Алишер вышел позвонить, а когда вернулся, Вероника уже сидела в кресле – в накидке, с собранными волосами. Джоан стояла у нее за спиной и что-то разглядывала.

– …Больше не болит? – услышал он обрывок разговора.

– Что не болит? – Алишер подошёл ближе. На шее у девушки алело расплывчатое пятно, кожа вокруг покраснела и шелушилась. – Блин, что это?!

Вероника не отвечала.

– Тюремная метка, – сказала Джоан. – Вот здесь, видишь, «Р» как «Роттербург», вот эта четвёрка – апрель, ноль и три – политзаключённый, а дальше я не помню.

– Ты откуда это знаешь? – поразился Алишер.

Она пожала плечами.

– Скажем так, это не первый человек в моём салоне, который побывал в тюрьме. Ты откуда?

Алишер в отражении зеркала видел, как взгляд Вероники метнулся от Джоан к нему и обратно.

– Из Алилута, – сипло сказала она.

– С юга! – воскликнула Джоан. – Ну тогда понятно. Хотя я бы на твоём месте не высовывалась. Тебе сколько, лет четырнадцать? Политзаключённая, тоже мне. Но я понимаю, сама из Ориенталя…

– Откуда? – не понял Алишер.

– И как там? – взволнованно спросила Вероника.

Алишер видел, как засветились её глаза, но длилось это всего один миг. Джоан пожала плечами и принялась за работу – распустила часть волос Вероники и вооружилась острыми ножницами.

– Да ничего нового. С тех пор как нас выгнали, там никто не живёт. И я, наверное, никогда больше не вернусь… Но жалко, особенно родителям моим жалко. Там вся жизнь их прошла.

– Я даже не знал, что ты не из Поверхностного мира, – заметил Алишер.

– Ты многого обо мне не знаешь, Алишер, – флегматично отозвалась Джоан. – По умолчанию все выходцы из Флоры и Ориенталя считаются неблагонадёжными. За ними ведётся особый контроль, не знаю, сколько ещё это будет продолжаться… До абсурда доводят, считают рейтинг по баллам.

– Что такое Ориенталь? – опять спросил Алишер.

– Да столица же, вторая, – нетерпеливо бросила Вероника. – Как ты можешь этого не знать?

– На карте его нет, – огрызнулся он и увидел, как девушка снова печально опустила глаза. – Извини.

– Хоть бы книгу какую прочитал, учебник или атлас… – пробормотала Вероника так тихо, что Алишер едва разобрал.

Джоан ответила, не переставая ловко щёлкать ножницами:

– Какие книги, ты чего? Всё это ликвидировали сразу после смены власти. Наверное, в каких-нибудь секретных архивах спрятано, а так ничего не найдёшь.

– Ты искала? – поинтересовался Алишер.

– Я? Зачем? Я и так всё знаю.

Вероника согласно кивнула. Конечно, ей-то всё рассказала мать… Алишеру вдруг стало неуютно от того, что в их сознании существует целый мир, в который ему нет доступа. Неужели режим Роттера и вправду смог полностью вытравить старое королевство – со страниц книг, с карт, из памяти обычных граждан, – и всё это менее чем за двадцать лет? Честно говоря, Алишер даже не знал, какой процент населения Соединённой Федерации – эмигранты с Поверхности. Не знал, кто из его одноклассников пережил то же, что и Джоан. Он даже примерно не представлял, где находится Ориенталь. Но в одном он был уверен точно: незнание никого не оправдывает.

Когда Кенжел вернулся, Алишер заваривал чай. Этот механизм был отлажен до автоматизма, выверен до минуты: они могли несколько дней не пересекаться и не разговаривать друг с другом, но чай по четвергам, если оба были дома, пили вместе.

– Торт, как заказывали, – сказал Кенжел и водрузил на стол круглую коробку, перевязанную ленточкой. – И вот… – он помахал букетом.

Алишер заметил розы, ромашки и ещё какие-то миленькие цветы.

– Симпатично, – похвалил он. – Только что-то ты долго.

– Трудно выбрать. Я же Джоан никогда цветы не дарил, она всё это не любит… А там миллион вариантов! И ничего себе они стоят, я тебе скажу. Разве у нас нет каких-то цветочных плантаций на юге? Такие цены, будто их с Земли импортируют.

– С них станется, – пожал плечами Алишер, доставая пакетики с чаем.

– Поставь в воду.

– Сам поставь, – Алишер указал на кипящий чайник, – я же не могу всё делать одновременно.

Кенжел покачал головой, положил букет и полез на стул доставать вазу с верхней полки.

– Привет, – услышал Алишер за спиной тихий голос Вероники.

Он обернулся ровно в тот момент, когда Кенжел уронил злополучную вазу и та разбилась на тысячу сверкающих осколков.

– Ну, лучше бы я сам достал! – простонал Алишер.

Кенжел даже не смотрел на вазу. Он во все глаза уставился на Веронику – или на человека, который ещё сегодня утром был Вероникой. Теперь в дверях кухни стояла совершенно другая девушка: загорелая, с тёмно-рыжими волнистыми волосами до плеч, с веснушками, одетая в цветные джинсы и блузку, купленные на обратном пути из салона.

– Хорошая была ваза, дорогая, – вздохнул Алишер. – Кенжел, это Ника. Ника, это Кенжел.

– Приятно познакомиться, – улыбнулась Ника.

После своего перевоплощения, больше не опасаясь быть узнанной и в то же время освободившись от сомнительного маскарада, она почувствовала себя гораздо спокойнее. Её новая внешность явно нравилась ей больше, чем настоящая.

– Давай я помогу убрать?

– Да ну что ты, я сам. – Всё ещё заворожённо поглядывая на Веронику, Кенжел достал веник.

– Я тоже могу подмести, – настаивала девушка.

– Вот, держи совок. Уберём вместе.

Стоя в стороне, Алишер наблюдал, как они неумело собирают осколки. Не то чтобы он сам был профессионалом по подметанию полов, но у этих двоих получалось как-то особенно неловко. Обычно самодовольный, Кенжел казался смущённым, а Вероника так покраснела, что было видно даже сквозь фальшивый загар.

– Я бы тебя ни в жизнь не узнал на улице, – между делом заметил Кенжел.

– Спасибо, – она улыбнулась.

«Спасибо»? Разве это был комплимент? Алишер усмехнулся и снова занялся чаем. Но даже отвернувшись, он всё равно слышал каждое их слово. И чувствовал себя – внезапно – третьим лишним.

– Я не знаю, есть ли у нас ещё одна большая ваза…

– А зачем цветы? – спросила вдруг Вероника, и братья поняли, что забыли ей объяснить.

Кенжел замялся и посмотрел на Алишера, но тот только головой покачал. Он своё дело сделал – и умывает руки!

– Кхм, мы слышали, что у тебя было… был день рождения, ну и вот, Ника… хотим вручить тебе этот замечательный букет, чтобы и ты так же цвела, и улыбалась, и знала, что… есть и другие люди, кроме тебя и твоей мамы, которые теперь всегда будут помнить о твоём дне рождения. Мне жаль, что в этом году ты празднуешь с опозданием, но ведь лучше поздно, чем никогда! – Закончив свою маленькую речь, Кенжел сделал шаг навстречу Веронике и неловко вручил букет.

– А здесь – торт, – добавил Алишер, указывая на коробку с ленточкой.

Вероника смотрела на братьев, и глаза ее опять были на мокром месте. Она попыталась что-то сказать, всхлипнула и поспешно вскинула руку, чтобы смахнуть слёзы со щёк. Нежно прижимая к себе букет, девушка благодарно кивнула и выскочила из комнаты. Кенжел задумчиво глядел ей вслед.

– Ты какой-то странный сегодня, – заметил Алишер. – А знаешь, Нике, наверное, ещё никогда не дарили цветов.

Кенжел кивнул.

– Да, я, когда их покупал, сразу почувствовал: это так странно – о ком-то заботиться. Я, конечно, думал, что она обрадуется, но совсем не ожидал… Ты видел её лицо? С Джоан никогда такого не бывало.

Алишер усмехнулся.

– Ну, Джоан абсолютно другой человек. Кстати, о Джоан: она кое-что обнаружила…

Он рассказал Кенжелу о метке на шее, и брат не просто возмутился – он пришёл в ярость. Алишер его понимал. Увечья, пытки и полицейский произвол казались обоим варварским пережитком давнего прошлого, в худшем случае – начала века. Что ж, они заблуждались.

Кенжел, однако, не удивился, что Джоан разбиралась в таких вещах. Не глядя на Алишера, методично ссыпая осколки вазы в мусорную корзину, он коротко рассказал брату, как когда-то признался Джоан, что мечтает стать пилотом. Она тогда перестала с ним общаться – спокойно, без истерик, просто взяла и перестала. Кенжел не понял, в чём дело, и ей пришлось растолковать: дорога в лётную школу закрыта для тех, кто дружит с «неблагонадёжными». Неписаное правило. Кенжел ответил Джоан, что отношения с ней для него важнее, чем карьера, и тот счастливый вечер они провели вместе. Но он стал последним – начиная со следующего дня она больше не открывала ему дверь и не отвечала на звонки и письма. И Кенжел стал пилотом, а Джоан, после того как её не приняли ни в один колледж, – парикмахером. Об этом случайно узнал Алишер, столкнувшись с ней на улице полгода назад.