Платон недоверчиво смотрит.

– Надо же, как бывает. А мы с вами в поезде едем. И что потом?

– Расформировали отдел. Времена лихие, я в Москву перевелся. Лет через 5 узнал, что Леня погиб. Определили несчастный случай, дело засекречено. До гибели он работал под прикрытием, большего не скажу. Не дурак, сам понимаешь. И псевдоним у Лени был, дружеское прозвище. Догадаешься?

– Откуда, – Платон вскидывает глаза. – Неужели Джонсон?

– В точку, – Секачев кивает. – Можешь звать меня дядей Толей. Наедине, конечно. Мы с твоим папой огонь и воду прошли, он командиром был. Третий тост. – Секачев наливает, они молча выпивают.

– Странное прозвище. Кличка?

– Джонсон, по-английски, сын Ивана. Леонид Иванович. Фамилия Джонсон распространенная, вдруг мелькнула рядом с именем Платона Ермакова, который попал в плен, а имя редкое. Совпадение имен и фамилий? И псевдоним! Заинтересовался. Мы выяснили Филимонова, который тебя в лагере окликнул. Он из твоего города, жил в соседнем дворе, завербовался через клуб Алиби. Знаешь?

– Алиби паб? Знаю. Ночной клуб.

– Этот клуб принадлежит Рустаму Ахметовичу Тагирову. Олигарх, кандидат в губернаторы. И вдруг Джонсон назначает встречу. Свежая информация, из одного источника. Господин Тагиров известный персонаж, контакты под наблюдением. В интересах дела тебя выписали чуть раньше. Всего рассказать не могу, а вот ты помочь в состоянии! При желании.

– Не вопрос. А что делать?

– Ничего особенного, опознать.

– Джонсона?

– В точку, сынок.

– Могу не узнать.

– Главное, чтобы Джонсон тебя узнал. Для него это будет сюрпризом, как Филимонов для тебя в лагере, только теперь на нашей территории, – Секачев поднимается, надевает пиджак, перед зеркалом поправляет кобуру, берет полотенце. – Ты не отлучайся из купе. Вернусь, еще историю расскажу, про часы от маршала Жукова. Из детства твоего. Забавная история!

•

Секачев выходит из туалета с полотенцем на плече, встает за стеклянной дверью, разговаривает по телефону, просматривая вагонный коридор по всей длине.

– Витя! Надо наружку организовать. Ермаков Платон Леонидович, едем вместе. Да, Платон Ермаков! Сын, похож на него. Как там Меркулов?.. Понятно, завтра увидимся. Отбой!

Из купе выходит проводница, оставляет дверь открытой, Секачев проходит мимо. Останавливается. Брюнетка с мушкой на щеке в рассеянности стоит перед чемоданом. Она без плаща, красивая фигурка в облегающих черных брюках, длинные ноги, как у фотомодели с обложки журнала. Он улыбается.

– How are you?

Брюнетка оборачивается. Она выглядит лет на 35, хотя ей, должно быть, много больше.

– Помогите, пожалуйста, – акцент придает дополнительный шарм.

– Наверх?

– Лучше вниз, понадобится.

– С удовольствием!

Секачев заходит в купе, поезд кренится на ходу. Иностранка его пропускает, скользнув руками по бедрам, прижимается сзади. Дверь захлопывается. Ее ладони у него на груди, ныряют под пиджак.

– О! Пистолет? – рука спускается вниз.

– С ума сошла, – он пытается ускользнуть от чересчур откровенных объятий. – Мэри! Нельзя сейчас. Вечером! Ну? Хватит, прекрати. Ночь впереди!

Она его разворачивает, приникает телом, выставив ногу на сиденье, тем самым пресекая попытку к бегству. Недолгая борьба заканчивается страстным поцелуем. Он готов сдаться на милость победительницы, тянет руку к двери, чтобы повернуть стопор, но женщина отстраняется.

– Оставь чемодан! Иди. Я денег дала, попутчиков не будет, – она разжимает его объятия. – Вагон пустой. Приходи вечером, я в ресторан. Кушать хочу.

Секачев вздыхает, глаза блестят. Полотенце валяется на полу.

– Хорошо, – он открывает дверь. – Мы в купе пообедаем.

– Я тоже тебя люблю, – с игривым смешком она подталкивает его в спину. Он удерживает дверь, в награду получает полотенце. Дверь с шумом закрывается, щелкает стопор. Мимо проходит проводница, Секачев приглаживает влажные волосы, возбужденными глазами ищет номер своего купе.

•

Офис крупной компании на площади с фонтаном. На углу летнее кафе под навесом. Джонсон в темных очках сидит за столиком. Чашка кофе, сигарета, терпеливое ожидание. Наконец, к зданию подъезжает двойной кортеж, выскакивают охранники, открываются дверки. Из лимузина выбирается Тагиров, в окружении охраны поднимается по ступеням. Из красной спортивной машины выходит Элла Александровна. Джонсон нажимает кнопку вызова. Она открывает сумочку, подносит к уху телефон. Тагиров скрывается за стеклянными вратами. Джонсон слышит в трубке женский голос.

– Вас слушают. Кто это?

– Здравствуй, Йога. Это Джонсон. Не оборачивайся, отойди в сторону.

– Джонсон? – Элла Александровна отходит по ступеням от охранника на входе.

– Повторяться не буду, соображай. Встретимся через час, на кладбище.

– На кладбище?

– На могиле Леонида Ермакова. Поняла?

Элла Александровна вертит головой, смотрит в направлении кафе.

– В деревне? Это далеко. Может быть, вечером.

– Твоя дочь мечтает тебя увидеть.

Элла Александровна роняет руку с телефоном, снова подносит к уху.

– На кладбище через час. Не успею, пробки в городе. Полтора!

– Чтобы не теряли, придумай что-нибудь. – Джонсон делает паузу. – Приведешь охрану или полицию, дочь не увидишь. Никогда. Сейчас она в полном порядке. До встречи!

•

Деревенское кладбище на опушке, с шоссе съезжает красная машина, останавливается с краю могил. Элла Александровна в черном платке с двумя гвоздиками в руках выходит из машины, оглядывается по сторонам. Среди сосен и могил бродит старик в брезентовом плаще. С другой стороны кладбища, спрятавшись за густым подлеском, стоит «Москвич». Не закрывая машину, она отходит в сторону к старым могилам. Рукой раздвигает стебли осота, смотрит на крест без опознавательных знаков, кладет цветы по соседству, на покосившийся столик.

– Заросла могилка-то, – старик подошел незаметно. – Леньку ищешь?

– Допустим. – Она вглядывается в старика. – Вы местный? Здравствуйте.

Старик поправляет очки с выпуклыми линзами.

– Кошек развелось. Рыси ходят! Денег не надо, ухаживать не буду.

– Ухаживать? – она ждет продолжения.

– За могилой ухаживать. Нет его тут! А привет имеется, от дочери.

– Где Джонсон?

– Тебя Джонсон или дочь интересует, – старик укоризненно качает головой. – Или Ленька Ермаков?

Элла Александровна пристально разглядывает старика.

– Вот что, дедуля. Если деньги, говори сколько.

– Подумаешь, дамочка городская, приехала тут, – старик поворачивается, чтобы идти прочь. – Будьте здоровы! И начальнику вашему не хворать, недолго ему осталось.

Она достает из сумочки револьвер с коротким стволом, но внушительным калибром.

– Дедушка! Дай прицелиться.

Старик оборачивается, смотрит без опаски, вдруг стукает клюкой по кресту.

– Черный платок одела, клеща посажу! Дочь подкинула? Не вымолишь теперь!

Элла Александровна возвращается к машине, в чувствах швыряет сумочку с пистолетом на пассажирское сиденье, садится за руль. Красная машина отъезжает, оставив сумасшедшего старика потрясать клюкой. Перед выездом на шоссе она притормаживает, смотрит в зеркало, видит лицо Джонсона в темных очках, от неожиданности резко бьет по тормозам, оборачивается.

– Здравствуй, – приветствует незнакомец. – Не узнала? Это я.

1992

Деревенский дом Меркулова, морозный день. Снежное поле, горы на горизонте, солнечно и ветрено. Компания в телогрейках расположилась на открытой веранде с перилами. Меркулов смотрит в бинокль на белое пространство, где чернеет одинокая рыбацкая палатка. Находит воткнутую лопату с надетой на черенок рукавицей, словно мертвец высунул руку из проруби. На подветренной стороне мороз не ощущается, а вот по озеру стылыми дорожками тянется поземка, вставая на дыбы и устраивая солнечные завихрения. Рядом с Меркуловым стоят трое друзей, смотрят на озеро. Брезентовый домик различается хорошо, а вот лопата с варежкой похожа на портновскую иголку, воткнутую в простыню. В руках Лосева снайперская винтовка с глушителем, он ее рассматривает.