Было около трех, когда Спенсер пошел в спальню. Он сделал запись в дневнике и сейчас, хотя голова его оставалась свежей, чувствовал усталость во всем теле.

Он уже собирался выключить свет, как вдруг снова зазвонил телефон, и на этот раз Спенсер поднял трубку.

—      Когда ты пришел домой? — спросила Джин.

—      Давно, — ответил Спенсер. — Не было и двенадцати.

Наступило короткое молчание, затем она сказала:

—      Я звонила тебе после часа, никто не ответил.

—      Наверно, я был в ванной или еще где-нибудь, — объяснил Спенсер.

Снова наступила пауза.

—      Почему ты не спишь? — спросил он.

—      Я спала, — сказала Джин. — Я легла сразу, как ты ушел, а потом проснулась. Я очень беспокоюсь о тебе.

—      Не стоит.

—      Ты говорил с Луизой о статье Фаулера?

—      Нет, — ответил Спенсер. — Луиза не знает об этом. Я говорил с Лэрри.

— Что он сказал?

—      Ничего особенного, — ответил Спенсер. — Ничего особенного он не сказал. Сейчас ничего и нельзя сказать.

Спустя мгновение она спросила:

— Почему ты никогда не берешь меня с собой, когда идешь к ним?

—      Я не уверен, понравятся ли они тебе.

—      Не понравятся, — сказала Джин. — Я знаю, что не должна говорить тебе это, потому что ты без ума от них обоих.

—      Не болтай вздор, — сказал Спенсер.

—      Все, что они говорят и делают...

—      Дорогая, — сказал Спенсер, повышая голос, — давай оставим эту тему. Прошу тебя. Сейчас три часа ночи, а у меня впереди тяжелый день.

—      Извини. — В ее голосе слышалась нежность. Она добавила: — Милый, я не пойду на вечер к Полю. Ты ведь не хочешь, чтобы я пошла, правда?

—      Не хочу. Давай пообедаем вместе.

—      Давай, — покорно согласилась она. — Милый, я тебе, наверно, надоела? Я ни чуточки не виню тебя. Я сама вешаюсь тебе на шею.

—      Нет, — ответил он, улыбаясь, — не надоела. Ты... ты замечательная.

—      Как бы мне хотелось сейчас быть около тебя, — сказала Джин. — Рядом с тобой. Сейчас.

—      Да.

После этого он долго лежал неподвижно. Наконец уснул и спал, не просыпаясь, до семи часов утра.

13. Суббота, 21 июля, 7.30 утра

Спенсер только начал бриться, когда из Вашингтона позвонил Майрон Вагнер и попросил его дать заявление для печати в ответ на статью Уолта Фаулера.

— На этот раз я, пожалуй, не буду делать заявлений, — сказал Спенсер.

— Почему, черт побери? — сердито спросил Майрон.

— Потому что я не готов.

Спенсер сидел на кровати, стирая с лица мыльную пену.

— Как нью-йоркские газетчики? Ты говорил с ними?

— Ко мне никто не обращался, — ответил Спенсер.

В голосе Майрона зазвучало удивление:

— Что-то необычное, а? Мне все это кажется странным. Я думал, что они ухватятся за такое дело.

— Ты хочешь сказать, что я уже представляю собой целое дело? — спросил Спенсер.

Он был раздражен: мыльная пена попала на трубку.

— Черт возьми, а ты что думаешь? — закричал Майрон. В эту минуту зазвонил дверной звонок в квартире Спенсера. — Помни, я первый тебя предупредил, сукин ты сын. Если кто имеет право...

— Подожди минуту, — перебил его Спенсер. — Кто-то пришел. Если ты не кончил и...

— Нет, — сказал Майрон, — я не кончил, мой мальчик. Я даже не начинал.

— Тогда подожди.

Спенсер положил трубку на стол и, продолжая вытирать лицо, направился к входной двери.

— Кто там? — спросил он.

— Письмо для мистера Донована, — ответил мужской голос.

Спенсер отворил дверь, и в комнату быстро проскользнул незнакомец, не дав Спенсеру себя задержать.

— Меня зовут Пит Гардинг, — сказал он.

Это был высокий мужчина лет сорока с худым, чисто выбритым лицом, с копной темных, не покрытых шляпой волос. Он был одет в светло-серый костюм, который хорошо на нем сидел.

— Что вам угодно? — спросил Спенсер.

Человек прошел мимо него в гостиную.

—      Я репортер, мистер Донован.

Спенсер пошел за ним.

—      Послушайте, мне нечего сказать вам. Я разговариваю сейчас с другим городом и...

Человек повернулся к нему с приятной улыбкой.

—      Пожалуйста, заканчивайте ваш разговор, мистер Донован. Я могу подождать.

С минуту Спенсер смотрел на него, затем, решив, что ничего другого делать не остается, прошел обратно в спальню и взял трубку.

—      Ну, — сказал он, — кажется, они напали на меня... Хелло, Майрон?

— Да, я слушаю, — ответил Майрон. — О чем ты говоришь?

—      Только что явился репортер.

—      Черт бы его побрал! Из какой газеты?

— Я не спросил, — ответил Спенсер. — Он застал меня врасплох.

—      Не попадись в ловушку, — сказал Майрон. — Спроси его, из какой он газеты, и гони в шею. Хочешь, я потом еще раз позвоню тебе?

—      Нет, — ответил Спенсер. — Говори сейчас, что тебе нужно.

—      Мне нужно от тебя заявление, подойдет любое, не позорь меня, мой мальчик. Здесь все знают, что я твой друг. Самое малое, что ты можешь сделать для меня, — это ответить на вопрос-другой и...

—      Ладно, ладно, на какие вопросы? — нетерпеливо спросил Спенсер.

— Номер один: собираешься ли ты подать на Фаулера в суд за клевету?

—      Не знаю.

Молчание. Затем Майрон продолжал:

—      Номер два: намерен ли ты ответить ему и каким образом?

—      Не знаю, — повторил Спенсер.

Майрон начал сердиться.

—      О боже правый, разве так относятся к друзьям?

—      Послушай, Майрон, — сказал Спенсер, — я не хочу обижать тебя и ценю все, что ты для меня сделал, но сейчас я не могу ответить на твои вопросы. Вот и все.

Спустя минуту Майрон сказал изменившимся голосом:

—      Ну, мой мальчик, если ты намерен играть таким образом...

—      Извини меня, Майрон.

—      Обещай мне, что ты не будешь разговаривать с другой газетой. Иными словами, я буду первым, кто получит заявление.

—      Если оно будет сделано, — сказал Спенсер, — ты получишь его первым.

—      Ладно, — согласился Майрон. — А теперь соберись с силами и вышвырни этого молодчика.

Спенсер снял пижамную куртку, надел халат и вышел в гостиную. Репортер отворил дверь на балкон и стоял там, глядя вниз на реку. По реке на полной скорости шел большой танкер, оставляя за собой белую рябь. Спенсер встал в дверях, репортер поднял голову и неохотно вошел в комнату.

— Очаровательно, — сказал он. — Если бы я жил здесь, я бы день и ночь смотрел на реку и ничего больше не делал.

—      Вы из какой газеты? — спросил Спенсер.

Следя за выражением его лица, человек сказал:

—      Я из «Дейли уоркер». — Заметив реакцию Спенсера, он добавил: — Это газета как газета, мистер Донован. Ваше дело интересует нас только как сенсация, Политика тут ни при чем.

—      Насколько мне известно, никакого дела не существует, — холодно заметил Спенсер. — Мне не о чем говорить.

—      Этот ваш ответ также и капиталистической прессе или только нам? — спросил репортер.

—      Я никому не намерен делать заявления.

Репортер спокойно посмотрел на него.

—      Это ошибка, мистер Донован. Разрешите мне объяснить вам...

—      Прошу вас, мистер...

—      Гардинг, — подсказал репортер. — Пит Гардинг.

—      Видите ли, мистер Гардинг, мне пора на службу. Я спешу.

Репортер сложил руки на груди, не обращая внимания на волнение Спенсера.

—      Одна из буржуазных бульварных газет назвала вас коммунистом, мистер Донован, — сказал он. — В наши дни человек вашего положения не может существовать с таким ярлыком. Прав мистер Фаулер или нет, но вам придется что-то предпринять. Вы член капиталистического общества, мистер Донован. Вы либерал, либерал с Уолл-стрита, но...

—      Меня это не интересует, — прервал его Спенсер.