У меня есть секрет.

Я прячу его под своей восьмой юбкой. Под запахом лаванды, вереска и лимонника. Я прячу его от завистников и благодетелей, от слепых и зрячих, от отвергающих и принимающих, от юных и пожилых.

Я знаю, что однажды придет время, когда я сниму свою последнюю юбку. Умелыми пальцами я расстегиваю ряд пуговиц и позволяю тяжелой ткани упасть. Целиком пропитанная кровью, оставившая пятна на всех следующих, она рассыпается, едва коснувшись пола.

Вы думаете, что близки к бессмертию. Но даже не можете объяснить, зачем оно вам. Вы думаете бросить свою планету, когда нужно ее лечить. Вы даёте чужим детям голодать, откладывая для себя очередную монетку.

Я бы рада вас ненавидеть, но не могу. Вы были такими всегда. Я должна была исправить все тогда, в начале, но тогда на мне было слишком много ткани, и я не могла двигаться. Я смотрела, как от ваших поступков ткань чернеет и пачкается.

Вы любите говорить, что никогда не бывает поздно. Теперь я танцую, но что толку?

Какой бы легкой я не была, как легко бы не перемещалась, я ничего не могла сделать, когда вы повернули два ключа и вдавили красную кнопку в пульт.

Вы думаете, что близки к решению.

Но я знаю, что мой секрет под седьмой юбкой.

Представь: ты лежишь в облаке. На самом деле, ты ничего, кроме влаги, не почувствуешь, если будешь в обычном облаке, но это другое. Оно мягкое, теплое и пахнет нашей последней встречей.

Так странно быть просто голосом в твоей голове. Странно, потому что теперь это навсегда. Иначе уже не будет.

Так вот, вернёмся к облаку. Я думаю, лучше лежать на животе, чтобы было видно ходящих внизу людей. Отлично. Лежишь? Видишь людей? Поищи среди них кого-то, кто был бы похож на меня. Может, это и правда окажусь я. Только в таком случае не теряй головы – с облака очень легко упасть.

Смотри на этого человека, очень похожего на меня (или, если повезет – или не повезет, тут уж как ты сочтешь) и попробуй быть голосом в его голове. Так ты сделаешь много хорошего этому человеку.

А я буду голосом в твоей. Только не думай, что слишком часто. У меня сейчас редко будет появляться свободная минутка, а влезать в чужую голову второпях – не лучшая идея.

И ни о чем не беспокойся. А начнёшь беспокоиться – представь, что лежишь в облаке.

Ты со всем справишься. Без меня. Это очень важно.

Да, мы прощаемся. Но это одно из лучших прощаний в моей жизни: теперь у нас есть точка, к которой мы никогда не припишем еще две.

Но мы начнем новую общую историю. Историю голосов.

Ты не одинока, и я тоже.

По крайней мере, так я говорю себе каждый день.

Милая сестра! Хоть мы давно не виделись, я ни в чем тебя не виню. Меня терзают вопросы, которые я хотел бы задать тебе, но я могу подождать. Я знаю, что однажды у меня будут все ответы.

Знаешь, мне недавно написала Диа. Ты была права, я ей нравлюсь. Думаешь, стоит попробовать?

Мама очень переживает из-за всего этого. Я не знаю, можешь ли ты что-то сделать, но, если можешь, сделай. Она быстро стареет, и одной моей любви не хватает, чтобы это исправить.

Отец приедет через три месяца. Мне стыдно, что за тебя я беспокоюсь сейчас больше, чем за него, ведь он в Афганистане.

А ты мертва. И это самое безопасное состояние, что может случиться с человеком.

И самое необратимое. Самое жуткое и болезненное.

Всепоглощающее и тянущее за собой живых.

Я скучаю, но ты не вернёшься.

Я думаю, тебе стоит остановиться. У тебя все равно ничего не получится.

Лента, лента, оборот, оборот, узел.

У тебя все равно…

Вдох. Пыль. Поднимаю рукой упавшее рядом плотно. Спать на подмостках, только чтобы они думали, что я репетирую до потери пульса. Так и есть, но они должны думать, что я продолжаю держаться. Так они будут молчать.

Не ночевать дома. Прятать синяки и всегда носить носки и тапочки. Никто не любит вида искаженного человеческого тела, смятых пальцев и вывернутого наружу мяса.

Зато все любят смотреть, как мы танцуем. Они жалуются на цены билетов, не будучи даже близкими к осознанию истинной цены.

Так и с любым искусством. Творить ты можешь только для себя, никто другой не оценит этого в полной мере. Только пока в тебе самом пылает огонь, ты способен творить.

Выдох.

Какое мне дело до того, что мне говорили? Это просто мусор. Тысячи слов от людей, ничего не понимающих в моем искусстве.

Не думать. И – шаг под софиты.

Я дочь ветров и облаков, я лодка, полная воды, я тяжесть мира, что к ногам моим приник и их целует жадно, как огонь поленья, подброшенные в горнило рукой, измазанной в золе, я то, что будет звать и завлекать тебя во сне, я лица всех твоих ушедших дочерей, и всех подруг, и матери твоей, я небо на рассвете и заря, и места нет мне под луной, и я сама луна, и век мне жить, мгновенье спать, и тишиной прозрачною дышать, и быть вопросом, и ответом быть, и никого на свете не любить, и помнить всех, и имена бросать в негаснущий огонь моей груди, и песни петь, и лето провожать, и плакать смолами в разломленных ветвях, и помнить кто я, помнить, понимать, и ничего излишнего не брать, и никого ни в чем не обвинять, и никому пустого слова не давать, и правду чтить, и правду охранять, и бризом океана выдыхать: «Я дочь ветров и облаков, я лодка, полная воды».

Чтобы образ твой стал реальностью, я должен его словами выписать.

Мне так говорила мама: верь в свою женщину, она была, есть и будет.

Я думаю о тебе, ты, темноглазая нимфа, и ты, огнегривая львица, и ты, в яблоках, будто в звёздах, кобыла.

Я думаю и я знаю: нет на свете места, где могла бы скрыться ты от меня. Тебя ко мне тоже тянет – может, пока не так, ведь я чувствую огромные расстояния между нами.

Мама говорила мне, что шаманы песней снимают одежды с любимой. Отец говорил мне, что когда я найду тебя – мою – я легко забуду о посевах, жатве и скоте, и мне необходимо помнить, что любимую не накормить одним дыханием ветров.

А я все вижу, как мы с тобой, найдя друг друга, лежим на земле и смотрим в небо. Вокруг нас могут идти войны, тянуться к облакам крепостные стены, танцевать свой пепельный танец шаманки с охрипшим горлом, взрываться ракеты и грохотать симфонии, но никто и ничто не помешает нам держаться за руки и смотреть на небо.

Мне часто кажется, что тени вокруг меня движутся, хотя никакого иного движения на деле нет.

Вот ты. Ты можешь сидеть передо мной неподвижно. Ты можешь говорить со мной, смеяться. Ты даже можешь пить чай. Но во всех случаях я смогу увидеть одно и тоже – твою тень, рыскающую по полу и стенам в поисках чего-то, или бьющуюся в агонии, или ритмично вальсирующую под неслышимую музыку.

То же самое с тумбочками, шторами, чайником.

Когда я остаюсь в полной темноте, я со страхом ожидаю того момента, когда в нее ворвётся источник света.

Ведь вдруг случайно, ненароком, по ошибке я увижу собственную тень?

Мой дорогой будущий друг,

я не знаю твоего имени, и, чтобы все было честно, не назову своего.

Сегодня мне снились сны о твоем времени. Оно прекрасно: цветущие деревья, чистые реки, одноэтажные домики, почти такие, какие ещё были в моей юности. И нет голода, изобретена панацея, все имеют равные права и возможности…

Но это все не так, верно? Это только сны о будущем твоей подруги из прошлого.

Я никогда не узнаю, какова твоя реальность, но ты жив и читаешь это – и такого простого факта мне достаточно, чтобы не терять силы.