"Омар, напротив, был совершенно другим. Он был из Нишапура и казался тихим и кротким. Но когда мы оставались наедине, он высмеивал все и относился ко всем скептически. Он был совершенно непредсказуем, иногда так удивительно умен, что его можно было слушать днями напролет, а потом он становился задумчивым и угрюмым. Мы очень полюбили его. Каждый вечер мы собирались в саду его отца и строили грандиозные планы на будущее. Над нами витал аромат жасмина, а вечерние бабочки сосали нектар из его цветов. Мы сидели в беседке, определяя свою судьбу. Однажды - я помню это, как будто это было вчера вечером, - охваченный желанием похвастаться перед ними, я сказал им, что являюсь членом тайного братства исмаилитов. Я рассказал им о своих встречах с двумя учителями и объяснил им исмаилитскую доктрину. В ее основе я назвал борьбу против сельджукских правителей и их лакея, багдадского халифа. Увидев их удивление, я воскликнул: "Неужели вы хотите, чтобы мы, потомки хосроев, царей Ирана, Рустама, Фархада и Фирдоуси, стали наемниками этих конокрадов из Туркестана? Если их флаг черный, то пусть наш будет белым. Ведь позор только в том, чтобы пресмыкаться перед чужеземцами и кланяться варварам!" Я задел больное место. "Что же нам делать?" - спросил Омар. спросил Омар. Я ответил: "Мы должны попытаться как можно быстрее подняться по социальной лестнице. Тот, кто первым добьется успеха, должен помочь двум другим". Они согласились. Мы все трое поклялись друг другу в верности".

Он замолчал, и Мириам придвинулась к нему ближе.

"Это правда, жизнь похожа на сказку", - задумчиво произнесла она.

"Но где-то, - продолжал Хасан, - в глубине души я все еще тосковал по тем сказкам из моей ранней юности, по моей упорной вере в пришествие Махди и великие тайны преемственности Пророка. Эта рана все еще тайно кровоточила, мое первое большое разочарование все еще жалило. Но доказательств в пользу тезиса о том, что ничто не является правдой, становилось все больше! Ведь точно так же, как шииты защищали свои претензии, сунниты защищали свои. Более того, христиане всех сект, иудеи, брахманы, буддисты, огнепоклонники и язычники были столь же страстны в своих учениях. Философы всех убеждений выдвигали свои версии и опровергали друг друга: одни утверждали, что есть только один бог, другие - что их много, третьи - что бога нет и что все происходит по чистой случайности. Все больше и больше я начинал убеждаться в высшей мудрости исмаилитского даиса. Истина недостижима для нас, она не существует для нас. Какова же тогда правильная реакция? Если вы пришли к выводу, что ничего не можете знать, если вы ни во что не верите, значит, все дозволено, следуйте своим страстям. Действительно ли это высшее возможное знание? Изучать, узнавать обо всем - это была моя первая страсть. Я был в Багдаде, Басре, Александрии, Каире. Я изучал все науки - математику, астрономию, философию, химию, физику, биологию. Я изучал иностранные языки, другие народы, другие способы мышления. А доктрина исмаилитов приобретала все больший смысл. Но я был еще молод, и меня стало беспокоить, что подавляющее большинство человечества погрязло в невежестве и подвержено глупым измышлениям и лжи. Мне пришло в голову, что моя миссия на земле заключается в том, чтобы сеять истину, открывать глаза человечеству, освобождать его от ложных представлений и особенно от мошенников, которые несут за них ответственность. Доктрина исмаилитов стала моим знаменем в борьбе с ложью и иллюзиями, и я видел себя великим факелоносцем, который осветит человечеству путь к выходу из невежества. Как печально я снова ошибся! Все наши братства приняли меня как великого воина за дело исмаилитов, но когда я объяснил лидерам свой план просвещения масс, они покачали головами и предостерегли меня от него. На каждом шагу они подрывали меня, и тогда я понял, что руководство намеренно скрывает правду от людей и держит их в невежестве по эгоистичным причинам. Тогда я начал обращаться к массам непосредственно во время своих путешествий. На базарах, в караван-сараях и во время паломничества я говорил им, что все, во что они верят, иллюзорно и что если они не избавятся от сказок и лжи, то умрут, жаждая и лишившись истины. В результате мне пришлось спасаться бегством от града камней и страшных проклятий. Затем я попытался открыть глаза только более светлым людям. Многие из них внимательно слушали меня. Но когда я заканчивал, они отвечали, что и сами испытывали подобные сомнения, но что им кажется более практичным держаться за что-то твердое, чем продираться сквозь вечную неопределенность и бесконечное отрицание. Не только простые люди из масс, даже самые возвышенные умы предпочитали осязаемую ложь непостижимой истине. Все мои попытки просветить отдельных людей или группы людей ни к чему не приводили. Потому что истина, которая для меня стояла на вершине всех ценностей, для остального человечества ничего не стоила. Я отказался от своей потенциальной миссии и сдался. Я потратил много лет на эти усилия. Я пошел посмотреть, чего достигли за это время два моих одноклассника, и обнаружил, что сильно от них отстал. Мой однофамилец из Туса поступил на службу к сельджукскому принцу, и как раз тогдашний султан Алп-Арслан-шах в знак признания его государственных заслуг пригласил его на должность визиря при своем дворе. Омар приобрел репутацию математика и астронома, и, верный своему юношескому обещанию, Низам аль-Мульк обеспечил ему государственную ренту в двенадцать сотен золотых. Мне захотелось навестить Омара в его поместье в Нишапуре. Я отправился в путь - прошло уже добрых двадцать лет - и застал своего старого сокурсника среди вина, девушек и книг. Должно быть, мой вид не слишком обнадежил его, потому что, как бы невозмутим он ни был, увидев меня, он выглядел испуганным. "Что с вами случилось!" - воскликнул он, узнав меня. "Человек мог бы подумать, что ты прибыл прямо из ада, ты выглядишь таким иссушенным и обожженным солнцем..." Он обнял меня и пригласил остаться с ним в качестве гостя. Я тоже чувствовала себя как дома, наконец-то после стольких лет наслаждаясь остроумными и мудрыми беседами за вином. Мы рассказывали друг другу обо всем, что с нами происходило. Мы также поделились друг с другом своим жизненным опытом и интеллектуальными теориями и, к нашему общему удивлению, обнаружили, что оба пришли к удивительно похожим выводам, хотя каждый по-своему. При этом он едва отдалился от дома, в то время как я исколесил практически полмира. Он сказал: "Если мне и нужно было подтверждение того, что я на правильном пути в своих поисках, то сегодня я услышал его из твоих уст". Я ответил: "Сейчас, когда я разговариваю с вами, и мы находимся в таком полном согласии, я чувствую себя как Пифагор, когда он услышал, как звезды гудят во вселенной и сливаются с гармонией сфер". Мы говорили о возможности знания. Он сказал: "Высшее знание невозможно, потому что наши органы чувств обманывают нас. Но они - единственный посредник между вещами, которые нас окружают, и нашими мыслями, нашим интеллектом". "Именно это утверждали Демокрит и Протагор", - согласился я. Вот почему люди осуждали их как атеистов и превозносили Платона до небес, потому что он кормил их сказками". Массы всегда были такими, - продолжал Омар. Они боятся неопределенности, поэтому предпочитают ложь, обещающую что-то осязаемое, даже самой возвышенной правде, если она не дает им ничего, за что можно было бы ухватиться. С этим ничего не поделаешь. Тот, кто хочет быть пророком для масс, должен относиться к ним как к детям, кормить их сказками и ложью. Вот почему мудрый человек всегда держится от них на расстоянии". Но Христос и Мухаммед хотели добра для масс". Верно, - ответил он. Они желали им добра, но при этом осознавали всю их полную безнадежность. Жалость заставляла их придумывать сказки о потустороннем рае, который достанется им в награду за страдания в этом мире". Как вы думаете, почему Мухаммед позволил бы тысячам людей умереть за его учение, если бы знал, что оно основано на сказке?" "Вероятно, - ответил он, - потому что знал, что в противном случае они стали бы резать друг друга по еще более низменным причинам. Он хотел создать для них царство счастья на земле. Для этого он придумал свои диалоги с архангелом Гавриилом, иначе они бы ему не поверили. Он обещал им райские наслаждения после смерти и тем самым делал их храбрыми и непобедимыми". Я немного подумал, а потом сказал ему: "Мне кажется, что уже нет никого, кто бы с радостью шел на смерть только ради обещания попасть в рай". "Возраст наций тоже", - ответил он. Мысль о рае атрофировалась в людях и больше не является источником радости, как это было раньше. Люди продолжают верить в это только потому, что им лень ухватиться за что-то новое". "Так вы думаете, - спросил я его, - что пророк, проповедующий рай, чтобы завоевать массы сегодня, потерпит неудачу? Омар рассмеялся. Без сомнения. Потому что один и тот же факел не горит дважды, а увядший тюльпан не расцветет снова. Люди довольствуются своими маленькими удобствами. Если у тебя нет ключа, чтобы открыть врата в рай у них на глазах, то ты можешь оставить всякую мысль о том, чтобы стать пророком". Я схватился за голову, как будто меня поразило громом. Омар в шутку высказал мысль, которая начала распространяться в моей душе, как лесной пожар. Да, люди хотели сказок и небылиц, и им нравилась слепота, в которой они проваливались. Омар сидел и пил вино. Но в тот момент во мне зародился могущественный и незыблемый план, подобного которому мир еще не видел. Испытать человеческую слепоту на пределе ее возможностей! Использовать ее для обретения абсолютной власти и независимости от всего мира! Воплотить сказку! Превратить ее в такую реальность, чтобы о ней заговорили наши далекие потомки! Провести великий эксперимент над человеком!"