А Накадзима из первого звена, карауливший посреди северной лестницы, успел заметить белые пятна лиц, и даже меч выхватить успел, а вот закричать — нет, сумел только бросить меч на ступени, на истертый тысячами ног камень, чтобы зазвенела об него сталь, чтобы услышали там, наверху, у ворот, где каменные лисы стерегут вход.

Камень принял звук и подбросил его в небо. Сколько бы ни смеялись лисы над своими более крупными и более драчливыми сородичами, но тех, кто летел — действительно почти летел — вверх по лестнице, они ненавидели всем существом.

Самих они звон смутил мало. Даже если люди наверху будут готовы — ну что они успеют?

Кровь плеснула на камень, на сохнущую траву, — не спас и нагрудник, от плеча через грудь разрубленное тело упало, перекатилось ниже. Но второй удар встретил пустоту, а не теплую, упругую плоть. Со всей возможной быстротой черная тень с бледным пятном лица обернулась к источнику тепла и запаха, но меч обрушился на нее, раз — поперек живота и второй — на шею. Невнятный вскрик, звук падения, из тех троих, что стояли выше, остается один, а вторая тень устрашающе быстро несется наверх, сверкает льдистое лезвие, черным дымом вьются длинные волосы, — и падает. Такой же грудой тряпья, и совсем немного крови вытекает из перерубленного горла.

— Быстрый какой… поджигатель, — говорит человек с копьем. Харада. Задыхаясь говорит. Потому что угораздило же из трех рядовых остаться в живых самому тяжелому. Пока перевернешь, перетянешь рану наскоро, оттащишь в сторону…

Окита Содзи стоит на площадке между двумя лисами и помочь не пытается. Неизвестно, сколько там еще этих… привидений. Железом их достать можно, а так и вправду очень похоже.

Харада возвращается. Смотрит на мертвых. Нагрудник развален пополам, человек тоже. Есть в стране люди, способные так бить, только до этой ночи считал Харада, что всех их знает. Но это уж как водится. Вечно что-то упустишь. Гости тоже вот оказались не вполне совершенны.

Он наклоняется над телом, упавшим прямо перед каменной лисой. Странно, крови не очень много, хотя удар, как всегда, пришелся точно в горло. И тело уже остыло. В мертвых зрачках на белом лице мерцало отражение прибывающей луны. Выпавший из-за пазухи сверток с кремнем и трутом промок в темной лужице. Харада поднял его, развернулся было к Оките…

И тут воздух дрогнул и сложился сам в себя…

Тот, кого называли дайнагоном Аоки — впрочем, сейчас в нем трудно было узнать придворного, — стоял в маленькой бамбуковой роще… впрочем, нет, «стоял» — неточное слово. Дайнагон Аоки был маленькой бамбуковой рощей, и дрожащим теплым воздухом в ней и над ней, и даже сухой землей на несколько сяку[31]вглубь.

И он был тремя тенями, что летели сейчас, едва касаясь ступеней, к северным и восточным вратам Фусими Инари Тайсё. Мимоходом свистнул клинок, потный человечек в смешном нагруднике выронил меч из худой руки, и звон падения прогремел для изощренного слуха дайнагона как звон большого гонга.

А потом теплый воздух вдруг исчез, желтая, нет, желто-зеленая морозная полоса скользнула через небо — и дайнагон понял, что он один. Его младших (учеников? рабов? выкормышей — ведь он же кормил их кровью, сначала своей, потом чужой?)… Как ни назови — а их уже не было. Были ровно пылающие призрачным пламенем фигуры у незримой границы — и еще немного живого тепла рядом с ними и в них. Дайнагон темным облаком, тенью приблизился к ним. Один призрачный хранитель стоял в проходе, под аркой с изогнутыми краями, другой поднимался к нему, и их мечи были холодны от темной крови.

Когда убийцы оказались в поле зрения, дайнагон едва не остановился от неожиданности. На верхней ступеньке стояли два очень молодых человека в одинаковых сине-белых накидках. Один — даже ниже самого Аоки. И в их жилах текла теплая кровь. Это не божественные хранители храма, просто волки-оборванцы из Мибу. Дайнагон поднял руку — ладонью вперед, и толкнул воздух перед собой. Мир вокруг них колыхнулся, как отражение в пруду, ветки сливы дрогнули и застыли, а потом невысокий юноша в синей накидке нырнул навстречу. Волна ужаса остановила бы человека, в этом дайнагон был уверен. Ее нельзя было преодолеть ни яростью, ни доблестью, ни… но навстречу ему летели не ярость или отвага, а… спокойное внимание служанки, заметившей пылинку на лакированной поверхности.

Аоки повернул руку, сделал шаг вперед. Что-то рыжее, с теплой кровью, брызнуло из-под ног. Он не упал, конечно же, не упал, не мог упасть, даже не потерял равновесия — только потратил лишнюю долю секунды, неважную в этом плотном мире, обычно не важную…

И еще прежде, чем (тройной выпад: плечо-плечо-горло!) сталь коснулась дайнагона, его обожгло болью, словно плеснуло в него по клинку слепящим солнечным светом.

Одинокая лисья тень на площадке одобрительно кивнула.

— Что скажешь? — спросил фукутё.

— Вот это, — факел в руке Сайто качнулся, — сделано не умением. Только силой.

Что ж, такое они видели — разваленное одним-единственным ударом бревно, обернутое тремя слоями войлока. И от плеча до бедра рассеченное тело в защитном нагруднике, точно таком же, как на Накадзиме, — бывший командир Волков, Серизава Камо (к счастью, ныне окончательно и бесповоротно покойный), славился чудовищной силой и точностью удара. Но оба ночных убийцы сложением ничуть на него не походили.

И крови было мало. Для теплой летней ночи совсем мало. Непонятно мало. Может быть, и в прошлые разы ее не сливали? Может быть, ее просто не было? Или этим нужна чужая кровь, потому что своей нет? С виду — люди как люди, головы при теле, ноги на месте…[32] А с другой стороны, не такой она была теплой, эта ночь, чтобы… сколько там прошло после смерти? пока подождали, нет ли других гостей, пока собрались, ну деление свечки сгорело, не больше, — чтобы оба тела пошли уже пятнами.

— Наш тоже оплыл, — сказал Сайто Хараде. — Но ты же сказал, что у вас было трое?

— Было, — кивнул Окита. — Третьего я достал вон на той ступеньке. Я потом сразу наверх — вдруг еще навалятся? А потом смотрим — нет его.

Те, кто искал недостающего покойника, подтверждали — кровь и даже следы были, а потом исчезли. Обшарили весь склон — мог же труп и укатиться вниз с крутизны, но ничего не нашли.

— А может, он живой уполз, — предположил кто-то, явно из новичков. На него посмотрели с сожалением — что поделать, не знает еще парень, что если Окита сказал «убит», ошибки тут быть не может.

— Стало быть, — заключил Харада, — он был не один. И это такая шишка, что остальные бросили все, чтобы его вытащить. Что за говно, как мы это их проворонили?

— Или, — добавил фукутё-сан, — это был кто-то, кого нам никак нельзя было видеть. Если завтра кого-то объявят больным, будем знать точно.

Ему очень хотелось как следует разглядеть лица убитых, но к рассвету странные мертвецы уже почернели, а когда взошло солнце, плоть стала опадать с их костей, словно не половина ночи прошла, а три жарких дня. Вот и остались из всех примет только длинные волосы одного — которого уложил Окита у самых ворот. Нет, ясно, что по нынешним временам многие уж и лба не бреют, и пучок с маслом не укладывают, а просто вяжут волосы в хвост на затылке — и удобнее так, и хлопот меньше, но чтобы хвост этот был едва ли не до пояса длиной…

Соображение, что они столкнулись с настоящей нечистью, высказанное все же Ямадзаки, когда наутро все важные персоны, как назло, оказались здоровехоньки, командование отмело как несущественное. Нечисть, не нечисть — мало ли кто, в самом деле, занимается по нынешним временам политикой в старой столице, — а Волки отвечают лишь за тех, кого берет сталь.

Если бы дайнагона Аоки спросили, зачем ему понадобилось уничтожать защиту старой столицы, он бы замешкался. Не потому, что не знал ответа, а потому, что ответ был очевиден. Разве может они, демон, пожирающий людей, действовать свободно, пока небесные покровители столицы бдят? Ками[33] не защитили страну от бед и последнего нашествия варваров, но вот для него были помехой. Как? Он не понимал. Он никогда не видел ками, но знал, что они существуют. Точно так же, как в молодости, еще человеком, узнал о том, что существуют они, и о том, как стать одним из них. И применил это знание, когда возникла в том необходимость. Применил с успехом. Мудрость предков не подвела его в этом и, без сомнения, не может подвести и во всем прочем. Да, он никогда не встречался с ками, но защиту чувствовал — как бы за краем видимости. Он помнил о ней, она мешала ему — а значит, существовала.