Но сейчас ему не до них. И не только на сельских девчат он не обращал внимания. Учеба, которой Лешка грезил до армии, всерьез думал во время службы, по возвращении домой, перестала быть целью. Сперва просто было не до того. Не верилось, что он дома, что не нужно больше вставать по команде, хватать оружие и мчаться куда-то сломя голову. Не нужно чистить сапоги, стоять навытяжку перед офицером, выполнять дурацкие приказы и распоряжения. Не верилось, что все это кончилось. Ему, за два года армейской службы не побывавшему в отпуске казалось, что он в нем и находится. Что минует 10 дней, и нужно будет собирать вещи, и отправляться в обратный путь, на границу, тянуть армейскую лямку. Прошло много дней, прежде чем пришло понимание, что все кончено, и долг государству, неведомо, когда возникший, уплачен сполна.
Потом он устроился на работу в пожарную охрану, и жизнь пошла своим чередом. Он втянулся в ее не слишком обременительный ритм. Сутки на работе, трое дома. Вот только в доме ему не сиделось. Он постоянно бродил по лесу, с ружьем, не столько ради добычи, сколько ради общения с природой, что отвлекала от мрачных мыслей. Но и от добычи он не отказывался, если она не была слишком обременительной. Главным достоинством дичины, были ее размеры. Чем меньше и компактнее, тем лучше. Ни к чему Лешке, ни лоси, ни кабаны, ни медведи. Встречи с ними он не боялся, но и не искал. К чему ему такая гора мяса? Съесть ее он не в состоянии даже при самом активном участии пушистого разбойника, кота Тишки. Им вдвоем не совладать и с малой частью туши, прежде чем она испортится, или приестся до невозможности. Выбрасывать мясо Лешка был не приучен с детства, торговать не умел, да и не было в том нужды. Денег у него было предостаточно, и лишняя сотня, ничего не решала. Пускай охотятся на крупную дичину сельские мужики. У них семьи, дети, и лишний кусок мяса, никогда не помешает.
Лешка довольствовался малым. Глухарь, тетерев, куропатка, в крайнем случае, заяц, вот и вся дичь, которой следовало опасаться с ним встречи. Охотник он был отменный, дичь, попавшая ему на глаза, и раньше почти не имела шансов на спасение, теперь, когда он вооружился по последнему слову охотничьего искусства, не имела их вообще. Даже некрупной дичи, ему было многовато одному, и он нередко дарил птицу, или зайца старикам-соседям, присматривавшим за домом во время армейской отлучки. Для него мелочь, для них праздник. Одиноким старикам, чьи дети давно разъехались по необъятным российским просторам и навещали стариков исключительно письмом, или открыткой, внимание молодого соседа было дорого. Он им был, как внук и нет ничего удивительного в том, что внук иногда подбрасывает старикам лесного зверя, и птицу, чтобы разнообразить обеденный рацион.
Соседскому деду праздник вдвойне. По такому случаю можно поставить на стол и бутылку самогона, для лучшей усвояемости дичины. И старуха в этом случае не прочь пропустить стопочку. И длится у стариков веселье пару дней, скрашивая однообразие стариковского существования, наполненное рутинными делами и обязанностями.
Пристрастился и Лешка, для аппетита и лучшей усвояемости дичины, потреблять ее со спиртным. Надо признаться, с водкой процесс поглощения дичины, продвигался гораздо быстрее. Чекушки, как раз хватало, чтобы и наесться, и завалиться спать. Наутро он вставал со свежей головой, полный сил и планов на будущее. И не было у него помятой и похмельной рожи, что привык наблюдать у сельских мужиков, особенно в понедельник утром. Видел он, как маются с похмелья мужики, с какими кислыми рожами таскаются весь день и все валится у них из рук. Работа не клеится, пока кто-нибудь, помоложе и пошустрее, не сгоняет за самогоном. По возвращении гонца, похмельные мужики, с соблюдением мер предосторожности, чтобы не застукал мастер, или бригадир, уединяются в укромном месте. Если осторожно подобраться к их укрытию, и прислушаться, можно было услышать слабый звон бутылок, да приглушенное бормотание страждущей братии.
Десять минут спустя, они выбирались из укрытия. Перемены, происшедшие с ними настолько разительны, что трудно усомниться в целительной силе самогона. Они уже ничем не напоминали медлительных и сумрачных типов с кислыми рожами, что были сутра. Их рожи раскраснелись, на губах заиграла улыбка, работа закипела. Чем ближе к окончанию смены, тем большую активность развивали мужики. А по окончании ее, шумной гурьбой, направлялись к дому торговки горячительным зельем, чтобы, скинувшись, продолжить оздоровление подорванного вчерашней пьянкой, организма.
Как правило, процесс оздоровления затягивался и зависел от наличия в карманах болезных денежных знаков. Если их было не много, то и лечебный процесс был недолог. Но ежели действо происходило после получки, затянуться он мог до утра. Там бы все и остались, уснувши мертвецким сном. Но такого никогда не было на Лешкиной памяти, и не могло быть в принципе. Слишком хорошо знали сельские бабы график выдачи заработной платы в колхозе. Наученные горьким опытом бабенки, дежурили у правления, дабы перехватить непутевых мужей, уличенных в злоупотреблениях горячительным зельем, не дать им возможности загулять. Отловленных мужиков уводили под белы руки домой, обламывая им весь настрой.
Лишь редким единицам, самым пронырливым, удавалось обмануть дежурившее у входа бабье и незаметно улизнуть. Удавалось незамечено пробраться к дому самогонщицы и в течение некоторого времени, безнаказанно принимать на грудь, посмеиваясь над дурами бабами, которых они так ловко провели. Потешаясь над менее везучими дружками, отконвоированными домой, которым, по крайней мере, сегодня, не суждено утолить терзающую нутро, жажду.
Но бабы хоть и дуры, но не до такой степени, чтобы позволить мужикам нажраться до беспамятства и отключиться где-нибудь под забором, с деньгами в кармане. Бабы не хуже мужиков знали все злачные места, куда могут забрести их благоверные. И они их находили, рано или поздно. И тогда праздник на мужицкой улице заканчивался, под крики разбушевавшегося бабья, тем более громкие, чем менее крепко держался на ногах благоверный. Сопровождаемые тычками и подзатыльниками, под аккомпанемент непрекращающейся ни на миг брани супружницы, они доставлялись домой для отсыпу.
