Он не так прост, чтобы позволить взять себя голыми руками. Он нанесет упреждающий удар, после которого его недоброжелателям придется кусать локти и сожалеть об упущенной возможности, упрятать куда подальше, осточертевшего генерала. Он уже продумал план дальнейших действий, в те самые минуты, когда они были с любимым Максимкой наиболее доступны и уязвимы, возлежа обнаженными после бурного секса, в одном из арендованных в отсутствии хозяина для любовных встреч, кабинете.
План оформился в его голове и окреп, и вскоре плавно переместился на официальную, заверенную гербовой печатью, бумагу. Ныне, капитан Шалмин Максим Олегович, назначался комендантом Н-ской исправительной колонии, со всеми положенными по статусу полномочиями. Взамен вышедшего на пенсию по состоянию здоровья, начальника данного заведения, подполковника Каштанова.
Любимый Максимка был отправлен в отдаленную тюрьму, начальником сего исправительного учреждения, и теперь если и состоится когда-нибудь их встреча, то только случайно, и вряд ли в обозримом будущем. Саитгалеев млел от счастья, наблюдая за тем, как искривилась и без того кислая, недовольная вечно рожа старой секретарши, досиживающей последний год перед тем, как он, с превеликим удовольствием, вышибет ее на заслуженную пенсию, посадит на ее место молоденькую и симпатичную секретаршу. С ногами от ушей и большой упругой грудью, или даже не ее, ну их к черту всех этих баб. Посадит он на это место лучше какого-нибудь молодого лейтенанта, из нового пополнения, посмазливее да потолковее, что сможет заменить отправленного в ссылку Максимку.
И такая кандидатура уже есть. Он заприметил его еще месяц назад. Звали этого милашку в погонах, - старший лейтенант Герасимов, недавно переведенный к ним из другого округа, для дальнейшего прохождения воинской службы. Глядя на его голубые с поволокой глаза, подернутые влажной пеленой, с неизгладимой печатью грусти на лице, генерал догадывался, что стало причиной перевода к ним симпатичного юноши, такого женственного и изящного. Вне всякого сомнения, и у него, как и у генерала Саитгалеева сложилась в тех краях, откуда он прибыл, несчастная любовь, результатом которой и стал перевод сюда. Ну, ничего, это даже к лучшему, он быстро утешит миловидного страдальца, тем более, что чувствует в своем органе могучую силу, способную утешить не только страдающего старшего лейтенанта Герасимова, но и всех прочих лейтенантов, нуждающихся в ласке и участии.
И это он прекрасно доказал и продолжал доказывать на протяжении еще нескольких лет, пока однажды, не понаделав ошибок, потеряв голову от очередной незаконной любви, пустил себе пулю в лоб. Прямо в служебном кабинете, из табельного оружия, за несколько минут до того, как за ним пришли люди в форме сотрудников собственной безопасности, призванные бороться за внутреннюю чистоту ведомства.
1.19. Новый тюремный начальник
Оказавшись вдалеке от любимого генерала, всегда и все в жизни решавшего за него Максимка, а ныне капитан Шалмин Максим Олегович, вначале ошалел от свалившегося на него потрясения, и первое время был сам не свой, никак не мог прийти в чувство. Подчиненные, глядя на не реагирующего ни на что должным образом начальника, предположили даже, что им подослали дебила в погонах, чьего-то недоразвитого сыночка, которого срочно нужно пристроить на тепленькое местечко.
Но вскоре Максимка оклемался от шока, огляделся, понял, в какую глушь загнал его благодетель, и от осознания этого озверел, принялся закручивать гайки, везде и во всем. И плакали кровавыми слезами не только бесправные зэки, которым ничего другого и не оставалось, другой участи они и не ждали, но и конвоиры, мастера, и прочие, в погонах, или просто вольнонаемные люди, что работали в приданном ему исправительном учреждении. С теплотой вспоминал тюремный персонал бывшего начальника, подполковника Каштанова, что не смотря на старческий маразм, в который нередко впадал, был в десяток раз лучше, свалившегося на их голову, молодого дурня и выскочки с капитанскими погонами.
Все в этом заведении, вплоть до мелочей должно быть именно так, как приказал он, и никак иначе. Малейшее отступление от заведенных правил, каралось самым суровым и беспощадным образом. Нарушителям заведенных им порядков со стороны заключенных, уготован карцер с бессрочным содержанием. А для людей, что служат здесь, которых он не может засунуть в карцер, есть гарнизонная гауптвахта, а для вольнонаемных существует, тщательно разработанная им, система штрафов. Все здесь подчиняется ему и живет только так, как решит он, и никак иначе. Малейшее отступление от правил наказывается.
Одним из его пунктиков была тишина, полная, вязкая и обволакивающая. Чтоб даже стука ложек о чашки не слышалось в столовой при его приближении, иначе можно загреметь в карцер. Чтобы в камерах царила тишина, чтобы ни звука не донеслось до него, когда он проходит мимо плотно закрытых дверей вдоль тюремного коридора. Пускай там дерутся, насилуют, убивают друг друга, но пусть делают это тихо, иначе в карцер.
И уж никак нельзя назвать соблюдением тишины, - пение. Это не просто проступок, это преступление, за которое он снова и снова будет наказывать этого деревенского тупицу, здоровенного убийцу, с простоватым крестьянским лицом. Он определенно не так прост, как кажется, и пением сознательно действует ему на нервы, стремясь вывести из себя. И признаться честно, это ему отлично удавалось.
И плевать, что поет он в лесу, на работах, ловко орудуя топором, а не в камере. Все равно он виноват. Раз поет, значит, живется ему хорошо, значит он, капитан Шалмин, что-то упустил, недоглядел, или же просто деревенщина бросает ему вызов. Ну, ничего, он его обломает, укротит. Неотесанная, необразованная и серая деревенщина бросает вызов ему, офицеру с блестящим образованием и великолепным будущим, если ему, конечно же, удастся найти и вскружить голову очередному папику-генералу.
И капитан Шалмин со всей страстью отдался борьбе с личным врагом, со всем пылом, как раньше отдавался генералу Саитгалееву, сославшему его сюда, в почетную ссылку, опасаясь разоблачения их преступной связи.