Спенсер закончил совсем тихо, его голос прерывался от волнения.
После конференции Майрон Вагнер спросил его:
— Что ты будешь делать, если сенатор Куп подаст на тебя в суд за клевету?
— Хорошо, если бы он это сделал, Майрон, — с жаром ответил Спенсер. — Честное слово, мне бы хотелось этого. Но я весьма сомневаюсь, что мне так повезет.
Когда сенатора Купа спросили о заявлении, сделанном Спенсером Донованом на пресс-конференции, он улыбнулся и сказал:
— Я нисколько не обижен на мистера Донована. Гордон Беквуд, его близкий друг, покончил, с собой. Естественно, бедняга в отчаянии. Я не собираюсь воспользоваться его несчастьем. Это не по-американски.
7. Четверг, 19 июля, 9.00 утра
В дверь кабинета тихо постучали, и появилась Мэри Шеппард. Она бесшумно подошла к письменному столу и положила перед Спенсером почту; бо́льшая часть писем была уже вскрыта. С минуту Мэри стояла, нерешительно поглядывая на Спенсера. Но так как он ничего не сказал, она вышла и закрыла за собой дверь.
Спенсер смотрел на письма, но не видел их. Голова его была пуста, и он ощущал это, наслаждаясь чувством полного покоя. Полированная темно-зеленая мебель в его кабинете — диван, два кресла и низкий курительный столик — отчетливо выделялась на фойе деревянных панелей и казалась семейством загадочных существ, живущих своей собственной, непонятной жизнью. Зазвонил телефон в приемной, и Спенсер очнулся. Он встал, снял пиджак и повесил его в стенной шкаф. Вернувшись к столу, он, все еще стоя, придвинул к себе газету и, быстро ее перелистывая, наткнулся на имя знаменитого голливудского актера. Этот актер давал показания перед Комиссией по расследованию антиамериканской деятельности.
Спенсер сел. Актер признал, что в начале тридцатых годов он состоял в коммунистической партии. Он очень раскаивался, и его глаза, которые обычно называли неотразимыми, были полны искренних слез. Когда его попросили сообщить комиссии имена других людей, занятых в кинопромышленности и состоявших в партии, он сначала отказался их назвать. Но потом, после безжалостного допроса, под угрозой, что его обвинят в так называемом неуважении к конгрессу, он перечислил имена одиннадцати известных деятелей кино. Комиссия от всего сердца благодарила актера за содействие и хвалила его за патриотизм. Один член комиссии особенно успешно допрашивал свидетеля и способствовал получению нужных сведений. Это был член конгресса Арнольд Биллинджер.
Спенсер просмотрел почту и вызвал клерка Арта Дэниелса. Арт, окончивший Гарвардский университет, был высокий, стройный молодой человек с ниточкой светлых усиков и светло-голубыми глазами. Его поведение на службе всегда отличалось предельной корректностью и учтивостью. Спенсер не мог припомнить случая, чтобы Арт позволил себе какую-либо вольность, хотя однажды на вечеринке, где Сьюзи, помощница Мэри Шеппард, хватила немного лишнего, к своему удивлению, убедился, что в свободные от работы часы Арт любит пошутить и становится весьма развязен.
Почти час они обсуждали письмо, полученное от председателя правления компании «Алтуна миллз», одного из основных клиентов Спенсера. В письме сообщали об аннулировании некоторых правительственных заказов и поручали Спенсеру связаться с вашингтонским представителем фирмы Биллом Спайксом, чтобы в дальнейшем согласовывать свои действия с ним. Положение было затруднительным. Один из директоров основного конкурента фирмы «Алтуна миллз» приходился зятем сенатору Оуэну Кирквуду, а сенатор Кирквуд являлся членом финансовой комиссии и весьма влиятельной фигурой в республиканской партии.
Арт Дэниелс посоветовал передать все это дело вашингтонской конторе и рекомендовать ей обратиться к местному адвокату, имеющему первоклассные политические связи, но Спенсер, который знал Билла Спайкса и не особенно на него надеялся, не согласился с Артом. Он уже решил сам полететь в Вашингтон, когда вошла Мэри и сообщила, что ему звонит Бернард Г. Майлс.
— Может быть, у вас найдется время позавтракать со мной? — спросил Майлс. — Мы с Джоном хотели бы поговорить с вами.
— Нет, выбраться завтракать я вряд ли сумею, — ответил Спенсер. — Ко мне приехал клиент из Детройта. Но я могу прийти к вам в контору сразу же после завтрака, около половины третьего. Вас устраивает?
— Одну секунду, — сказал Майлс. В трубке что-то щелкнуло, но тотчас же снова раздался его голос: — Хорошо, в половине третьего. — Он помолчал. — Это относительно того дела, о котором мы беседовали вчера вечером.
— Понятно, — сказал Спенсер.
Наступило молчание.
— Значит, мы увидим вас в два тридцать.
— Да, — подтвердил Спенсер. — Большое спасибо.
Джону Арбэтту было за шестьдесят, но он все еще любил носить пиджаки из твида и яркие галстуки. Худой и жилистый, он увлекался игрой в гольф и однажды чуть не выиграл партию у знаменитого Бена Хогана — это произошло задолго до несчастного случая с чемпионом (Джон говорил, что потерпел поражение из-за пустяка).
Спенсер не видел Джона Арбэтта несколько месяцев. Майлс ввел его в кабинет своего компаньона.
— Вот наш мальчик, — сказал он.
— Здравствуй, Спенсер, — поздоровался Джон, вставая из-за стола. — Мне только нужно еще разок поговорить по телефону. После этого нас не будут беспокоить.
— Пожалуйста, мистер Арбэтт, — ответил Спенсер. Он сел в кресло с прямой спинкой, стоявшее возле окна. Кабинет был очень просторный, вдоль стен шли полки с тяжелыми фолиантами, темно-коричневый ковер повторял цвет занавесей. На письменном столе стояла ваза с красными гладиолусами, а рядом с ней — фотографии жены, детей и внуков Джона Арбэтта.
Зазвонил телефон. Джон взял трубку, трижды произнес «да» и положил ее.
— Вот и все, — сказал он и, откинувшись на спинку кресла, начал раскуривать трубку.— Как игралось в гольф, мой мальчик?
— Я не играю в гольф, мистер Арбэтт, — ответил Спенсер.
Джон пососал свою трубку.
— А я думал, играешь.
— Нет, я никогда им не увлекался, — сказал Спенсер.
Джон Арбэтт с удовлетворением посмотрел на свою трубку.
— Ну, тогда ты и не представляешь, как много потерял.
Майлс уселся на диване поудобнее.
— Он твердит мне это вот уже тридцать лет, Донован. Не верьте ему. Джон проводит свободное время, гоняя белые мячики, и пытается своим гольфом что-то доказать, но будь я проклят, если он меня хоть в чем-нибудь убедил. Спорт нужен для детей и спортсменов, а нам, городским жителям, он ни к чему.
Джон Арбэтт откашлялся.
— Берни рассказал мне о вашем вчерашнем разговоре. Имей в виду, Спенсер, мы не собираемся вмешиваться в твои дела. Надеюсь, ты это понимаешь?
— Да, — сказал Спенсер, — я очень благодарен вам.
Джон кивнул головой.
— Итак, все ясно. Мы не собираемся вмешиваться, но мы очень — как бы это сказать — интересуемся тобой, не только как многообещающим молодым юристом, но и как человеком. Мы считаем тебя, я бы сказал, членом нашей семьи законников.
— Спасибо, мистер Арбэтт, — ответил Спенсер.
— Так вот, — Джон чиркнул спичкой, чтобы снова разжечь свою трубку, — Берни полагает, что ты недостаточно, скажем, встревожен случившимся. Он считает — пожалуйста, поправь меня, Берни, если я ошибаюсь, — что ты отнесся к его совету довольно небрежно и вообще его рассказ не произвел на тебя должного впечатления. Если это так, Спенсер, — Джон Арбэтт встал и обошел стол, чтобы быть ближе к Спенсеру, — если это так, значит, ты ошибаешься. Страшно ошибаешься. Положение весьма серьезно. Ты должен бороться, и борьбу следует начинать немедленно.
Наклонившись к Спенсеру, он не сводил с него сверлящего взгляда. Затем, вынув изо рта трубку, посмотрел на нее и снова вернулся к столу, чтобы зажечь спичку.
