Меня удивило, что за все семь недель, пока мы наблюдали за логовом, взрослые собаки ни разу по-настоящему не играли с щенками. Два года назад, во время моего первого, очень краткого знакомства со стаей Чингиз-хана, собаки играли охотно, особенно после еды или хорошенько выспавшись. Игры у них были довольно буйные: двое становились на дыбки, упираясь передними лапами в плечи друг другу, и кусали один другого за шею, а потом начинали носиться кругами, перепрыгивая друг через друга на всем скаку. Особенно отличались Стриж и Баскервилль: перепрыгнув через товарища, они часто успевали крутануть полное сальто, прежде чем приземлиться. Тогда в стае тоже было логово с щенками — мать за эти годы, видимо, ушла куда-то или погибла, — но кругом паслись мигрирующие стада, трава была зелена, а лужи с чистой водой попадались на каждом шагу. Может быть, от такого изобилия у собак и было игривое настроение. Собаки стаи, за которой мы долгое время наблюдали в кратере Нгоронгоро, где было вдоволь пищи и воды, тоже часто играли.
И все же один раз, когда щенки Юноны были совсем маленькие, разыгрались и взрослые. Это было утром. Джейн, посадив в машину Лакомку, приехала вслед за мной, чтобы понаблюдать за гиеновыми собаками. Как всегда в это время года, над равнинами дул сильный ветер. Какое-то время Лакомка сидел в машине тихо, как мышь, — рисовал картинку. Но вот произведение искусства было закончено, и автор высунулся из окна, чтобы я тоже мог полюбоваться на его работу. Картинка была нарисована на большом листе бумаги с перегибом посредине, и ветер в мгновение ока вырвал ее из рук Лакомки. Бумагу несло по земле, и собаки отскакивали от нее в сторону или пытались ее напугать коротким и хриплым лаем. Но вскоре они, по-видимому, поняли, что этот предмет не так уж страшен, и Черная Фея со Стрижом и Баскервиллем бросились в погоню. Вот Черная Фея прыгнула наперерез бумаге, но тут же опрометью кинулась прочь, сделав при этом дикий прыжок, — внезапный порыв ветра швырнул лист прямо ей в морду. Но потом все снова понеслись за бумагой. Стриж поймал ее зубами, подбросил и взвился вверх громадным прыжком, догоняя добычу, подхваченную ветром. Под конец Черная Фея трусцой вернулась к норе: в зубах у нее болтались несколько мокрых от слюны обрывков. Она легла, немного пожевала их и выплюнула бумажную кашицу.
Ветер, все дни напролет дующий над равнинами, — важный и постоянный фактор в жизни всех обитающих в Серенгети живых существ. Мы в своем лагере частенько проклинали его — он сыпал пыль нам в глаза и в еду, уносил в степную даль драгоценные записи и медленно, но неуклонно разрушал наши палатки. Постоянное хлопанье износившихся полотнищ порядком действовало на нервы: за новое полотнище приходится выкладывать чуть ли не сто фунтов стерлингов!
Однажды утром, когда за собаками наблюдал Джефф, я сидел в лагере и печатал на машинке. Ветер все расходился и расходился и наконец завыл с такой яростью, что я уже не слышал собственного голоса с магнитофонной пленки. Выглянув, я увидел, что полнеба затянуло тяжелыми черными тучами, а к западу от озера содовую пыль вихрем взмело вверх не меньше чем на километр. Солнце все еще светило, и пыль сверкала снежной белизной на черном фоне ненастного неба. Зрелище было грандиозное, но мне было не до созерцания всей этой красоты — наши палатки могло вот-вот сорвать и унести. Мы с Джейн и двумя африканскими помощниками минут пятнадцать носились как оглашенные, прикручивая оттяжки и застегивая молнии на палатках, хотя ветер разодрал боковое полотнище одной палатки, точно это была папиросная бумага. И все же нам еще повезло. Одни мои знакомые путешествовали по национальным паркам Восточной Африки в составе большого сафари. Однажды глубокой ночью они мирно спали, как вдруг, откуда ни возьмись, на лагерь налетел ураган и две большие палатки взлетели и унеслись по воздуху, оставив перепуганных обитателей, судорожно вцепившихся в свои постели, на милость разбушевавшихся стихий. Разорванные в клочья палатки наутро сняли с деревьев, росших возле лагеря. У наших палаток пол пришит к стенкам, и я иногда подумываю, что будет, если налетит ураган посильнее, — ведь он, пожалуй, возьмет да и унесет вместе с палатками и нас, и наши пожитки.
Ветер, видимо, не дает спокойно жить даже гиеновым собакам. В первый раз я обратил на это внимание как-то утром, когда солнце только вставало и свистящий над равнинами ветер нес холодный ночной воздух. Щенята спали в уютной глубокой норе, а взрослые собаки отдыхали кто где, только Стриж, Ведьма и Черная Фея лежали бок о бок. Ветер постепенно усиливался, и остальные собаки стали придвигаться поближе к этой тройке. Каждый вновь прибывший старался пристроиться с подветренной стороны, чтобы тела товарищей заслоняли его от прямого ветра. Последним подошел Желтый Дьявол, старый пес с половинкой хвоста, и, конечно, тоже улегся с подветренной стороны. Не тут-то было — через несколько минут Ведьма, лежавшая на самом ветру, встала и улеглась под боком Желтого Дьявола. Вскоре ее примеру последовали Черная Фея и Стриж, и мало-помалу все собаки перекочевали на другую сторону, предоставив Желтому Дьяволу защищать их от ветра. Возможно, он оказался выносливее других — полчаса никто не трогался с места. Но в конце концов он не выдержал и тоже перешел на подветренную сторону. За последующие шесть минут все собаки вновь одна за другой переменили место, и Желтый Дьявол снова оказался под ударами ветра. Это повторилось еще дважды, в том же порядке, пока под горячим солнцем сильный ветер не превратился из напасти в благодать. Впоследствии мы с Джеффом не раз наблюдали такие сцепы по утрам, когда было холодно, и всегда Желтый Дьявол выдерживал напор ветра дольше, чем другие собаки.
Мы ни разу не видели, чтобы щенки отдыхали в одной группе со взрослыми собаками, и когда задувал холодный ветер, они неизменно прятались в нору. Ведь для щенков гиеновой собаки, как и для маленьких гиен и шакалов, норы служат убежищем от всех угроз внешнего мира. Я видел, как щенки Юноны ныряли под землю при малейшем намеке на опасность — будь то птица, пролетевшая низко над головой, приближение гиены или другого животного, внезапное появление взрослой собаки из собственной стаи и т. д. Но случай, который я никогда не забуду, произошел однажды ранним утром. Когда я подъехал к логову, очертания местности едва проступали в предрассветной дымке. Низко на горизонте лежало длинное черное облако, но вскоре из-за него выкатился темно-алый шар солнца. И тут я увидел, что четверо щенят, затаившись у выхода из норы, насторожив ушки, во все глаза глядят на солнце; секунда — и все нырнули в глубину логова. По не прошло и пяти секунд, как из-за края норы потихоньку высунулись четыре мордочки с наморщенными лбами, словно озабоченные разгадкой великой тайны. Вдруг как по мановению руки все головы опять попрятались, и тут же снова стали понемногу высовываться — сначала большие уши, за ними изборожденные морщинами лбы. Когда их глаза поднялись до уровня травы, окружавшей логово, щенята замерли, не сводя глаз с солнца. Ума не приложу, чем оно так заворожило их в это утро, — конечно, если они глазели именно на солнце. Вполне возможно, что они смотрели на что-то другое, чего мне не было видно. Но Джефф потом клятвенно уверял меня, что как-то утром щенята опять разыгрывали «чертика в табакерке», их головы то выскакивали из норы, то ныряли обратно, пока стайка облачков чередой проходила перед солнечным диском.
Все мое внимание было занято раскрытием взаимоотношений двенадцати взрослых собак в стае Чингиз-хана, и поэтому мне не удалось тщательно понаблюдать за поведением щенят. Я научился различать их, дал каждому имя, но слишком мало следил за ними, чтобы судить о характере отдельных особей. Если у них и был заводила, то, безусловно, не кто иной, как Демон. Сразу было видно, что он никому не уступит, и еду он выпрашивал у взрослых настойчивее, чем остальные, и только он на моих глазах отважился потянуть за хвост самого Чингиз-хана. Если двое щенят затевали свалку и один с визгом пытался удрать, все остальные немедленно бросали свои игры, мчались на этот визг и, как орава мальчишек-сорванцов, налетали на нытика. В такую переделку попадал то один щенок, то другой, но так уж получалось, что Демон всегда оказывался во главе атакующей шайки.
