В этом случае приезд комиссии даже на руку. Сельские бабенки не могли нарадоваться на мужиков, с утра и до вечера возящихся во дворе. Благодаря приезду посторонних в село, вся накопившаяся работа переделана и сделан даже задел на будущее. Но стоило посторонним покинуть Шишигино, как все менялось, причем не в лучшую, для женского населения, сторону. Работа забрасывалась, о мужских обязанностях, забывалось напрочь. Истомившиеся без леса мужики, мчались к припрятанному оружию. Не успевала осесть на дороге пыль, поднятая колесами уехавшей комиссии, а мужики уже спешили в лес, наверстывать упущенное. И вновь о делах забывалось на неопределенное время, но зато в изобилии появлялась разнообразная дичь. Конечно, если добытчик был настоящим охотником, а не сбегал в лес от жены, детей и домашних проблем.
Лешка Халявин, несмотря на возраст, был отличным охотником. Работа у него не пыльная, а график располагал к свободной жизни. Он жил свободно, как и хотел. В выходные дни, которые случались в три раза чаще, чем дни рабочие, пропадал в лесу. Задав с утра дворовой живности корма, прихватив карабин, предмет всеобщих восторгов и зависти, сунув в карман горсть патронов, отправлялся в лес. Его гнала туда не нужда в провизии, как многодетных папаш, не желание укрыться от забот, или опостылевшей супруги, как у большинства бродящих по лесу мужиков. Он один, а торчать в огромном доме наедине с собой, было скучно. Ему нравилось гулять по лесу, наслаждаясь теплом, вдыхать невероятную свежесть раскинувшегося вокруг зеленого мира.
Он не гнался за добычей и не пытался завалить крупного зверя, кабана, или лося, предмет мечтаний бродящего по лесу мужичья. Не прельщало и пушное зверье, лисы, белки и прочие обладатели ценного меха. Тем более что летом мех не стоил того, чтобы тратить патроны. Летом мех пушного зверя ни на что не годен, только на выброс. Зверье линяет и его мех представляет собой весьма плачевное зрелище. Ничто не напоминает тех пушистых красавцев, что щеголяли по белому снегу в роскошных нарядах.
Убийство зверей ради интереса, Лешку не прельщало. Он вырос из того возраста, когда стрельба по живой мишени вызывает дикий восторг. Шишигинские охотники придерживались сходных мыслей. Хищное зверье могли в относительной безопасности нагуливать жирок, охотясь на разную живность, которой полно в летние, погожие дни. У настоящего охотника рука не поднимется, пальнуть в облезлого хищника, с которого летом и взять нечего. Но риск от встречи с человеком, все же оставался, и хищное зверье, старалось не попадаться на глаза человеку. Среди охотников, не мало и молодежи, которой нужна не столько дичь, сколько возможность пострелять по живой мишени. И все равно, кто станет очередной мишенью, облезлая старая лиса, или примостившийся на вершине дерева, ворон. Лишь бы поймать его в перекрестье прицела и нажать на курок.
Лешка предпочитал не палить в лесу без толку и вовсе не из-за желания сэкономить патроны. Ему нравилось в лесной тиши наблюдать природу, отдыхая душой в первозданном, девственном мире. Он иногда пускал в ход оружие, но исключительно в случаях, когда попадался на глаза примостившийся среди ветвей глухарь, или тетерев. Или когда из-под ног вспархивала куропатка, стремясь сбежать от потревожившего ее шума. Добыча небольшая, но вполне приемлемая для человека, не обремененного заботам о пропитании большого семейства. Он такую дичь не упускал. Новенький карабин в умелых руках, был убойной штукой и бил без промаха. На секунду задержать дыхание, поймать в перекрестье прицела затаившуюся в ветвях птицу и плавно нажать на курок. Хлопок выстрела и птица лежит у подножия дерева, так и не успев понять, что случилось, какая неведомая сила ударила ее в грудь, разрывая на части, отправляя в небытие.
Прихватив добытую дичину, Лешка отправлялся домой, где предстояло изрядно потрудиться, чтобы превратить покрытый перьями, окровавленный шар в аппетитное, истекающее жиром, дразнящее дурманящими ароматами, блюдо. К такому великолепному блюду, полагалась добавка. Отец, и дед, никогда не садились за стол с дичиной, без самогона. И хотя бабуля всякий раз морщилась при виде бутылки, но не перечила, не заставляла мужчин отказываться от запивки жаркого. Мужчины аргументировали это тем, что алкоголь помогает лучше усваиваться дичи, и без его помощи, не обойтись. Бабка от этих слов только еще больше морщилась. Жаркое запивали только отец с дедом, для лучшего усвоения. Лешка с бабкой обходились с дичиной и без помощи спиртного, и она усваивалась ничуть не хуже. Жиром они не обросли, и не мчались наперегонки в туалет на дворе. Хорошо усваивалось без допинга жареное, тушеное, вареное мясо, из даров леса. Лешке оно нравилось даже больше, чем домашнее мясо, от живности, в изобилии водящейся на подворье, в основной массе выращиваемой на продажу, но иногда попадающей и на семейный стол. И хоть домашнюю курицу, или гуся, трудно назвать дичиной, разве только дворовому коту Тишке, но когда курица оказывалась на столе, отец с дедом доставали бутылку, для лучшей усваиваемости. Под спиртное курица, или гусь, уходили за один присест и оттого, что когда-то было большой и вальяжной птицей, гордо разгуливающей по двору, оставалась лишь куча костей, предмет вожделения кота Тишки, здорового, мордастого и вороватого котяры.
Он бы не отказался и от мяса, даже сырого с кровью. Но больно большие разгуливающие по двору птицы, и злобные, так и норовят напасть первыми, когда кот, по какой-то своей надобности, проходит мимо. И щиплют больно за пушистые бока здоровенными долбаками клювами, а если оказать сопротивление, могут долбануть по лбу так, что из глаз бедного кота посыплются искры. И гонят поверженного врага по всему двору, презрительно шипя и свистя ему вослед до тех пор, пока кот не заберется на сарай. Там он потом и отлеживается, приводя себя в порядок, следя за нахальными птицами, вальяжно расхаживающими по двору. Наблюдает кот за птицами, и хвост, распушенный от злости, нервно стучит по крыше, распугивая вездесущее воробье, также наблюдающее отовсюду за бродящими по двору пернатыми гигантами. У маленьких серых воришек был иной интерес, нежели у кота. Если кот мечтал о том, как бы полакомиться обидчиками, воробей думал о том, как бы их обокрасть. Стоило пернатому исполину отвернуть устрашающий долбак в сторону, как примостившееся на деревьях и на сараях воробьиное племя, слетало вниз, склевывая предназначенное домашней птице, угощение. Всего несколько мгновений, пока их не прогоняли обратно на деревья, откуда маленькие проныры наблюдали за двором, в ожидании очередного благоприятного момента. Когда подходящий момент наступал, следовала очередная воробьиная атака, и неизбежное отступление.
