Света сделала несколько глотков и глубоко вздохнула.

– Ты как? Нормально? Оставайся здесь. Я – к ребенку.

Она схватила махровое полотенце и выбежала из квартиры.

Младенец чуть слышно попискивал. Оксана Петровна осторожно взяла его, укутала в полотенце и прижала к груди.

Бежала не останавливаясь. Слезы мешали разбирать дорогу. Ребенок затих.

– Ты должен жить. Все будет хорошо. Ты должен! – мысленно уговаривала она малыша. – Ты будешь! Иначе зачем вся эта наша долбанная жизнь.

С мокрым от слез лицом Оксана Петровна вбежала в приемное отделение больницы. Она тяжело дышала, широко открывая рот. Медсестра за стойкой подозрительно на нее посмотрела:

– Вам что, гражданка?

– Срочно! Врача. Тут новорожденный. Подкидыш.

– Мать честная! Георгий Петрович, подойдите сюда, пожалуйста. У нас тут чэпэ, – медсестра окликнула проходившего по коридору мужчину в белом халате. – Это наш главный, – объяснила она уже Оксане Петровне.

– Что случилось?

– Новорожденный, скорее всего недоношенный, – Оксана Петровна уже немного отдышалась и успокоилась. – В мусорном баке лежал голый. Неизвестно сколько часов.

Главврач аккуратно взял младенца.

– У него признаки переохлаждения. Еще я заметила вывих правого бедра.

– Вы врач?

– Нет, медсестра.

– Идемте, расскажете все по дороге.

– Основное я уже сказала, – Оксана Петровна торопливо шла за главврачом. – Ему где-то 33-34 недели, не меньше – легкие уже сформированы.

– Вы где работаете?

– Нигде. Пыталась устроиться, но пока не получилось.

– Можете идти в бухгалтерию оформляться, скажете, что от меня.

– А как же…

– Не каждый врач сходу вывих у новорожденного определит, а вы увидели.

– Я просто год в родильном отделении работала. Насмотрелась всякого.

Поставленный Оксаной Петровной диагноз полностью подтвердился. Подняли на уши всю больницу, милиция приехала, согнали персонал. Долго разбирались, как такое могло случиться. Наконец одна из санитарок гинекологического отделения созналась, что ее знакомой пытались тайно провести роды.

– Знакомая дочку привела, – плача и пытаясь оправдаться, объясняла санитарка. – А та девчонка совсем, 16 лет дуре. Она даже и не сразу поняла, что беременна. Матери тоже боялась признаться. Отец – шишка большая. Узнал бы, выгнал и жену, и дочь. Знакомая ко мне. Помоги, мол, так и так. Пожалела их. Ребенок не проявлял признаков жизни. Думали, мертвым родился. У коробка из-под пирожных оставалась. Туда положила тело и отнесла на помойку. Мертвый ребенок – это уже совсем другое дело. Испугалась я…

Оксана Петровна смотрела на эту еще не старую, скривившуюся от страха женщину и не могла понять: осуждает она ее или жалеет? Санитарку сразу уволили. Главврач договорился, что обвинения в уголовном преступлении не будут предъявлять. У санитарки дома пятеро детей. Одна их поднимает, без мужа. Но уволить по статье все равно пришлось.

Оксана Петровна выходила из больницы уже затемно, в качестве медсестры хирургического отделения. Муж, ее родной Валерчик, гордился бы сейчас ею. Сказал бы: молодчинка ты у меня! Все правильно сделала. Моя девочка!

Слезы сами потекли из глаз.

– Во дуреха, ты чего ревешь? Тут плясать от радости надо. И ребенка спасла, и на работу устроилась, – из-за стойки регистрации удивленно смотрела женщина средних лет.

– Да это я так…

– От эмоций, понимаю. Я Дариджан, добро пожаловать в коллектив.

– Спасибо, а я…

– Знаю, знаю, можешь не представляться. У нас в больнице новости быстро разносятся.

– Куда теперь его?

– В дом малютки, куда еще.

<19 сентября 1991г.>

Навещали Макара в доме малютки. Жалко его ужасно! На брошенных малышей смотреть больно. Заходишь в комнату, а там ряды кроваток. И тишина, будто в кроватках не дети, а куклы неживые лежат. Жутко.

Когда вернулись домой, мама сказала, что Макар – знак от папы. Теперь она везде ищет знаки. Мне кажется, что и я тоже. Главное, не сойти нам с ума.

<24 сентября 1991г.>

В магазинах продукты еще есть. Но уже ходят слухи, что скоро все исчезнет и начнется дефицит. С трудом верится. Но мама уже паникует. говорит, надо запасаться тушенкой, крупой, мылом и спичками.

В последний день сентября директор собрал все классы во дворе школы для важного объявления. По периметру прямоугольной площадки выстроились ученики с классными руководителями во главе.

Когда все стихло, заговорила старшая пионервожатая. Громким, чуть дрожащим голосом она объявила, что пионерской организации больше не существует, и что галстуки уже не нужно носить.

Старшеклассники, словно заранее сговорившись, дружно стали кричать ура. Хотя многие из них и так давно не носили галстуков. Школьники помладше спешно развязывали прямоугольные подушечки узелков и прятали красные комочки в карманы брюк или в кулачки у себя за спинами. Второклассники хихикали и перешептывались друг с другом, некоторые из них дергали приколотые на груди звездочки с портретом юного вождя пролетариата. Пионервожатая сжимала двумя руками микрофон, пытаясь что-то прокричать сквозь шум. Первоклашки, широко раскрыв глаза и рты, озирались по сторонам. Судя по всему, они поняли, что уже не станут октябрятами.

После окончания линейки классные руководители заторопились к директору на педсовет. 8А тоже быстро направился в здание школы.

На четвертом этаже, в кабинете истории никого не было. Саша плотно закрыл дверь и вытащил из кармана изрисованный ручкой, с ободранными неровными концами пионерский галстук.

– Ну что, давайте их сюда!

Остальные ребята тоже достали галстуки. Сговорившись, мальчишки решили устроить торжественные проводы своим, как они называли, ошейникам. Девчонки тоже захотели участвовать. Все, кроме Светы. Ей даже никто не сказал. После прыжка с крыши аэрария отношения с Аней совсем разладились, а с другими девочками она не успела еще сдружиться.

– Света, почему ты еще с этой тряпочкой? – Саша заметил, что Света не сняла галстук. – Все, конец пролетарскому игу! Давай сюда свой ошейник!

Света закрыла галстук руками.

– Нет. Не дам.

– Ого! – к Саше подошла Аня. – Сань, у нас проблема! Что делать будем? Она заложит!

– Степа, не пори горячку, – Саша покровительственно положил руку на плечо Ани. – Отрохова будет молчать. Правда, Света?

Весь класс уставился на новенькую. Щеки Светы горели. Опустив взгляд, она кивнула.

– Вот и славненько! Давайте, ребята, по-быринькому, пока нас не застукали.

Саша деловито принимал от одноклассников галстуки и связывал их концами друг с другом. Получился длинный лоскут, похожий на праздничную гирлянду. Он достал из кармана коробок спичек, поджег лоскут с одного края и бросил заполыхавшую ткань в окно. Второй конец он крепко держал на вытянутой руке. Перегнувшись через широкие подоконники, старшеклассники молча любовались, как красное пламя мчалось вверх по синтетике, оставляя после себя только едкий дым и черные хлопья серы.

Неожиданно дверь с грохотом дернулась и в класс ворвалась старшая пионервожатая. Все резко выпрямились и отпрянули от окон.

Предоставленный сам себе, лоскут начал падать вниз и, не долетев до земли, полностью прогорел где-то на уровне второго этажа.

– Что ж вы…– старшая пионервожатая некоторое время только широко открывала рот, заглатывая воздух. – Что ж вы, ироды, делаете! Вы же нелюди! Разве можно так. Это же… Это же просто фашизм!

Кто-то громко хмыкнул.

– Неужели вас плохо учили столько лет? Вы – Иваны Непомнящие! Ваши деды и прадеды жизнь отдавали за идеалы, за светлое будущее, за…

– Кончилось наше светлое будущее, – бросил Саша. – Так что, получается, зря деды жизнь свою отдавали.