Другая дама сговаривалась с неким дворянином о любовном свидании, и тот в разговоре похвастался ей, что за ночь одолеет не менее шести перегонов – настолько, мол, его взбодрила ее красота. «Уж не хвастаете ли вы понапрасну? – смеялась дама. – Поглядим-ка, сколько вы наработаете за одну ночь!» Кавалера насмешки не смутили, и он не преминул явиться на свидание, однако же, к его несчастью, в постели напали на него такие судороги и робость, что он и одного перегона не осилил; дама, видя такое бедствие, сказала: «А не заняться ли вам чем-нибудь иным? Освободите-ка мою постель, здесь вам не гостиница, ишь развалился да полеживает, для того ли вас сюда звали? Убирайтесь прочь!» И выгнала кавалера из дому, а потом долго еще насмехалась над ним, ненавидя хуже чумного.
Конечно, дворянин этот был бы куда счастливее, походи он здоровьем и сложением на протонотария Баро, главного архивариуса и капеллана короля Франциска; этот самый Баро, ложась с какою-нибудь из придворных дам, одолевал не менее дюжины перегонов, да еще поутру извинялся пред нею за слабость, говоря так: «Простите великодушно мою немощь, мадам, лучше не могу, ибо принял вчера лекарство». С тех пор я частенько с ним виделся; его прозвали капитаном Баро или Гасконцем; он сложил с себя духовное звание; историю же эту сам рассказывал мне, приводя имена всех своих любовниц.
По достижении пожилого возраста мужская сила стала ему изменять; он обеднел, хотя во время оное заработал немало благ с помощью своего тарана, теперь же спустил все свое имущество и принужден был заняться перегонкою спиртов и эссенций, сетуя притом на злосчастную судьбу: «Ах, кабы я мог, словно в юные года, столь же удачно перегонять сперматическую эссенцию, дела бы мои пошли на лад и я бы благоденствовал, как прежде!»
Во времена Лиги один благородный, храбрый и отважный дворянин покинул родные места, где командовал крепостью, и отправился принять участие в сражении; на обратном пути он никак не успевал засветло в свой гарнизон, и пришлось ему заехать к знакомой даме, весьма пригожей, богатой и знатной вдове; хозяйка пригласила его заночевать у нее в доме, отчего он, будучи сильно утомлен, не отказался. Попотчевав гостя вкусным ужином, дама проводила его в свою спальню и предложила собственную кровать, поскольку, боясь превратностей войны, велела вынести из всех других комнат и припрятать в укромном месте красивую и весьма недешевую свою мебель. Сама же хозяйка удалилась к себе в туалетную, где стояла у ней узенькая кушетка для дневного отдыха.
Дворянин никак не соглашался лишить даму ее спальни и постели, однако же в конце концов принужден был подчиниться уговорам хозяйки; улегшись, он тотчас забылся глубоким сном и не слышал, как дама вошла в спальню и преспокойно улеглась к нему под бок; так и проспал он всю ночь до самой зари, а там, продрав глаза, узрел подле себя даму, которая, поднявшись с ложа, обратилась к нему со следующими словами: «Как видите, вы нынче почивали не в одиночестве, ибо, уступив вам свою постель, я все же оставила за собою половину ее. Прощайте, сударь, вы упустили прекрасный случай, который более вам не представится!»
Дворянин, проклиная свою незадачливость (а от такого невезения и впрямь хоть повесься!), попытался было удержать и улестить даму, но куда там! – разгневавшись на то, что он не ублаготворил ее, как ей хотелось (а хотелось ей не одной схватки, недаром же говорится: «первая схватка – ни кисло, ни сладко!») и тогда, когда хотелось, а именно ночью, она так и не простила его; я знавал дам, которые поступили бы точно так же, но знаком и с другими, например с одной весьма пригожей и добропорядочной дамою, которая, позволив своему сердечному дружку возлечь с нею, выдержала три смелых его наскока; однако же, когда он вздумал продолжать, дабы закрепить начатое, решительно повелела ему встать с постели и оставить ее в покое. Он же, нимало не утомясь от троекратных объятий, опять предложил ей продлить любовную схватку, обещая невиданные подвиги в продолжение всей ночи до самого утра и клянясь, что от столь пустячного зачина сил у него ничуть не убавилось. Но дама на это возразила: «Будьте довольны тем, что уже показали мне свою прыть, и впрямь недюжинную; обещаю вам получше использовать ее в другое время и в другом месте; нынче же увлекаться не след: не дай бог, муж мой узнает об этом, тогда я пропала. Итак, распрощаемся до более подходящего и надежного случая, когда я смогу без боязни встретиться с вами не в мелкой стычке, но в открытом бою».
Многие дамы не стали бы рассуждать подобным образом, а, опьяненные наслаждением, задержали бы неприятеля в своем стане, коли уж он попался в плен, понудив сражаться с ними до самого рассвета.
Та досточтимая дама, которую описывал я ранее, отличалась столь пылким и необузданным нравом, что, когда ее охватывал любовный пыл, забывала про страх и боязнь пред мужем, хотя тот был скор на расправу и в гневе страшен; невзирая на это, ни она, ни любовник ее ни разу не попали впросак, ибо всегда заботились о надежной охране, каковою дамы пренебрегать отнюдь не должны, коли не хотят беды; так оно случилось недавно с одним храбрым и благородным дворянином, погибшим от руки мужа своей любовницы, когда он пришел к ней в дом, где ждала его засада: муж силой принудил жену вызвать храбреца на это свидание; заботься тот больше о себе самом, он поостерегся бы и не пал жертвою предательского удара, найдя столь прискорбную смерть. Вот пример того, как опасно доверяться влюбленным женщинам, которые под угрозой мужниной расправы готовы по их приказу сыграть любую игру, как вышеописанная дама, что спасла свою жизнь, друга же погубила.
Бывают мужья, которые убивают вместе и жену и любовника ее; так, слышал я историю об одной весьма знатной красавице, чей муж оказался настолько ревнив, что из одной только этой ревности, без всяких доказательств, отправил жену свою на тот свет, подсыпав ей яду, а перед тем убил и друга ее, благородного человека, глумливо заявивши, что жертвоприношение выйдет прекраснее и занятнее, коли сперва убить быка, а за ним корову.
Сей принц обошелся более жестоко со своей супругою, нежели впоследствии с одною из своих дочерей, которую выдал замуж за знатного вельможу – правда, ниже себя родом, ибо сам он принадлежал к королевской семье.
Эта безрассудная женщина забеременела не от мужа, где-то в ту пору воевавшего, а от любовника; разрешившись от бремени красивым мальчиком, она в отчаянии обратилась за помощью не к кому-нибудь, а к отцу, послав к нему одного надежного дворянина, изложившего принцу все дело. Отец тут же запретил, под страхом смерти, дочкиному мужу посягать на жизнь жены, иначе пусть, мол, пеняет на себя – несчастнее его не будет во всем христианском мире, уж он-то об этом позаботится. Дочери же принц прислал галеру с эскортом для охраны младенца и кормилицы, которым предоставил большой удобный дом и назначил щедрое содержание, приказав растить и воспитывать ребенка самым наилучшим образом. Но, увы, по смерти принца зять его все-таки уморил свою жену.
Слыхивал я и о другом таком муже, который повелел убить любовника прямо на глазах жены, желая ввергнуть ее в такую печаль, чтобы она умерла с горя, видя гибель того, кого еще недавно горячо любила и сжимала в объятиях.
Один всем известный дворянин убил жену свою прямо при дворе после того, как целых пятнадцать лет предоставлял ей полную свободу, будучи притом хорошо осведомлен обо всех похождениях, в коих не раз открыто уличал и упрекал ее. Однако ж в одно прекрасное утро взыграл в нем дух (поговаривают, будто не обошлось без наущения высокого его повелителя), и он, явившись в спальню к жене, переспав с нею, посмеявшись и пошутив, внезапно нанес ей четыре или пять ударов кинжалом и приказал слуге своему прикончить несчастную женщину; затем велел уложить ее на носилки и на глазах у всех доставил в дом родителей для похорон. Сам же вернулся в королевский дворец как ни в чем не бывало и даже весело похваляясь сим подвигом. Он был бы не прочь расправиться тем же манером и с жениными любовниками, но тут ему пришлось отступиться: у супруги водилось их столько, что из этих мужчин составлялась целая маленькая армия, и ему жизни бы не хватило всех их перебить.
