Лишь теперь, немного привыкнув к обстановке, Глеб обратил внимание на беспрерывный, на грани слышимости, размеренный гул далёких-предалёких голосов. Как будто сотни тысяч человек одновременно шептали каждый своё: едва различимый хор нагонял тоску и вообще действовал угнетающе. Глеб заморгал, сгоняя вдруг выступившие слёзы: от обилия самосветных красок и нескончаемого гула у него начала кружиться голова.

– Прибыли, – сказал Иннокентий, опуская руку. – Ну-с, вам всем, можно сказать, крупно повезло. Здесь лет пятьдесят никого, кроме меня не было… не считая, разумеется, обязательных ежегодных посещений императора. Конечно, я бы с удовольствием организовал вам экскурсию по Музейной Тюрьме – о, здесь есть на что посмотреть! Кроме этого, основного зала, представлены и другие, не менее любопытные… ээ… скажем так: тематические. Один, например, посвящён працивилизации, существовавшей задолго до возникновения нашей, но экспонатов там, увы, маловато. Всё же несколько миллионов лет прошло, – голос начальника Тюрьмы звучал уверенно, авторитетно, как у профессионального экскурсовода. Чувствовалось, что господин Иннокентий свою работу любит и ценит. – Другой организован под исторические экспозиции, причём все постановочные работы выполнены мной лично! К сожалению, последний творческий замысел – Нерон, взирающий на подожжённый им Рим и читающий стихи о горящей Трое – остался нереализованным. Голову выставочного императора пришлось, хе-хе, вернуть её законному владельцу, по независящим от меня обстоятельствам. – Иннокентий шутливо погрозил Глебу пальцем, мол, помнишь?

Парень в ответ лишь криво усмехнулся: уж что-что, а это он помнил отлично. И как музейный колдун расправился с его друзьями, тоже не забыл.

– Далее имеется зал с техническими раритетами – средневековыми компьютерами… ага, вы удивлены! – довольно захихикал Иннокентий, глядя на вытянувшееся лицо Глеба и забарахтавшегося в объятиях орка Федула. – Василий, будь любезен, не слишком дави на нашего гостя, он имеет право высказываться по поводу своего присутствия в величайшем музее всех времён и народов. Но если начнёт орать, ругаться или глупо звать на помощь, то можешь его придушить до смерти, я разрешаю, – великодушно повелел начальник-интриган.

Василий, хмыкнув, ослабил хватку: к чести гнома, дураком он никогда не был и орать зряшно не стал – да и то, поздно кричать «Караул!», сидя в подвале маньяка.

– Как это – средневековые компьютеры? – откашлявшись, спросил Федул. – Требую пояснений!

– Всё элементарно, мой малорослый пленник, – снисходительно ответил Иннокентий. – Компьютеры изобретались всегда и повсюду. Люди всех эпох предпочитали и предпочитают сбрасывать рутинные вычисления – будь то обычный бухгалтерский приходно-расходный учёт или обдумывание многочисленных составляющих какого-нибудь сложного заклинания – на механических помощников. Или колдовских, но это без разницы. Отдельные, дошедшие до наших времён особо удачные образцы подобных компьютеров и хранятся в том зале: например, солнечный вычислитель Архимеда, сделанный из ста двадцати тысяч микрозеркал… Ба, неужто вы думаете, что древнегреческий учёный самостоятельно обсчитывал громадные массивы всяческих данных, необходимых для его изобретений? Нет, не думаете? Ну и правильно, – благосклонно кивнул гному музейный колдун, хотя у того на лице явно читалось известное высказывание Станиславского: «Не верю!»

– Ещё там находится двухходовой диван-транслятор конструкции Льва Бен Бецалеля, – загибая пальцы, принялся перечислять увлёкшийся рассказом Иннокентий, – любопытнейшая, доложу вам, конструкция!… А уникальные армейские самосчёты купца Калашникова? Скорость действия до шестисот операций в минуту – очень, знаете ли, передовая технология по тем временам. Также в зале имеются… – Тут Глеб почувствовал, что ствол орковского автомата медленно, но верно сползает по его плечу вниз, а железная хватка Петра слабеет. И что в затылок ему начинают дышать с сонным похрапыванием.

Начальник Тюрьмы осёкся, строго поглядел на засыпающего орка и, повысив голос, сказал:

– Собственно, мы прибыли сюда несколько по иному поводу. Будем считать, что наш маленький экскурс по Музейной Тюрьме закончен. – Разумеется, Федул никак не мог оставить услышанное им без соответствующего комментария. Грустно подняв брови, он произнёс печально:

– Я вам искренне сочувствую! Наверное, подобное невнимание и одиночество испытывает профессиональный киллер, которому просто не с кем поговорит по душам, поделиться своим мастерством и планами на будущее. – Иннокентий оставил реплику гнома без внимания.

Подойдя к Глебу, колдун молча расстегнул его барсетку, выудил оттуда двумя пальцами стопку радужных паспортов и, отойдя в сторону, принялся их изучать.

– Слушайте, а выпить у вас ничего не найдётся? – взмолился Федул. – В глотке совсем пересохло! Я, понимаешь, только намылился пивка или винчишка какого употребить, а меня бац, и арестовали. Ну, хотя бы за знакомство, по чуть-чуть, а?

– И то верно, – согласно закивал оживившийся Пётр, – в честь завершения операции. Никуда эти остряки не убегут, куда им тут бежать?

– Операция ещё не завершена, – оторвавшись от документов, холодно сообщил Иннокентий. – И здесь нет спиртных напитков. – Начальник тюрьмы раскрыл краснокожий российский паспорт Глеба, прочитал вполголоса: – Матвеев Глеб Сергеевич, двадцать семь лет, холост. Гражданин России… мнэ-э… если не ошибаюсь, купец Калашников тоже был родом из тех краёв. Хм, а где она находится, та страна? Впрочем, не важно, – Иннокентий закрыл паспорт, сунул его под общую стопку. – Шпион, однозначно! И по закону военного времени подпадает под трибунал с расстрельной статьёй.

– Какое ещё, блин, военное время? Какой ещё, к чёрту, трибунал? – занервничал Глеб. – Я здесь проездом, честное слово.

– Мне решать, какое здесь время, в Музейной Тюрьме, – надменно процедил колдун, – а трибунал – это я!… Тэкс, вот и паспорт коротышки, – Иннокентий с интересом зашелестел страницами документа, и вдруг заулыбался. Поглядев на полуголого гнома со слипшейся и вставшей торчком бородкой, начальник Тюрьмы не выдержал, зашёлся язвительным хохотом. Федул, насупясь, ждал объяснений столь странного веселья. И они вскоре последовали.

– Ох, – вдоволь посмеявшись, сказал Иннокентий, – давно я так не развлекался, давно. И кто же тебе, любезный, заполнял сей фальшивый документ? – Гном, разумеется, промолчал. Зато ответил Василий:

– А, один козёл-телевизионщик, Дорофеем зовут. Гонит кровавые репортажи из Нулевой Зоны, используя в качестве расходного мяса всяких туристов-простофиль. Гнусный тип! Хотели было пристрелить его напоследок, но к тому времени у нас автоматы неисправными стали. Свезло дураку.

– Помню, – одобрительно закивал музейный колдун, – рубрика «Смерть им к лицу, или самоубийство как вид запредельного искусства». Отличная передача! Но паспорт, пожалуй, вершина его творчества. – Иннокентий вновь заглянул в документ и опять захихикал. – Не могу не зачитать перлы с последней страницы, для особых отметок о владельце: «Великий и многомудрый эльф Федул, всемирно известный импресарио и непревзойдённый организатор. Гражданин вселенной, исключительно талантливый во всех мыслимых и немыслимых областях всего на свете!»

– Жаль, я этой лабуды вовремя не заметил, – зло просипел Федул. – Вот же гад-мерзавец! Я типа пошутил, а он и в самом деле полную чушь в официальный документ тиснул. Прикололся, подлец, ага. Ну, ничего, найду – своими руками придушу!

– Ну-ну, мечтать не вредно, – заледенев лицом, прищурился внучатый племянник деда Панкрата: маска добренького экскурсовода-весельчака внезапно исчезла, уступив место настоящей личности начальника Музейной Тюрьмы. Хоть и с изменённой колдовским перстнем внешностью.

Уронив на пол отобранные паспорта и демонстративно на них наступив, Иннокентий вновь подошёл к Глебу – встал напротив парня, буравя его взглядом. В подобных случаях главный герой какого-нибудь кинобоевика обязательно плюёт в наглую рожу угнетателя, после чего отгребает от него и сотоварищей по полной программе; Глеб плевать не стал. Во-первых, во рту пересохло, а во-вторых, толку-то?