Падение выдавило ему из легких весь воздух. Только неимоверная сила воли заставляла его пальцы сжимать рукоятку пистолета. Теперь, когда пыль улеглась, та же сила воли помогала ему соперничать с кабаном за равновесие и преимущество. Граф попытался встать, но не смог вытащить ногу из-под лошади. Тяжело дыша и морщась от боли, он все-таки сел. Окрестные предметы утратили ясность очертаний, боль не давала сосредоточиться, но Анри прислушивался к движениям кабана, поскольку видеть его не мог – мешал лошадиный бок. Судя по звукам, кабан елозил всем телом и норовил встать. Метрах в трех от графа лежал по-прежнему бездыханный Мусса. Анри предпринял еще одну отчаянную попытку высвободиться. Голова закружилась, поднялась волна тошноты. Рука обмякла. Он закрыл глаза, сполз на землю и потерял сознание.

Кабан не без труда, но сумел встать и отряхнулся. Он больше не был добычей. Он стал охотником. В нем не ощущалось злобы, только желание выжить, желание уничтожить то, что до́лжно уничтожить ради собственного выживания. Услышав шум, кабан повернул голову в сторону новой угрозы.

Серена выстрелила в упор.

Она тоже слышала крик, мчась сюда на лошади и наблюдая за развертыванием ужасной сцены. Впервые ей довелось увидеть такую свирепость и такую решимость. И теперь она стояла над ним – зверем, не желавшим умирать. Прицелившись, она выстрелила кабану в голову. У него подогнулись ноги, и он опустился на колени. Какое-то время было непонятно, упадет он или снова попытается встать. Он все-таки встал. Копыта чертили борозды в земле. Дыхание было хриплым и натужным и по звуку напоминало кузнечные мехи. Голова качалась из стороны в сторону. Его клыки еще пронзали воздух. Кабан не был готов прекратить сопротивление.

Серена выстрелила снова, затем еще раз. Ее рука была твердой. Страха она не испытывала.

Зверь почти с изумлением посмотрел на нее, будто говоря: «Ты не можешь меня одолеть. Я тебе не позволю меня одолеть».

Но силы оставили могучего зверя. Он застонал, закрыл глаза, повалился на живот и умер.

Под вечер кто-то из гостей попросил повозку и отправился на поле, чтобы увезти тело охотника и тушу кабана, которую грузили вшестером. Мертвого зверя сбросили возле конюшни. Гаскон накрыл кабана брезентом, чтобы не погрызли собаки. К трофею устремились гости графа. Они приподнимали брезент и с немым восторгом взирали на тушу. Они измеряли длину клыков и пересчитывали раны. Затем гости отправились на кухню, где спросили о состоянии графа и его сына. Повариха мадам Леавр приготовила гостям перекусить, после чего выпроводила с кухни.

4
{"b":"870393","o":1}