Лола увлеклась было силовыми линиями. Но поразмыслив, решила, что может потревожить какую-нибудь геологическую аномалию, а Калифорния в последнее время и так была не слишком благополучна в этом отношении. Лучше не будить лиха.
За магию Лола взялась в самую последнюю очередь: она откладывала ее на крайний случай, поскольку та казалась ей сложным, дорогостоящим занятием, да и книжек нужно было перечитать чертову уйму. А пособий и впрямь оказалось множество: магия альтернативная, магия натуральная, магия зеленая, синяя и белая, магия всяческих расцветок, каких и в магазине красок не сыщешь, ну, и, разумеется, кое-что о черной. Но черную магию она сразу отвергла, даже особо не размышляя об этом, просто из-за ощущения, что это «нехорошо».
Для Лолы всю жизнь было ориентиром «хорошо» и «нехорошо». А потому она никогда не возносилась на высоты духа, но и не опускалась в бездну порока, относясь и к тому, и к другому с явным подозрением. И верно, откуда взяться высотам духа или бездне порока в жизни служащей недорогого универмага? У нее и так хлопот хватало. Она цеплялась за сверхурочные, дежурно улыбалась покупателям и заискивала перед боссом, не заходя, впрочем, слишком далеко. Как следствие, покупателям она нравилась, поскольку улыбалась им больше, чем того требовали обязанности. Иногда такой подход приносил плоды: например, ей удалось наскрести целую неделю отгулов. Ну и остальной мир по отношению к ней для разнообразия решил «повести себя хорошо»: в чудную, солнечную пятницу она отметила время ухода, помахала боссу на прощание и отправилась укладывать вещи для путешествия.
Теперь же, когда она сидела на гальке у протекавшего в лощине крохотного ручейка, вся романтика куда-то испарилась. Пока она была дома, в пригороде, а за окном ревели проносящиеся мимо автомобили, эти далекие места казались ей Землей Обетованной: синее небо, тишина, телефон не звонит, громкоговоритель в универмаге не орет на служащих — мир и покой. Беда в том, что тут, в глуши, природа озвучивает мир и покой по собственным представлениям: она презирает радиосвязь, но не имеет ничего против непрекращающегося ветра, который оказался гораздо холоднее, чем рисовалось Лоле дома. А звонкое птичье пение за сутки превратилось из сладостных звуков на лоне природы в назойливый шум, который мешал Лоле сильнее, чем вопли соседской музыкальной установки в два часа ночи… Потому что птицы поют не умолкая, а музыку в конце-концов все же выключают. Даже неясный лепет ручья начал раздражать ее: на ум приходило сравнение с неисправным клапаном слива в унитазе, но если клапан можно починить, то воду в ручье не перекроешь. А когда наконец птицы угомонились, ветер стих и она собралась немного поспать, появились кролики, восемь миллионов кроликов, живших в зарослях неподалеку и ночью решивших подкрепиться. Они шуршали, верещали друг на друга и изо всех сил изображали крадущихся бандитов, которые только и ждут, чтобы напасть из-за куста. Они царапали рюкзак, пытаясь пробраться внутрь, и пожирали все припасы, до которых могли добраться. Все это отнюдь не способствовало крепкому сну.
Лола спохватилась и со вздохом начала гнать от себя пораженческие мысли. Так дело не пойдет. Только положительные эмоции помогут добиться желаемого результата.
И вот круг размечен. Она встала в центр и глубоко вздохнула, сдерживая раздражение — это была последняя попытка. Она не однажды проделывала все это и всякий раз терпела неудачу. Она боялась показаться дурой, даже при том, что была тут одна-одинешенька, не считая ветра. Но шумный ручей, темнеющее небо — все это, казалось, смотрело на нее… Уж они-то посмеются за ее спиной. А если кто-нибудь ее все же увидит… При этой мысли она содрогнулась. «Все-таки лучше довести дело до конца, — подумала она. — Я готовилась несколько месяцев. Я поклялась, что все исполню. И исполню, а потом вернусь домой и пошлю все к черту». Она повернулась к ветру спиной, и он внезапно стих, да и ручей примолк. Странно, но эта неожиданная тишина заставила Лолу напрячься. Но она тут же взяла себя в руки. Наклонилась, подняла два крохотных фонарика и вставила в них зажженные свечи. Затем на миг застыла, сжимая спичку в руке; сначала она решила выбросить ее за пределы круга, но книга рекомендовала делать это только в особых случаях, после соответствующих подготовительных ритуалов. Она осторожно положила обгоревшую спичку на камень у ног — сезон лесных пожаров еще не наступил, но это отнюдь не значит, что можно разбрасывать спички налево и направо. Потом поставила горящие фонарики по обе стороны плоского валуна, который предназначила под алтарь, и вновь нагнулась, на этот раз уже за ножом. Согласно книге, нож должен был иметь черную рукоятку, но как раз тогда свободных денег у нее не было, и она решила, что кухонный нож вполне сгодится. В конце концов, это хороший нож с трехдюймовым лезвием из отличной нержавеющей стали. «Интересно, можно ли будет потом им пользоваться?» — подумала Лола.
Она прочла наизусть заклинания Стихий и Четырех Домов Небесных. Потом начала медленно поворачиваться, направив на кромку круга острие ножа и называя имена из книги, одновременно представляя себе, что из ножа исходит луч света, который поджигает границы круга. Покончив с этим, она приняла соответствующую позу — руки чуть разведены и протянуты вперед, ладонями вверх, ноги на ширине плеч — и дочитала заклинания. Она едва слышала собственные слова, потому что в голове у нее гремело: дура, все это сплошные глупости, ничего не случится, пустая трата времени…
Тем не менее она завершила заклинание и, как рекомендовала книга, на какое-то время застыла в неподвижности, «чтобы наполниться благословенным покоем этого места». На деле же поднялся ветер, продувая ее до костей, а шум воды усилился. «Пропади все пропадом, — подумала она. — Бесполезная затея».
Но Лола была упряма. Она подняла с земли лук и единственную стрелу, припасенную для ритуала, — белую. «Да снизойдешь ты ко мне. стремительно и неуклонно, — пробормотала она, борясь с охватившим ее раздражением, — подобно полету этой стрелы: любимого твоего оружия».
Она наложила стрелу, поглядела вверх и оттянула тетиву, стараясь при этом не задеть синяки на левом предплечье. Наконечник стрелы слабо поблескивал в свете заходящей луны. Лола прицелилась чуть повыше лунного серпа и выстрелила.
Похоже, она опять неправильно обошлась с тетивой — та вновь ударила по руке. «Ой!» — только и сказала Лола, не сводя глаз со стрелы, которая поднялась в воздух, затем начала снижаться, стремительно исчезая из виду. Ветер вновь стих, и в полной тишине, опуская лук, Лола услышала, как упала стрела — то ли в кустарник, то ли на скалу. Ничего. Но она все стояла, глядя вверх, пока пламя свечей не начало трепетать. Закат почти погас, а в зените на мгновение вспыхнула слабая полоска света, словно блуждающая звезда. Лола вздохнула и покачала головой, осуждая собственную доверчивость. Зря она затеяла эту поездку. А может, не зря — хоть отдохнет на природе. Но…
…Та же полоска света внезапно вспыхнула вновь — на сей раз ярче и ближе, гораздо ближе, рассыпая на своем пути снопы искр. Свет вокруг падающего объекта напоминал статический заряд, сквозь шум ветра она даже слышала потрескивание, когда эта штука проносилась над головой и вновь сворачивала назад, вычерчивая в небе узкие слепящие перепутанные полосы.
Объект исчез из виду, а Лола все продолжала стоять, вглядываясь в синий сумрак над холмами. Тишина, потом странный отдаленный шум, потом вновь навалилось тяжкое, гнетущее молчание. Даже ветер стих.
Лола продолжала таращиться во тьму. Звук удара и траектория полета свидетельствовали, что объект упал на противоположный склон холма, всего за четверть мили отсюда.
«Меня это не касается, — подумала она. — Но что, если из-за этой штуки, чем бы она ни была, займется лесной пожар. Тогда это наверняка меня коснется в самом ближайшем времени, особенно если я так и останусь тут стоять…»
Она выбралась из круга, совершенно позабыв, что следовало открыть себе дорогу ножом, и, оскальзываясь на гальке, побрела туда, где лежали ее фуфайка, джинсы и кроссовки, поспешно натянула на себя одежду, а затем, подобрав лук и несколько стрел, направилась к перевалу.
