— Кэп, раз вы вооружились, значит, есть на это причина. Может, вы объясните нам, кого опасаться? — спросил он. — У меня такое ощущение, что вы знаете больше, чем я. Было бы справедливым поделиться, ведь я все-таки член вашего экипажа, а не постороннее лицо!

Я сразу подумал о видеокассете, которую просматривал вместе с Колько во время космического полета. Рассказ мужчины и женщины с Хьюстонского центра о биологической катастрофе на планете, неизвестных монстрах, покоривших все континенты Земли, разом вспыли из памяти. И сразу стало понятным, почему Андрей решил вооружиться.

— Ты прав, Тод, я действительно кое-что знаю. И теперь не считаю нужным держать это от тебя в тайне… — и Андрей коротко сообщил содержание видеокассеты.

— Теперь ты видишь, к чему привела эта биологическая катастрофа, — командир указал на мертвое пространство вокруг нас.

— О боже, — выдохнул Алленс, когда Колько закончил. Лицо бортинженера было напряженным и хмурым. — Значит, теперь планету населяют монстры?

— Не знаю, поскольку мы еще их не видели, но быть начеку должны… А теперь берем курс на город! Тимур, можешь не глазеть на табличку, автобуса не будет! А ты, Тод, подтяни штаны — и вперед!

— Эй, а я забыл, как называется этот город! — воскликнул Тод.

— Ташкент! — ответил я. Признаюсь сразу, мне ужасно хотелось скорее попасть туда. Ведь там я родился, учился, там мои друзья, родные и близкие. Там, в конце концов, мой дом. Встреча с Ташкентом вызывало мне два противоречивых чувства — страх и тревогу, и нетерпение и радость.

Мы в последний раз окинули взглядом космоплан — единственное связывающее звено с Марсом, запечатлели в памяти его останки, тяжело вздохнули и тронулись в путь. Упавший на дорогу бетонный столбик нас информировал, что до города ровно десять километров. Фактически это расстояние мы могли преодолеть за час. Космонавты хотя и не являлись профессиональными спортсменами, однако, на тренировках выкладывались вовсю и нередко устанавливали мировые или олимпийские рекорды. Экипаж «Центуриона», замечу без ложной скромности, не был исключением.

Мы шли по серой растрескавшейся дороге и внимательно рассматривали унылый пейзаж. Встречавшиеся автобусные остановки были повреждены взрывами, а большинство столбов ЛЭП оказались снесенными с фундаментов, словно здесь прошелся смерч. Сельскохозяйственные постройки и глинобитные дома тоже были серьезно повреждены. Оттуда к нам никто не вышел, хотя я несколько раз по-узбекски звал людей.

Через несколько километров нам встретился проржавевший автобус, у которого были выбиты все стекла и отсутствовали колеса. На борту сквозь облупившуюся краску выделялись маленькие дырочки — результат автоматной очереди. Из кабины водителя торчала, словно приветствуя в салюте, обглоданная человеческая рука. При виде ее Тоду стало не по себе. Колько достал бластер и снял его с предохранителя. Затем он приказал нам оставаться на месте, а сам двинулся к автобусу. Командир поднялся в салон, и вскоре мы услышали его возглас:

— Ба, один скелет остался!… Ого, здесь еще три трупа!

— Что с ними? — спросил Тод.

Колько ответил длиной тирадой, смысл которой сводился к тому, что он, мол, не судмедэксперт и нечего ему задавать такие глупые вопросы. Для этого есть профессиональный врач, к тому же космический.

— Иди, там тебе есть работа, — толкнул меня Алленс.

— Я привык лечить живых людей, а не заниматься мертвыми, — проворчал я, стараясь не показывать свое нежелание разбираться с трупами.

— Это ситуация ближе по твоей специальности, чем нашей, — хмыкнул Тод. — Я, например, привык оживлять механизмы…

— Так ты долго будешь там стоять? — нетерпеливо крикнул из автобуса командир. Я не стал злить его и быстро влетел в салон.

Медицину я изучал в Ташкенте, а специализацию получал уже в Университете штата Айова — именно там располагался факультет, который готовил космических врачей. Но там больше мы осваивали азы хирургии, терапии, психиатрии и эндокринологии, чем, скажем судебную медицину. Да и на станции «Arslan» кроме меня была довольно-таки крупная бригада врачей, и участвовать на вскрытии трупов колонистов, погибших на Марсе, мне ни разу не приходилось, хотя отчеты патологоанатома всегда читал. Но сейчас я должен был показать своим товарищам, что универсален и могу заняться даже и этой работой. Андрей, конечно, прав, ведь среди них только я обладаю соответствующими знаниями.

— Приступаю, — пробурчал я и, отодвинув в сторону командира, чтобы не мешал, стал рассматривать четыре скелета. Ни на одном из них не было одежды. На полу, правда, валялись чьи-то ботинки, но ясности в картину смерти они не вносили.

Первый скелет располагался на кресле водителя, причем сидел в такой позе, словно собирался управлять автобусом: его руки лежали на баранке, а ноги упирались в педали. Три остальных скелета просто лежали на сиденьях, словно они были обычными пассажирами и спокойно следовали к месту назначения.

При их осмотре мне не удалось обнаружить никаких признаков насильственной смерти. Кости были белыми, отполированными до зеркального блеска. Одна деталь — в некоторых местах я заметил глубокие царапины. Отсюда я сделал вывод, что это сделал какой-нибудь хищник, скажем, одичавшая собака. Ни кожи, ни мышц, ни волос, ни других элементов человеческой субстанции не было. Складывалось впечатление, что трупы просто препарировали в какой-нибудь анатомичке и очищенные от плоти скелеты собирались передать в учебное заведение в качестве экспонатов.

— Ну что скажешь? — спросил Колько.

Я сделал глубоко задумчивое лицо и произнес спокойным и равномерным голосом, словно читал лекцию студентам:

— Исходя из различных обстоятельств, а также возможного влияния определенных факторов, можно предположить, что скелеты явно принадлежали человеку…

— Не умничай, мы это и сами видим! — проявил недовольство Андрей. Он явно ждал от меня результатов исследования, которые у меня отсутствовали. А что я мог сказать? Скелеты как скелеты. И я продолжил валять дурака: