– Друзья?! Да вы что, Татьяна, какие там друзья?! Я бы этих «друзей» в печь живьем отправил так же, как и они меня, причем они меня даже с большим удовольствием. Это партнеры по бизнесу, которых я таковыми сделал. Бывший офисный планктон, дослужившийся до полковников. Скинулись из у меня же уворованных денег и вот наскребли сто или больше тысяч евро на эту ненужную вещь. Однако она мне по статусу положена, ничего не поделаешь: по Сеньке, Таня, и шапка, – цинично заключил Рогачев, хохотнул и, открыв дверь, собирался было уже закрыться в кабинете, как в спину ему влетело привычное:

– А вот… чайку не хотите?

Рогачев ничего не ответил, лишь скрипнул зубами и саданул дверью так, что грохот был слышен, казалось, даже на Красной площади.

В записной книжке телефона он нашел несколько номеров Кленовского. Позвонил по каждому поочередно, но тщетно. Кроме «абонент временно заблокирован», он больше ничего не услышал, а когда решил на всякий случай набрать домашний номер, то в бывшей теперь уже Гериной квартире снял трубку какой-то явно по-тяжелому похмельный, а потому злой и хамоватый мужик:

– Алле, епть, кто это?

Рогачев ошалел от подобной наглости, но, впрочем, быстро нашелся и в подобном же тоне мгновенно настроился «на волну» мужика:

– Конь в пальто. Герку позови.

Мужик не удивился такому ответу, как будто ждал его и понимал, что разговаривают с ним на понятном ему языке.

– Это Герку, который бывший хозяин, что ли? Так его вроде как завалили наглушняк, а я свояк его, на сеструхе его младшей женат, значит. Ну, она, жена моя то есть, в парикмахерской овец стрижет, а я вот три недели как из троллейбусного парка уволился и бухаю с тех пор. Ты кто такой есть-то? А то давай заезжай, Герку помянем. Он мужик, конечно, говнистый был, со мной при жизни ни там «здрасте» сказать, но все ж жене моей брательник родной, да вот и хата его, вишь, сгодилась.

– Я его шеф бывший, – сам от себя не ожидая, вдруг сказал Петр.

– Ах, ты ше-е-е-ф, – протянул мужик, и в голосе его Рогачев вдруг уловил мгновенно появившуюся жуткую злобу, – тогда знаешь что, шеф, ты тем более приезжай. Я тебя, пидора вонючего, за яблочко подержу, – мужик от злости сипел, а не говорил, – ворюга ты, потрох сучий. Кореша-то своего ты мусорам сдал, а сам на его костях в Кремль залез! А Герку-то тоже из-за тебя, падлы, завалили! Ты давай-давай, приезжай, сука, я тебя научу пролетариат ува…

Рогачев отключил телефон и от души шарахнул «Vertu» о стол, отчего розовый бриллиант, вмонтированный в одну из кнопок, выскочил из своего гнезда и, брызнув светом, словно пуля отлетел куда-то в угол кабинета. Петр почувствовал, как мгновенно появилась в правом виске стальная спица «бабушки-маньячки» из американского мультфильма про канарейку. Рогачев ненавидел этот мультфильм, и старушка в очках – хозяйка канарейки неизменно вызывала у него ассоциации с какой-то страшной ведьмой, повелительницей мигрени. В снах Рогачеву иногда являлась эта старушка, на плече у нее сидела канарейка, а в руках старушки были зажаты направленные в его сторону заточенные, огромные вязальные спицы.

– А кто это тут у нас такой гадкий мальчишка, который посмел кидаться коровьим дерьмом в мою канарейку? – елейным голоском спрашивала старушка.

– Это он, он, бабушка, – пищала канарейка Твити, – накажи его!

Рогачев с ужасом смотрел, как бабуся, скалясь и хохоча сатанинским смехом, подходит к нему все ближе, заносит для удара руку и…

Если Петру счастливилось в этот момент очнуться, то он знал, что день пройдет отменно хорошо, но иногда бабушке-маньячке удавалось вонзить свою спицу прямо ему в голову, и тогда наяву случались самые неожиданные и непредсказуемые неприятности. Но все это было лишь сном, было лишь до настоящего момента. А сейчас старушка с канарейкой явилась Петру наяву, и он испугался, а испугавшись, подумал, что продолжать поиски Геры, видимо, ни к чему, особенно после того, как какое-то «пьяное быдло», оказавшееся к тому же политически грамотным, в двух словах рассказало ему то, о чем сам он запретил себе даже думать. Рогачев уже совсем было снял трубку телефонного аппарата местной связи, одного из тех самых аппаратов, сделанных из пластика цвета слоновой кости и с гербом государства Российского вместо диска, стоящих на отдельном столике возле его стола, и хотел сказать генералу Пете, что никого искать больше уже не надо, умолчав о подробностях разговора с Гериным «родственничком», но бабуля со спицами и канарейкой не зря решила привидеться ему в тот судьбоносный день. Несправедливо обиженный олигархический телефон, в котором от удара что-то случилось с динамиком, надтреснуто заиграл мелодию «Пинк Флойд» «We don’t need your education». Под таким сигналом в телефон Рогачева был «вшит» номер лишь одного человека на свете – того самого профессора, его бывшего научного руководителя и ректора «академии нефтяников», отца Насти и тестя Германа.

– О-о-о! Только не сейчас! – простонал Рогачев, но генералу Пете звонить не стал. К профессору Рогачев всегда питал самые теплые чувства, ведь тот вывел его в люди, и Рогачев вместе со своим «другом» Хроновским всегда помогал родному вузу и охотно брал в «Юксон» его выпускников.

– Алле! Да, Зиновий Иннокентьевич, – смакуя, произнес Петр замысловато-редкое имя, – сколько лет, сколько зим! Давненько не слышались!

– Здравствуй, Петенька, – интеллигентно-заискивающим голосом произнес Настин папа, – да и мы уж все глаза проглядели.

– Ну… вы же понимаете, я… И вообще…

– Да, конечно, я все понимаю, Петр Сергеевич. Вы теперь человек государственный, на большом посту, как и всегда, а мы-то черви книжные, у нас, как в той рекламе про новозеландский сыр, «жизнь течет неторопливо и старомодно».

«Будет денег просить, – подумал Рогачев, – надо бы подбросить что-нибудь родному институту, благо госбюджет для этого и предназначен».

– Да будет вам, Зиновий Иннокентьевич. У меня просто очередной скачок в гиперпространстве произошел, и все тут. Большие деньги дают быстрое движение по любой траектории. Моя вот меня привела в Кремль. Пора и для страны что-то сделать, не век же из нее себе в карман качать.

– Да-да, все так, Петенька, конечно. А вот… – профессор замялся, – нам бы тут в академии гранты нужно обеспечить для талантливых студентов и вообще проблем накопилось, так что звоню всем своим соколам и прошу пожертвовать, кто сколько сможет. Вот решил с тебя начать, ведь ты у нас выше всех залетел.

Они еще немного поговорили, обсудили сумму поддержки со стороны государства, и Рогачев пообещал «дать зеленый свет» в течение двух-трех дней. Затем беседа как-то не пошла, и Рогачев, которому неловко было прощаться первому, скорее ради приличия, задал профессору вопрос о том, «как там у вас дома».

– А дома у нас теперь все совсем хорошо, – неожиданно ответил тот, – от супруги моей вам привет, да и от Настеньки тоже возьму на себя смелость передать. Просто ее сейчас нет рядом, они все втроем гулять ушли.

Петр вдруг вспомнил о существовании Насти, о том, что прежде она была Гериной женой, и спросил:

– А кто «они»-то?

– А как же: и Герман, и внучек наш. Все вместе пошли в лес гулять, втроем. Мы ведь теперь за городом живем, на даче. На лечение Геры много денег ушло, вот и решили все на дачу переехать, в Переделкино, а квартиру в Москве сдаем. К тому же и внук у меня теперь, Алешка, так все с ним по очереди и нянчимся и…

Но Рогачев оборвал его на полуслове, пересилив себя и сохранив спокойный тон, показывая тем самым, что судьба Геры после ранения для него не новость:

– Да, кстати! Ведь я все собирался позвонить, поздравить, да вот руки не дошли пока. Так Гера поправился?

– Ну, почти, – уклончиво ответил профессор, – здесь у нас и воздух и сосны, так что все ему на пользу.

– А чем он теперь занимается?

– А ничем он не занимается, – горестно ответил Герин тесть, – целыми днями у компьютера торчит. «Я, – говорит, – отсюда вижу, как управлять миром». Ну, мы уж не суемся, все-таки такое пережить довелось и ему, и нам всем…