"Ваша философия мне не слишком нравится", - заметил Абу Али. "Вы правы, мы постоянно совершаем ошибки в жизни и часто становимся жертвами ошибочных убеждений. Но значит ли это, что мы должны отказываться от всех удовольствий , потому что они основаны на ложных предположениях? Если бы человек жил, руководствуясь вашей мудростью, ему пришлось бы всю жизнь провести в сомнениях и неуверенности".

"Почему ты так расстроился из-за того, что я отправил федаинов в рай? Разве они не счастливы? Какая разница между их счастьем и счастьем кого-то другого, кто так же невежественен в отношении его истинных основ? Я знаю, что тебя беспокоит. Тебя беспокоит то, что мы трое знаем то, чего не знают они. И несмотря на это, им все равно лучше, чем мне, например. Представь, как испортилось бы удовольствие для этих троих, если бы они хотя бы заподозрили, что я намеренно втянул их во что-то, о чем они ничего не знали. Или что я знаю больше, чем они, обо всем, что с ними происходит. Или если бы они почувствовали, что являются лишь игрушками, беспомощными шахматными фигурами в моих руках. Что они всего лишь инструменты, используемые в каком-то неведомом плане высшей волей, высшим разумом. Скажу вам, друзья, что это чувство, эта подозрительность омрачала каждый день моей жизни. Чувство, что над нами может быть кто-то, кто наблюдает за вселенной и нашим положением в ней с ясным умом, кто может знать о нас самые разные вещи - возможно, даже час нашей смерти, - которые безжалостно скрыты от нашего разума. У него могут быть свои особые планы на наш счет, он может использовать нас для своих экспериментов, он играет с нами, с нашими судьбами и жизнями, а мы, марионетки в его руках, празднуем и радуемся, воображая, что сами определяем свое счастье. Почему именно высший разум всегда так безнадежно упорствует в раскрытии секретов природных явлений? Почему мудрецы всегда так страстно преданы науке и ломают голову над вселенной? Эпикур говорил, что мудрец может наслаждаться совершенным счастьем, если не будет бояться неизвестных небесных явлений и тайны смерти. Чтобы побороть или хотя бы объяснить этот страх, он посвятил себя науке и изучению природы".

"Очень познавательно", - заметил Абу Али. "Но, если я правильно тебя понял, твое философствование можно свести к следующему утверждению: тебя втайне преследует тот факт, что ты не Аллах".

Хасан и Бузург Уммид рассмеялись.

"Неплохое предположение, - сказал Хасан. Он поднялся на крышу и указал на ту часть неба, где было темно, откуда интенсивно сияла тысяча крошечных звезд.

"Посмотрите на этот безграничный небесный свод! Кто может сосчитать звезды, рассыпанные по нему? Аристарх сказал, что каждая из них - это солнце. Где же человеческий разум, способный постичь это? И все же все устроено так, как будто управляется какой-то сознательной волей. Кто эта воля - Аллах или слепая работа природы - не имеет значения. На фоне этой безграничности мы - нелепые инвалиды. Впервые я осознал свою малость по сравнению со Вселенной, когда мне было десять лет. Чего я не испытал и что не потускнело с тех пор? Исчезла моя вера в Аллаха и Пророка, исчезли пьянящие чары первой любви. Жасмин в летнюю ночь уже не пахнет так чудесно, а тюльпаны не цветут такими яркими красками. Неизменными остались лишь мое изумление перед безграничностью Вселенной и страх перед неизвестными метеорологическими явлениями. Осознание того, что наш мир - всего лишь пылинка во Вселенной, а мы - всего лишь мандраж, несколько бесконечно крошечных вшей на нем, - это осознание до сих пор наполняет меня отчаянием".

Абу Али вскочил на подкосившиеся ноги и начал метаться, словно защищаясь от невидимых противников.

"Хвала Аллаху, что он сделал меня скромным и избавил от этих забот", - полушутя воскликнул он. "Я более чем рад оставить эти заботы Батусу, Мамуну и Абу Машару".

"Вы думаете, у меня есть другой выбор?" Хасан ответил с напускной иронией. "Да, Протагор, ты был велик, когда сказал, что человек - мера всех вещей! Что же нам остается, в конце концов, как не примириться с этой обоюдоострой мудростью? Ограничить себя этим комком грязи и воды, на котором мы живем, и оставить просторы Вселенной сверхчеловеческому интеллекту. Наша область, место, подходящее для нашего интеллекта и воли, находится здесь, на этой бедной, маленькой планете. Человек - мера всех вещей". Вошь вдруг стала фактором, достойным уважения! Все, что нам нужно сделать, - это наложить некоторые ограничения. Исключить Вселенную из нашего поля зрения и довольствоваться той твердью, на которой мы стоим. Когда я понял это умом - понимаете ли вы, друзья, - я со всей силой бросился перекраивать вещи в себе и вокруг себя. Вселенная была для меня как огромная чистая карта. В центре ее находилось серое пятно - наша планета. В этом пятне находилась бесконечно крошечная черная точка - я, мое сознание. Единственное, что я знаю наверняка. Я отказался от белого пространства. Я должен был проникнуть в серое пятно, измерить его размеры и сосчитать его количество, а затем... затем обрести власть над ним, начать управлять им в соответствии с моим разумом, моей волей. Ведь это ужасно, когда тот, кто соперничал с Аллахом, оказывается на дне".

"Наконец-то я понял тебя, ибн Саббах!" воскликнул Абу Али, не без некоторой игривости. "Ты хочешь быть на земле тем же, чем Аллах является на небе".

"Хвала Аллаху! Наконец-то и в твоей голове зажегся свет", - рассмеялся Хасан. "И очень вовремя. Я уже начал задумываться, кому оставить свое наследство".

"Но в конце концов вы заполнили пустое место на карте", - сказал Абу Али. "Иначе где бы вы нашли место для своего рая?"

"Видите ли, разница между теми из нас, кто прозревает, и огромной массой людей, бредущих в темноте, заключается в следующем: мы ограничиваем себя, в то время как они отказываются ограничивать себя. Они хотят, чтобы мы избавились от пустого пространства неизвестности для них. Они не выносят никакой неопределенности. Но поскольку у нас нет правды, нам приходится утешать их сказками и выдумками".

"Сказка там быстро развивается", - заметил Бузург Уммид, который смотрел в сад с крепостной стены, когда уловил их последние слова. "Второй юноша уже проснулся, и девушки танцуют вокруг него хоровод".

"Давайте посмотрим, - сказал Хасан и вместе с Абу Али отправился к нему.

Девушки с затаенным дыханием наблюдали, как Зулейка раскрывает спящего Юсуфа. Он был так высок, что, когда евнухи вносили его в дом, его ноги торчали над концом подстилки. Теперь его мощное тело показалось, когда с него сняли одеяло.

"Какой великан! Он мог бы спрятать тебя под своей рукой, Джада", - прошептала Зофана, чтобы набраться храбрости.

"Тебе и самой нечем похвастаться перед ним", - сказала Рокайя, прервав ее.

Тем временем Зулейка опустилась на колени рядом с ним и с восторгом изучала его.

"Как ты думаешь, что он будет делать, когда проснется?" Маленькая Фатима забеспокоилась. Она прикрыла глаза руками, словно пытаясь избежать неведомой опасности. Она была одной из самых робких девочек, и, чтобы отличить ее от первой Фатимы, ее назвали Маленькой Фатимой.

"Он тебя загрызет, - поддразнила ее Хабиба.

"Не пугайте ее. Она и так пуглива".

Рокайя рассмеялась.

Но Юсуф продолжал спать. Он просто отвернулся от света, который бил ему в глаза.

Зулейка встала и присоединилась к девочкам.

"Он спит так крепко, словно находится без сознания", - сказала она. "Но разве он не великолепный герой? Давайте споем и станцуем для него, чтобы он был доволен, когда проснется".

Каждая девочка взяла в руки свой инструмент. Они начали играть и тихонько подпевать. Зулейка и Рокайя потянулись к барабанам и попробовали танцевать неторопливый шаг.